Белые птицы детства
Шрифт:
— Д-давно не курил, — с трудом выговаривает Васька, отворачивая в сторону от нахмурившегося Серёжи красное лицо, — отвык.
— Ничего, привыкнешь. — Оська встаёт с берёзового чурбака, поддёргивает аккуратно наглаженные брюки. — Значит, за голубями пришли?
— Да.
— Ладно, пошли смотреть.
Голубей Оська держит в маленьком и низком пригоне, при входе в который даже Ваське с Серёжей приходится пригибать голову.
Из пригона на огород пробито крохотное оконце, в которое без всякой рамы вставлено и обмазано глиной мутное стекло, почти не пропускающее свет.
Ребята переглядываются, и Васька шепчет на ухо Серёже:
— Сетки-то он с тока упёр, я там их на веялках видел.
— Эй, чего там шепчетесь? — В темноте голос у Оськи особенно тонкий, неприятно высокий.
— Ось, а в Малышевке голубей на чердаках держат, — говорит Васька, неуверенно ступая вперёд.
— Ну так и покупай в Малышевке, если ты такой умный. — Оська открывает одну из клеток и запускает туда длинную руку. — Они как раз с тебя пятёрку за пару сдерут.
— Я же просто, Ося, видел и тебе говорю.
— Нечего мне говорить. А только моим голубям и в пригоне неплохо.
— В темноте они чаще парить садятся, — опять шепчет Васька.
На этот раз Оська тут же оказался рядом и крепко смазал Ваське по затылку. Глаза его по-кошачьи кругло и зло высвечивали из полумрака.
— Ты чё дерёшься, ты чё! — попятился Васька, хватаясь рукой за голову. — Сдурел, да?
— Не болтай лишнего, — выпятив передний горб, Оська стоял в боевой позе, готовый в любую минуту вновь броситься на Ваську.
— А чё я болтаю, чё?! — частил Васька, однако тоже спружинясь на боевой лад.
— В какой это темноте голуби чаще парят?
И только тут ребята понимают, что у Оськи необычайно острый слух, и Васька тут же сдаётся:
— Я же просто так, Ось, честное слово. Больше не буду, вот увидишь.
— Смотри мне.— Оська обмяк передним горбом и деловито спросил у Серёжи:
— Каких брать-то собираешься? Сизарей?
— Н-нет, — быстро отвечает Серёжа. — Я пионеров хочу.
— Много ты понимаешь в голубях, — ворчит Оська и протягивает длинную руку с тонкими костистыми пальцами. — Деньги давай.
Серёжа отдаёт деньги и облегчённо вздыхает, так как устал держать их во взмокшем кулаке. Оська аккуратно разглаживает и складывает рубли, прячет в карман по-детски игрушечных брюк. Потом долго переходит от клетки к клетке и наконец выбирает одну. Достаёт голубя и зачем-то смотрит ему под крылья. Потом второго.
— Обдёргать? — спрашивает Оська, и голова его неожиданно сильно поворачивается между двух горбов.
— Не надо.
— Что? — Оська удивлён и подозрительно смотрит на Серёжу. — А если улетят?
— Нет... У меня тоже клетка есть, — говорит Серёжа.
— Смотри. — Оська недоволен. — Уговор такой: если улетят, я не возвращаю. Даже можешь не приходить.
— Хорошо.
— Держи. — Оська отдаёт голубей, и Серёжа, бережно прижимая птиц к груди, чувствует их тепло и тревожное биение сердец где-то под зобом. — Голубятник, — ворчит Оська, — держать правильно не умеешь. Под крылья надо брать.
— Я сам знаю, как надо, — хмурится Серёжа.
Оська, словно
не услышав Серёжу, обращается к Ваське:— А тебе каких? Или ты будешь в Малышевке покупать?
— Да нет, Ось... Мне бы тоже пионеров.
— Гони три рубля.
— Ось, честное слово, — начинает Васька, но Оська тут же перебивает его:
— Что, денег нет? Приходи в другой раз, когда будут.
— Ось, у меня два рубля, а рубль я тебе завтра отдам, вот честное слово,— чуть не плачет Васька.
— Завтра и голубей возьмёшь. Пошли.
— Ось...
Голуби пригрелись на груди у Серёжи, и он уже видит, как высоко и красиво парят они над селом, а потом, сложив крылья, лодочкой, плавно и стремительно планируют на крышу. Видит он и голубят, большеклювых, неуклюжих, но с каждым днём становящихся всё больше и, наконец, вылетающих из клетки.
— Ось, — просит Васька, — я же не обману. Ну, хочешь, я тебе чего-нибудь из дома принесу?
— Больно надо. Потом греха не оберёшься с матерью. Ладно, пошли, пошли...
Уже у самых дверей Серёжа вдруг останавливается, смотрит на хмурого Ваську и вдруг говорит Оське:
— Забирай назад своих пионеров. Мне не надо, — и протягивает голубей Оське.
— Что-о!? — Оська невольно отступает.
— Ты это что? Зачем? — вытаращил глаза Васька.
— Не надо мне его голубей... Пусть подавится...
— Но-но! — вскрикивает Оська, но вскрикивает как-то неуверенно и тихо...
И вновь идут ребята по промёрзшей улице, и деревья, уронившие листья, слабо качают ветками над ними. Воробьи, опечаленные близкими холодами, молчаливо сидят под крышами.
— Ты зачем голубей отдал? — спрашивает Васька, всё ещё не в силах понять поступок товарища.
— А ну его, — машет рукой Серёжа, — не хочу...
Они идут дальше, до Васькиного дома, а потом Серёжа идёт один, и только переходя мост, он замечает у себя на груди голубиное пёрышко. Серёжа осторожно опускает его за перила и смотрит, как долго, кругами, летит оно в воздухе и тихо опускается на молодой лёд.
ЗА ПОДРАНКАМИ
Их трое. Васька на вёслах, Серёжа сидит на корме, а Колька Корнилов устроился на носу лодки и первым высматривает подраненных уток. Поворот за поворотом разворачивает перед ними Ванькина протока, проплывая вместе с лодкой мимо низких, затопляемых в половодье берегов. Время от времени ребята меняются местами, и тогда Серёжа гребёт, Васька высматривает подранков, а Колька Корнилов отдыхает на корме. Светит ровное сентябрьское солнце, низко над водой летят паутинки, и плывут по протоке первые жёлтые листья.
Не так-то это просто найти подранка. Если кто думает иначе, пусть попробует сам. Во всяком случае, вот уже второй час пробираются ребята между кочковатыми берегами Ванькиной протоки, а подранков ещё и в глаза не видели. Да и как тут увидишь, если вплотную к воде подступает трава в пояс высотой, в которой не только утка, а и годовалый телёнок так может спрятаться, что ввек не отыщешь. Но и это ещё не всё: над самой водой нависли подмытые течением кочки, и под любой из них может скрыться даже такая большая утка, как кряковая. Вот и смотрят ребята во все глаза на проплывающие мимо жёлтые берега, а ничего пока не видят.