Белый крестик

В этом месте можно сказать очень много слов. О том, кто легко был готов согласиться на подобное, кто колебался, а кто резко возражал. Едва ли не выстрелить был готов Фаланду в лоб, хоть как по мне — не причинила бы ему пуля никакого вреда. Эта была непростая ситуация, и каждый опишет её по-своему. Я же описывать не стану вовсе.

Скажу только одно: так или иначе, но игра состоялась.

Требуется ли описание того, как она проходила? Вы легко можете представить себе всё. Ловкие пальцы самого бесстрашного и самого холодного душой из офицеров, которыми он тасовал колоду. Потустороннее спокойствие Эфраима, с коим он сдавал карты. Руки, принимавшие их: они тряслись даже у смельчаков. Круглый стол, плохо освещённый свечами: в полумраке казалось, будто табачный дым над головами офицеров складывается в зловещие картины и символы. У кого-то выступал пот на лбу, кто-то являл лишь отрешённость лица, а у иных в глазах блестел искренний азарт. Болезненный азарт.

Конечно, Фаланд обманул фронтовых друзей насчёт «одного лишнего». Страшная цена предполагалась с самого начала, просто озвучил он её в удобный момент. Когда слишком трудно было отказаться.

«Банда бессмертных» вовсе не бессмертна, но жизней у каждого в ней имеется поболе одной… кроме Гриши, всё успевшего истратить. А главное: я думаю, что Эфраим Фаланд не просто разыграл щедрые подарки. Даровал земные жизни, но забрал при том души — или, по меньшей мере, подчинил их.

Потом уже случились и другие игры. Было гадание, раскрывшее страшное будущее: о грядущих ужасах войны, о гибели в её пламени четырёх империй. Включая и наше Отечество. А после… в общем-то, вы об этом уже знаете.

Глава девятая: в которой появляется «Кольт», один из главных героев нашей истории

Поверил ли Инсаров истории Гумилёва? Не видел поводов не поверить. Хотя бы по той причине, что о символах в квартире Григория он поэту ничего не рассказывал. Да и потом — не самое невероятное объяснение невозможных событий на его памяти. Оставалась немного неясной роль самого поэта, но этот вопрос можно было и отложить.

Потому что перед Инсаровым, сидевшим теперь за столом в гостиной Гумилёва, было нечто куда более интересное.

Поэт положил на стол продолговатый футляр из красного дерева, не имеющий каких-либо надписей или декора — если не считать серебряных защёлок. На столе стояла большая лампа, в свете которой рассмотреть коробку можно было во всех подробностях — имей она какие-то существенные внешние подробности. На деле же интерес представляло только содержимое.

— Американский, кажется?

Это был большой револьвер, снабжённый всеми положенными принадлежностями. Довольно старый. Инсаров не особенно разбирался в оружии, но мог предположить: модель — ровесник его верного «Смит-Вессона», но конкретный образец гораздо старше. Ему лет сорок, наверное.

— Американский. — подтвердил Гумилёв. — Colt Single Action Army, модель 1873 года, и год выпуска именно этого револьвера — тот же. Старомодная вещица: одинарного действия, сорок пятого калибра. Если точнее, то .45 Long Colt. Серьёзный патрон! Куда мощнее девятимиллиметрового «Маузера».

— Мой «Смит-Вессон» тоже одинарного действия. К чему стрелять быстрее, чем целишься — я не гусар… Полагаю, ваш «Кольт» отличается не только мощным патроном. Учитывая обстоятельства дела… в нём должно быть что-то особенное, верно?

Гумилёв кивнул. Прежде, чем продолжить, он протянулся к графину — почти такому же, как в поэтическом салоне. От водки Пётр Дмитриевич снова не отказался. В этаком деле без неё, окаянной, не разберёшься…

— Итак, я уже говорил: живыми сдаваться нашим негодяям, некогда моим друзьям, нет никакого резона. Но как вы полагаете, Пётр Дмитриевич: легко ли их убить?

— Ну… если всё дело лишь в запасных жизнях, а не в настоящем бессмертии… труднее обычного, но ничего невозможного. К тому же, пока будет оживать — как раз под белы рученьки его!

Поэт усмехнулся. Надо признать, что улыбка вышла немного зловещей: Гумилёв сидел как раз на границе полумрака гостиной со светом лампы. Та хорошо освещала лишь половину лица и почти гладкого свода черепа. Да, именно «черепа»: на мгновение показалось, будто и не человек вовсе…

— Потому-то я и говорил: без меня вам не управиться, при всём уважении. Судите сами, Пётр Дмитриевич: какой прок от дара Эфраима Фаланда, если всё столь просто? Представим, будто счастливый обладатель выигрыша погиб под завалом в горах. Или утонул, опустившись в трюме корабля на дно глубокого моря. Пусть он оживёт сразу: и что? Вскоре умрёт опять. Никакого толку.

И действительно, о таком Инсаров совершенно не подумал. Не сознательно ли бандит, убивший полицейских у ювелирного салона, задерживал своё воскрешение? Может, поджидал удобного момента, бестелесным духом глядя на всё откуда-то сверху?

— Они могут вернуться к жизни в удобный момент — и вы никогда не отличите окончательной смерти от временной. Вы ведь не знаете, у кого сколько жизней осталось… это могу узнать я. Мне кажется, что могу. Но даже это не очень-то поможет.

— Почему?

— Как вы полагаете, Пётр Дмитриевич: бывший унтер-офицер Российской Императорской Армии, что убил полицейских у ювелирного салона, нынче ходит по Петрограду без половины лица? И половина мозгов его осталась на мостовой — думает оставшейся?

И это тоже казалось нелепым. На сию тему Инсаров, кстати, размышлял ранее — ещё не зная ничего о карточном выигрыше бандитов. Позволяют ли их способности восстанавливать тело?

Гумилёв ответил на ещё не заданный вопрос:

— Тело суть вещь бренная. Не то чтобы они могли в кого-то переселиться после гибели или перенести свою оболочку для воскрешения в совсем отдалённое место… но небольшие фокусы подобного рода моим бывшим друзья под силу. Не только восстановление разбрызганных по улице мозгов. И вот именно поэтому нам, если не желаем потерять много людей и упустить кого-то из бандитов, так необходим этот «Кольт».

Инсаров энергичными жестами кисти дал собеседнику понять: самое время налить ещё. Из горлышка графина донеслись булькающие звуки, прозрачная жидкость заполнила стопки.

— Рассказывайте же, рассказывайте. — следователь ничуть не скрывал любопытства. — Что с этим «Кольтом»?

— Несколько часов назад я сказал вам, Пётр Дмитриевич: всё началось в Африке…

Гумилёв бережно извлёк револьвер из футляра, с осторожностью развернул его в руках несколько раз, продемонстрировав Инсарову с разных сторон. На вид — оружие как оружие… вроде и ничего особенного. Шестизарядный барабан, старомодная рукоятка в типично американском стиле — облик револьвера сохранял дух Дикого Запада. «Кольт» поэта, в отличие от «Смит-Вессона» сыщика, не мог «переламываться» для быстрой перезарядки: вставлять патроны требовалось по одному, откинув шторку.

— «Я склонился, он мне улыбнулся в ответ, по плечу меня с лаской ударя: я бельгийский ему подарил пистолет, и портрет моего государя». Помните?.. Я написал о подарках, которые преподнёс Аба-Муде. Но умолчал о том подарке, что сам получил от него. Об этом револьвере.

О сколь многом настоящие поэты иногда умалчивают! Из разных побуждений.

— Не имею понятия, как именно «Кольт» попал к пророку из Шейх-Гуссейна. Знаю лишь историю револьвера, которую колдун рассказал. После того, как я выбрался из таинственной гробницы, Николай Гумилёв перестал быть прежним Николаем Гумилёвым. Сам того не ведая, я возложил на себя миссию — очень похожую на вашу. Бороться с Тьмой. Для этой борьбы Аба-Муда меня и вооружил.