Белый царь – Иван Грозный. Книга 2

– В этих дрязгах можно запутаться хуже, чем в рыбацких сетях. Ладно, ступай во дворец, Дмитрий, а я тут с Лихим да Молчуном побуду, дождусь тебя.

Дмитрий отправился во дворец, зашел в палаты Ивана.

Тот сидел на лавке, глядел в окно, обернулся и спросил:

– Это ты?

– Я, государь! Гляжу, опечален ты. Не можешь забыть то, что видел на дороге?

– Не хочу вспоминать.

– Так и не вспоминай. Вон кенарь в клетке прыгает. Поиграй ему на свирельке, он запоет, и тебе веселее станет.

– Скажи, Дмитрий, почему ты Ивана Овчину не любишь? Чего вы враждуете? Мама его привечает, со мной он ласков, как и ты.

– Он не девица, государь, чтобы его любить. А насчет вражды, тут ты заблуждаешься. Овчина не враг мне, покуда не выступает против тебя. Я исполняю клятву, данную мною твоему отцу, великому князю, защищать тебя. Беречь, покуда сам не наберешься силы. Вот вступишь на престол, возьмешь в руки всю власть, тогда я пойму, что сполна выполнил свой долг, и уйду.

– Я не хочу, чтобы ты уходил.

Дмитрий улыбнулся.

– Не захочешь, не уйду. Буду и дальше верно служить тебе. На все будет только твоя воля, а над тобой – Божья.

– Это когда еще станется, а теперь я желаю, чтобы вы с Овчиной дружны были. Так и ему скажу.

– Скажи. Кто не против тебя, тот не враг и мне. Ты с матушкой по приезде виделся?

– Нет! Хотел, но мне сказали, что матушка захворала.

– Что с ней?

– Не знаю. Аграфена говорила, простудилась.

– Пусть выздоравливает.

– А почему, Дмитрий, ко мне Федор не приходит?

– Так он тоже захворал. Теперь лечится.

– Ты скажи, жду его.

– Коли увижу, скажу. Ты прилег бы, государь, намаялся с утра.

– Прилягу, голова болит.

– Я к тебе мамку пришлю!

– А сам уйдешь?

– Да. Вечером загляну. Ты отдыхай, государь, и о плохом не думай.

– Страшно мне, Дмитрий.

– Помолись. Страх пройдет.

В палату вошла Аграфена Челяднина, мамка великого князя.

Дмитрий покинул дворец, и к нему тут же подошел Григорий.

– Ну что там, во дворце, князь?

– Да ничего особенного.

– Не прознал, почему Елена не вызвала тебя к себе?

– Захворала она. Не до того ей.

– Как Иван?

– Подавлен. Сейчас с ним Аграфена.

– Что делать будем?

– Поедем домой, Гриша. Самое время отобедать.

– И то правда.

Ургин и Тимофеев выехали из Кремля и направились к дому князя.

Прошло две недели. Великая княгиня так и не узнала о стычке Ургина с Овчиной. Федор Колычев с оказией прислал родителям весть о своем решении посвятить себя служению Богу. Эта новость быстро разнеслась по Москве. Впервые молодой человек из знатной семьи, приближенный ко двору и самому пусть еще и малолетнему, но государю, добровольно отказывался от обеспеченной жизни мирской и уходил в монастырь.

Об этом узнали Елена, Овчина и Иван. Княгиня восприняла новость равнодушно. Телепнев был доволен. Иван не понял поступка своего любимца и обиделся. Только после объяснений митрополита Даниила недовольство малолетнего государя прошло.

Дмитрий виделся с Иваном все реже из-за частого присутствия в государевых покоях князя Овчины. Но особая стража продолжала нести службу. В жизни двора наступило какое-то затишье, предвещавшее новую беду. Дмитрий физически ощущал нарастающую угрозу, но сути ее понять не мог.

Опекунским советом правил Овчина, и бояре подчинялись ему. Великая княгиня, разделавшись с Андреем Старицким, успокоилась. Тем более что дума постановила величать ее великой княгиней Московской и всея Руси. Враги, открыто выступавшие против правления Елены, томились в темницах или лежали в земле.

Опасности вроде ждать было неоткуда, однако она неумолимо приближалась. Не издалече, не из татарских ханств, не из Литвы, но оттуда, откуда и не подумаешь. Из самой Боярской думы. Сети подлого заговора медленно, но верно окутывали великокняжеский дворец.

Поздним мартовским вечером к неказистому старому дому, стоявшему на окраине Москвы, начали подъезжать всадники. Они прибывали по одному, оставляя охрану у реки. Встречал гостей хозяин дома. Он и провожал их в горницу.

Вскоре за столом собрались Шуйские и князь Дмитрий Бельский.

– Мы собрались здесь для того, чтобы решить, как противостоять все более усиливающемуся влиянию Овчины на правительницу, – начал совет Василий Шуйский.

– Противостоять уже поздно, – сказал Иван, его брат. – Нам необходимо принимать меры. Иначе Овчина-Телепнев от имени Ивана при полном покровительстве княгини отправит всех нас в темницу, как братьев наших, Андрея Шуйского и Ивана Бельского.

– Если не на плаху, – добавил Дмитрий Бельский.

– Если не на плаху, – согласился с ним Иван.

– Хорошо. Давайте обсудим этот вопрос, – заявил Василий Шуйский. – Кто выступит первым?

– Я, – сказал Иван. – Скажу одно. С литвинкой Глинской надо кончать.

– Вот как! – воскликнул Василий. – Сразу с великой княгиней? Почему не с Овчиной? Ведь это он влияет на Елену. По его наущению она одних подвергает опале, других.

– А потому, брат Василий, что без покровительства княгини Овчина никто, – ответил Иван. – Свалив Телепнева, мы вызовем только гнев Елены. Если она прознает, кто посягнул на ее фаворита, то ждать смерти всем нам придется недолго. Убрав же Елену, с Овчиной мы расправимся легко и быстро. Бояре ненавидят его, защищать Телепнева будет некому.

Василий Васильевич повернулся к Бельскому.

– А что скажешь ты, князь Дмитрий?

– Скажу, что Иван Васильевич прав. Коли рубить, то голову. А голова теперь, как ни крути, – великая княгиня. Я за то, чтобы убрать эту иноземку. Но при условии, что брат мой Иван потом будет выпущен из темницы и получит обратно все свое имущество. Мы займем равное с вами, Шуйскими, место и в опекунском совете, и в думе.

– Равных в совете и думе быть не может. Кто-то должен стоять выше, князь Дмитрий, – проговорил Иван Шуйский. – Тут наше условие таково: главным станет Василий Васильевич. Вам же, Бельским, будет возвращено прежнее положение во всем и право влиять на решения совета и думы. Шуйские и Бельские начнут править государством от имени Ивана. А потом посмотрим.

– Ладно, – сказал Дмитрий. – Да будет так. Как вы намерены убрать Глинскую?

Василий Васильевич усмехнулся.

– Позволь, князь Дмитрий, оставить это на наше усмотрение.

– Что ж, тем лучше.

– Значит, порешили?

– Порешили! – ответили Иван Шуйский и Дмитрий Бельский.

– Скрепим же наш договор клятвой.

Заговорщики разъехались за полночь.

Март в этом году выдался холодным. Зима не желала уступать своих позиций. Дул сильный ветер, осыпал землю колючим, злым снегом. В городе было безлюдно, оттого совет Шуйских и Бельского остался тайным. Хозяина же того дома утром второго дня соседи нашли в сенях мертвым.