Белый ферзь
Шрифт:
Пурим — это ах! Действительно.
Такого повального, всеобщего, развеселого пьянствования-гулянствования Колчин и в России не упомнит.
Он, прилетев в Тель-Авив, несколько оторопел.
Даже доктор Ваксман вместе с тремя чиновниками от спорта встретили его, будучи нахрюкавшимися в сосиску:
— О, Йури! Мы рады приветствовать вас на нашей земле!
Естественно, не с этой радости (О! Колчин! Прилетел!) встречающая делегация нахрюкалась до фиолетового состояния.
И еврейские массы затеяли всеизраильский пир горой отнюдь не в честь сэнсея Косики-каратэ ЮК.
Чего
Неизвестность так неизвестность. Утомила мирская слава сэнсея ЮК.
То есть в достойном приеме на земле обетованной он ни на секунду не усомнился, но… вот этого не надо — оповещения в масс-медиа аршинными буквами, телешоу, обмен любезностями и рукопожатиями с Главой, лимузин с мотоциклетным сопровождением. Лишне. Он — не Мохаммед Али, наконец-то посетивший Россию…
К слову, а чего радовались-то, чего чепчики в воздух бросали тогда? Кто помнит, а?..
Да, так вот. Он — Колчин, наконец-то посетивший Израиль. Не надо оваций. Он прилетел обсудить условия-сроки-финансирование будущего семинара, показательного турнира… Только и всего. И никаких иных мероприятий, будьте добры. Он скромен.
За лимузин с шофером — спасибо, но…
А про сопровождающих, на мотоциклах ли, пеших ли, — тем более спасибо, тем более, но… Колчин предпочитает одиночество. В крайнем случае, он на автобусе проедется.
Расстояния здесь — тьфу!
От Тель-Авива до столичного Иерусалима, смешно сказать, шестьдесят три километра. Ежели масштабы сопоставить с российскими, то…
Ну, вот ежели все уже впали в состояние незабвенного хрестоматийного Венички, Москва — Петушки на электричке — это аккурат по километражу Тель-Авив — Иерусалим и обратно Иерусалим — Тель-Авив. А ежели вам в один конец, то бишь до столицы Израиля, то по ветке с Курского вокзала вы бы только на перегоне Фрязево — 61-й километр оказались. Где и немедленно выпили бы за здоровье тайного советника Иоганна фон Гете, раз уж избрали местом постоянного проживания Берлин. А немедленно выпив, можете трепать языком о чем угодно, хоть о лемме: глупая, глупая природа, ни о чем она так рьяно не заботится, как о равновесии.
Почему ж она все-таки лемма, если она всеобща? Коли она всеобща, то почему же лемма?
А потому и лемма! Потому что в расчет не принимает бабу. Человека в чистом виде лемма принимает, а бабу не принимает! С появлением бабы нарушается всякая зеркальность.
А Максим Горький?! Что же тогда Максим Горький?! Что говорил Максим Горький на острове Капри? «Мерило всякой цивилизации — способ отношения к женщине».
«Мерило»! «Цивилизации»! Эх, Максим Горький, Максим же ты Горький, сдуру или спьяну ты сморозил такое на своем Капри… Разве не нужна бывает и плохая баба? Хорошему человеку плохая баба иногда прямо необходима бывает. Вот я, например, двенадцать недель тому назад: я был во гробе… А ей говорят: «Вот — он во гробе. И воскреси, если сможешь». А она подошла ко гробу и говорит: «Талифа куми». Это значит: «Тебе говорю — встань и ходи». И что же вы думаете? Встал и пошел. И вот уже три месяца хожу, замутненный…
Замутненность — от грусти. А грусть — от бабы…
Ежели ту лемму, изображенную графически на перегоне Фрязево — 61-й километр, вписать в круг, то получится, кто бы мог подумать, опять же графическое изображение равновесия Инн в природе. Видите? Это же голая зеркальность!
Глупая, глупая природа, ни о чем она не заботится так рьяно, как о равновесии! Не знаю, нравственна ли эта забота, но она строго геометрична.
М-мда! Других проблем у Колчина не осталось, как только бередить душу на 61-м километре!
Так ведь он, полустанок, от Москвы — всего лишь полустанок 61-й километр. А от Тель-Авива — это Иерусалим.
Это с пьяных глаз по-русски можно глубокомысленно рассуждать: с появлением бабы нарушается всякая зеркальность.
Это с трезвых глаз по-еврейски можно глубокомысленно возносить благодарственную молитву: слава тебе, Господи, что я не родился женщиной.
Спьяну израильтянин такого не скажет. Спьяну он, наоборот, пурим-шпили на улицах города будет разыгрывать в честь несравненной Есфирь. Спьяну, спьяну. Обычно-то сыны Израилевы весьма умеренны в потреблении того самого. Но Пурим есть Пурим!
В дни Пурима каждому подлинному израильтянину просто предписывается нахрюкаться до невменяемости! Нахрюкаться повнушительней незабвенного русского Венички.
Что — Веничка! Всего лишь Москву за Петушки принял. А ты постарайся, еврейский Бенчик, нахрюкаться так, чтобы не отличить проклятия Амана от благословения Мардохея! Уж постарайся. Предписано.
Кем предписано?! Где?!
Где-где! В Ветхом Заве-те! В книге Есфирь!
Оно конечно, слава тебе, Господи, что я не родился женщиной. Но именно женщина, Есфирь, спасла иудеев от истребления. Уломала царя Артаксеркса, которого плохой Аман науськивал против сынов Израиля, аргументированно доказала персу: Аман — плохой, Аман не прав — а Мардохей, наоборот, хороший, Мардохей прав.
В общем, читайте книжку. Книгу Есфирь. И сами все узнаете. Там подробно описано:
24. Как Аман, сын Амадафа, Вугеянин, враг всех Иудеев, думал погубить Иудеев и бросал пур, жребий, о истреблении и погублении их.
25. И как Есфирь дошла до царя, и как царь приказал, чтобы злой замысл Амана, который он задумал на Иудеев, обратился на голову его, и чтобы повесили его и сыновей его на дереве.
26. Потому и назвали эти дни Пурим, от имени: пур. Поэтому, согласно со всеми словами сего письма и с тем, что сами видели и до чего доходило у них.
27. Постановили Иудеи и приняли на себя и на детей своих и на всех, присоединящихся к ним, неотменно, чтобы праздновать эти два дня, по предписанному о них и в свое для них время, каждый год.
28. И чтобы дни эти были памятны и празднуемы во все роды, в каждом племени, в каждой области и в каждом городе; и чтобы дни эти Пурим не отменялись у Иудеев, и память о них не исчезала у детей их.
Разве ж сабр Дэн Ваксман позволит себе трезвенность в дни Пурим?! Разве ж он не сабр?!