Белый ферзь
Шрифт:
Колчин тоже искал то, что хотел найти. И без сантиментов: ах, я не хочу! лучше бы не находить! лучше не знать! Он уже ЗНАЛ: Инны нет. И теперешние поиски — поиски улик против тех, кто повинен в том, что Инны нет.
Дубленый полушубок с капюшоном. Полупердон. Мало ли что валяется в тахте у гражданина Тоболина. Ненужные шмотки.
Зачем мужику под шестьдесят стильный женский полупердон? Задались сыскари вопросом?
Нет. Мало ли! Внучке купил за копейки — секонд хенд, ношеный, на Новый год.
Да? Да. (Чёрта с два ТАКОЙ полушубок — на барахолке! Из Канады Колчин привез — Инне…)
Сыскари
Обстоятельства исчезновения…
При каких обстоятельствах Инна сняла полушубок — неясно. Ясно, что он, полушубок, обнаружился в тахте на квартире Тоболина, который уже никогда не прояснит…
Колчин общупал, внюхался. Это полушубок Инны. Карманы, разумеется, пусты. Но и без всяческих опознавательных мелочей — это ее полушубок. (Ключ, кстати! В колчинскую квартиру просто так, без «родного» ключа, не попасть. И ковыряться с отмычками — напротив чуткая борисенковская семья. Понятно, почему «парикмахерам» Кублановского не составило труда войти в квартиру на Шаболовке для насаждения «жучков». Ключ — «родной».)
Вот и всё…
Сложилось.
Колчин усовал полушубок на прежнее место. Он не фетишист. И потрясать уликой перед виновниками тоже не станет: «Это не мы! Не мы! Понятия не имеем!» — «Ага? А на это что вы скажете?!»
Абсолютно безразлично Колчину, что ОНИ скажут. Слушать он их не станет.
Что он может от них услышать?
«Не мы!»
Он знает теперь доподлинно — ОНИ.
Что он еще может от них услышать?
«Да… мы, но мы не хотели!»
А кого трогает, нехотя вы или в охотку? Колчина не трогает.
Что он может еще и еще от них услышать?
«Ой, простите-пощадите! Мы больше никогда…»
Колчин не простит, не пощадит. И — что да, то да — ОНИ больше никогда…
Колчин погасил за собой свет.
Раздвинул шторы.
Защелкнул замок.
Плюнул на бумажку, прилепил на место.
Спустился по лестнице.
Прошел двориком, под арку, по переулку.
В машину. По Садовой. До Марсового Поля. Через Троицкий мост. Каменноостровский. Черная речка. Коломяжский проспект. Гостиница «Чайка».
Однако вполне-вполне он стал ориентироваться в городе Санкт-Петербурге. Беда-то какая — только сориентируешься, и пора уезжать… Не на ночь глядя, но с утра.
Сколько там до утра?..
Четверть третьего. Ночь.
Спать не хотелось и не моглось.
Ванны-«фуро» в номере не имелось.
Хм. Азбука буддизма:
МАМА МЫЛА РАМУ, А КРИШНА — АРИШУ.
Ванны не имелось.
Он включил телевизор.
Какие передачи в четверть третьего?!
Такие.
«КТВ АРНИКА принимает заказы на демонстрацию фильмов в любое время суток. 301–20–20».
«Продается Форд-Транзит, 1984 года, белый. 4500 долл. Торг уместен. 394–76–76».
«Натуся! Я люблю тебя! Дрюня».
(Широкая натура сей Дрюня. Телетекст в этой «Арнике» наверняка платный и наверняка не копеечный. Но ради того, чтобы объявить про любовь к Натусе не только Натусе, но и всем абонентам «Арники», всему микрорайону, Дрюня ничего не пожалеет… Дурак ты, Дрюня… Любовь не провозглашается. Она или есть, или ее нет.)
Говорил
ли Колчин хоть однажды Инне: «Я люблю тебя»? А ведь нет. Говорила ли Инна хоть однажды Колчину: «Я люблю тебя»? А ведь нет. Как-то так у них сложилось, что ГОВОРИТЬ не надо. Ди-Жэнь. Муж — жена. Одно.Телетекст сменился фильмом.
«Девять с половиной недель».
(Дрюня заказал «в любое время суток»? Чтоб Натуся прониклась: во как он ее любит! Или Натуся истомилась телетекстом: кинишку посмотреть бы! Нет, Дрюня. Натуси заказывают не «Девять с половиной недель», а «Красотку» с Гиром.)
…Микки, еще молодой, еще не поросячерожий, вдоволь наиздевался над Ким, к обоюдному удовольствию, и предсказал: досчитаю до десяти, до ста, до тысячи — и вернешься, никуда не денешься.
Не вернулась. Десять, одиннадцать, двенадцать… сто, сто один, сто два… тысяча и одна, тысяча и две… Не вернулась. И не вернется.
Девять с половиной недель. Что за глубокомысленное название? Перекличка по формальному признаку с «8 1/2» Феллини?
He-а. Просто это — срок.
У Ким был свет в окошке — Микки. Ослепляющий, резкий, зачастую неприятный, но свет. В окошке.
Теперь она не вернется. У нее появился другой свет в окошке. Девять с половиной недель — срок, когда пора определяться — да или нет…
Когда бы Инна не была поздним ребенком, родившимся семи месяцев…
Когда бы не было в семье Колчиных (Ди-Жэнь) проблем определенного свойства.
Когда бы у них все-таки появился долгожданный ребенок…
…Тогда бы ЮК и думать не думал о каких-то там женских неделях. Но на протяжении всех совместных лет волей-неволей приходилось… Волей-неволей обретешь знание…
Да, девять с половиной недель. Срок. Пора определяться.
Разумеется, не бывает такого срока. Бывает восемь-десять недель. С точностью до половины недели, с точностью до трех-четырех дней на столь раннем этапе — не определить. А избавиться — и при сроке в двенадцать недель бывает, только уже сопряжено с эксцессами. Так что решай-решайся при восьми-десяти.
А фильм «Девять с половиной…». Не назовешь ведь фильм: «Восемь-десять…» Позаковыристей надо, позагадочней: восемь и десять, в среднем — девять. А тут уже, обратите внимание, мадам, девять с половиной. Пора, пора определяться. Тысяча и три, тысяча и четыре…
Не вернется. Определилась. У Ким теперь есть другой свет в окошке. Свой. Не она — собственность Микки, а у нее — собственность (посредством всё того же Микки). Не вернется.
«Натуся! Я люблю тебя! Дрюня». Снова телетекст…
М-да. А у Колчиных так и не получилось с детьми. И уже никогда не получится. Потому что Инны нет. Ее нет, и ее не вернуть. Считай хоть до миллиона.
Да, Инну не вернуть, однако ЮК посчитает. До пяти.
Один — Агони-Бялый.
Два — Емельянов.
Три — Калошный.
Четыре — Погуда.
Пять — Кублановский.
(Ах, да! Еще Вадик и Сусанна Сван.
Но и здесь выкрутилась, сладкая парочка! К похищению раритетов — отношение имеют. К исчезновению Инны — нет.
И вряд ли четверка, вернувшаяся в Израиль, посвятит наводчиков: «Нам пришлось такое пережить, такое пережить!» Зачем давать против себя оружие?..
Так что живите, Сваны, живите, паразиты.