Белый Клык. Любовь к жизни. Путешествие на «Ослепительном»

Первое настоящее отчуждение между ними возникло не из-за ссоры, а из-за разногласия, коренившегося в самой их природе. Мики принадлежал к племени, которое предпочитает есть мясо свежим, Неева же особенно любил «хорошо выдержанное» мясо. А начиная с четвертого дня остатки туши Ахтика стали уже весьма «выдержанными». На пятый день Мики ел это мясо лишь с большим трудом, преодолевая отвращение, а на шестой просто не мог взять его в рот. Нееве же оно с каждым днем казалось все вкуснее и душистее. На шестой день, упоенный любимым ароматом, он от восторга повалялся на остатках туши. И в эту ночь Мики впервые не пожелал спать, прижавшись к нему.

Развязка произошла на седьмой день. Туша теперь благоухала до небес. Легкий июньский ветерок разносил этот запах по окрестностям, и все вороны, проживавшие на несколько миль вокруг, начали собираться поблизости. Мики, не выдержав этого аромата, поджал хвост и удрал к ручью. Когда Неева после обильного завтрака спустился туда напиться, Мики попробовал обнюхать приятеля и сразу же отбежал в сторонку. Собственно говоря, теперь он уже не смог бы с закрытыми глазами отличить Ахтика от Неевы – разница заключалась только в том, что один лежал неподвижно, а другой двигался. Но пахли оба одинаково мертвечиной; оба, бесспорно, были «хорошо выдержаны». Даже вороны теперь кружили и над Неевой, недоумевая, почему он расхаживает по уступу, хотя приличной падали этого делать отнюдь не полагается.

В эту ночь Мики спал в одиночестве под кустом на берегу ручья. Ему хотелось есть, и он чувствовал себя очень одиноким – впервые за много дней он испытывал робость перед огромностью и пустынностью мира. Ему был нужен Неева. Он тихо скулил, тоскуя без него в звездной тиши долгих часов, отделявших вечернюю зарю от утренней. Солнце стояло в небе уже довольно высоко, когда Неева наконец спустился с холма. Он только что позавтракал и повалялся на своем любимом кушанье, и пахло от него совершенно нестерпимо. Снова Мики попробовал увести его от холма, но Неева ни за что не желал расставаться с этим благодатным местом. И в это утро он особенно торопился поскорее подняться на уступ. Накануне ему то и дело приходилось отгонять ворон от остатков туши, а сегодня они пытались обкрадывать его с еще невиданной наглостью. Неева поздоровался с Мики, дружелюбно прихрюкнув и взвизгнув, потом поспешно напился и начал карабкаться вверх по склону. Протоптанная им тропинка кончалась у кучи камней, из-за которой они с Мики наблюдали битву между Махигун и совами, – с тех пор из предосторожности он всегда несколько секунд медлил за этими камнями и выходил на открытое место, только убедившись, что все в порядке. На этот раз его ожидал неприятный сюрприз: остатки туши были буквально облеплены воронами. Каркарью и его чернокрылое племя тучей опустились на уступ и теперь как сумасшедшие рвали остатки мяса, били крыльями и дрались. В воздухе над ними кружило еще одно черное облако; все соседние деревца и кусты гнулись под тяжестью рассевшихся на них птиц, и их оперение блестело на солнце, точно обильно смазанное жирной сажей. Неева от удивления застыл на месте. Он не боялся ворон – ведь он уже столько раз прогонял прочь этих трусливых воришек! Но только он никогда еще не видел их в таком количестве. Он не мог разглядеть остатков туши: и Ахтик, и трава вокруг исчезли под колышущимся черным покровом.

Он выскочил из-за камней, оскалив зубы, как выскакивал уже десятки раз до этого. Раздался громовый всплеск крыльев. Взвившиеся птицы затмили солнечный свет, а их голодное карканье было, наверное, слышно в миле от уступа. Но против обыкновения, Каркарью и его бесчисленные стаи не улетели в лес. Ворон было так много, что они уже ничего не боялись. А аппетитный запах падали, от которой им пришлось оторваться, едва лишь они успели распробовать ее вкус, приводил их в настоящее исступление. Неева совсем растерялся. Над ним, позади него, вокруг него вились вороны: они вызывающе каркали, а наиболее дерзкие камнем падали вниз и старались задеть его крылом побольнее. Их грозная туча становилась все гуще, и внезапно она буквально рухнула на землю. Остатки туши вновь исчезли под живым черным покровом, а вместе с ними и Неева. Медвежонок был погребен под копошащейся крылатой массой и начал отбиваться, как отбивался от совы. Десятки сильных клювов клочьями вырывали его шерсть, долбили голову, норовили попасть в глаза. Ему казалось, что его уши будут вот-вот оторваны, а чувствительный кончик носа уже в первые десять секунд покрылся кровью и начал распухать. Он задыхался, почти ничего не видел и ничего не соображал. Ему чудилось, будто все его тело превратилось в клубок жгучей боли. Он забыл про тушу и думал только о том, как бы выбраться на простор и задать стрекача.

Собрав все силы, он поднялся с земли и ринулся напролом сквозь черную крылатую массу. Почти всех ворон его отступление вполне удовлетворило, и они остались у туши насыщаться, а к тому времени, когда Неева пробежал половину расстояния до кустов, в которых после схватки с совами скрылась Махигун, все его преследователи, кроме одного, присоединились к своим пирующим собратьям. Возможно, этим наиболее упорным его мучителем был сам Каркарью. Он впился клювом в коротенький хвостишко медвежонка и висел на нем, точно захлопнувшаяся крысоловка. Только когда Неева уже далеко углубился в кусты, Каркарью наконец отпустил свою жертву, взмыл в воздух и возвратился к стае.

Никогда еще Неева не испытывал такого желания увидеть возле себя Мики. Вновь его представления о мире совершенно изменились. Он был весь исклеван. Его тело горело огнем. Ему было даже больно ступать на подошвы своих толстых лап, и, забившись под куст, он полчаса вылизывал раны и нюхал воздух – не донесется ли откуда-нибудь запах Мики?

Потом спустился с откоса к ручью и побежал к тому месту, где кончалась протоптанная им тропинка. Но его друга там не оказалось. Тщетно Неева звал его ласковым ворчанием и повизгиванием, тщетно он втягивал ноздрями ветер и бегал взад и вперед по берегу ручья, совершенно забыв про тушу Ахтика, которая послужила причиной их раздора.

Мики нигде не было.

10

Мики находился уже в четверти мили от уступа, когда он услышал оглушительный шум, поднятый воронами. Но вряд ли он вернулся бы назад, даже если бы догадался, что Неева нуждается в его помощи. Щенок второй день ничего не ел и ушел от ручья с твердым намерением затравить какую-нибудь дичь, пусть самую большую и сильную. Однако он пробежал вдоль ручья добрую милю, прежде чем ему удалось отыскать хотя бы рака. Он сгрыз его вместе с панцирем, и противный вкус у него во рту стал менее заметным.

В этот день Мики было суждено пережить еще одно событие, навеки врезавшееся в его память. Теперь, когда он остался один, воспоминания о хозяине, совсем было исчезнувшие за последние четыре-пять дней, вдруг снова ожили. И с каждым часом образы, всплывавшие в его памяти, становились все более четкими и живыми, так что, пока утреннее солнце поднималось к зениту, пропасть, которую дружба с Неевой вырыла между настоящим и прошлым, начинала медленно, но верно сужаться. На некоторое время радостное возбуждение последних дней совсем угасло.

Несколько раз Мики останавливался, думая, не вернуться ли назад к Нееве, но голод заставлял его продолжать путь. Он нашел еще двух раков. Затем ручей стал заметно глубже, вода в нем потемнела, течение почти совсем исчезло. Дважды Мики вспугивал взрослых кроликов, но оба раза они легко от него удрали. Потом он чуть было не поймал крольчонка. То и дело у него из-под носа, треща крыльями, вспархивали куропатки. Он видел соек, сорок и множество белок. Повсюду вокруг летала и бегала пища, которая была для него недосягаема. Наконец счастье ему улыбнулось. Сунув морду в дупло поваленного дерева, он обнаружил там кролика. Второго выхода из дупла не было. Впервые за три дня Мики смог поесть как следует.

Щенок накинулся на свой обед с таким увлечением, что не заметил, как на поляне появился Учак – крупный самец-пекан. Он не расслышал шагов пекана и даже почуял его не сразу. Учак не был драчуном и забиякой. Природа создала его смелым охотником и джентльменом, а потому, когда он увидел, что Мики (которого он принял за подросшего волчонка) поедает свою добычу, ему и в голову не пришло потребовать доли для себя. Убегать Учак тоже не стал. Без сомнения, он вскоре пошел бы своей дорогой, но тут Мики заметил его присутствие и повернулся к нему.

Учак стоял шагах в трех от него по ту сторону поваленного дерева. Мики, который ничего не знал про пеканов, он вовсе не показался свирепым. Сложением Учак напоминал своих близких родичей – ласку, норку и скунса. Он был вдвое ниже Мики, но одной с ним длины, и две пары коротких лап придавали ему комическое сходство с таксой. Весил он фунтов девять, голова у него была плоской, с заостренной мордочкой, а усы – щетинистыми и густыми. Кроме того, он обладал пышным пушистым хвостом и парой зорких маленьких глаз, которые, казалось, просверливали насквозь все, на что он смотрел. Он наткнулся на Мики совершенно случайно, но щенок заподозрил его в недобрых намерениях и усмотрел в нем возможного врага. Впрочем, Мики не сомневался, что легко разделается с Учаком, если дело дойдет до драки. А потому он оскалил зубы и зарычал.