Белый кролик, красный волк

Поступите так, как будет лучше для вашей семьи. Скорбите наедине с собой и живите дальше. Бросьте свою работу, уезжайте из города. Средства будут вам предоставлены. У вас обоих впереди больше тридцати лет. Не тратьте их впустую».

Она даже не взглянула на нас. Просто зачитала все это из такого же черного блокнота.

Меня знобит, но я слышу, как мама говорит это, и ее голос становится таким клинически холодным. И все же что-то в его рассказе цепляет меня, как репейник. Я не перебиваю. Его голос начинает надрываться. Нити слюны паутинкой оплетают его губы. Я боюсь, что если он остановится, то уже не заговорит.

— Рэйчел начала кричать на нее, но она и глазом не моргнула, просто встала и вышла, а мой босс потащился за ней, как чертов спаниель. В ту ночь Рэйчел рыдала в подушку, пока не заснула. Она все твердила: «Она не может поступить так с нами и остаться безнаказанной». Она вцепилась мне в руку и заставила проговорить это вместе с ней, что я и сделал. И даже когда она засыпала, она все еще твердила: «Не может, она не может». А я вышел в сад за нашим домом и закопал перочинный ножик Бена под большим грушевым деревом, потому что понимал, что она может.

— То есть вы решили принять предложение моей матери, — заключаю я. — А когда ваша жена не смогла с этим смириться, вы ударили ее, чтобы заставить замолчать.

Доминик Ригби крутится в койке. На секунду я отчетливо увидел, как он болтается в подвале на перекладине, привязанный за запястья.

— Ты не представляешь, что это было, — запротестовал он. — Я находил электронные письма, которые она посылала журналистам. Я пытался поговорить с ней, клянусь, я все перепробовал, но она просто не слушала, она была в истерике, не контролировала себя. Я просто хотел… я хотел, чтобы до нее дошло.

«Кулаками?» — хочу сказать я… Но, как хороший безобидный дознаватель, я держу рот на замке.

— А потом Уоррен явился ко мне на работу, — продолжал он. — Он был бледен. Он сказал, что получил сообщение: если я не придумаю, как заткнуть Рэйчел рот, они убьют ее.

Всю следующую неделю я не мог заснуть, все думал, как рассказать ей, зная, что она не станет слушать. Меня рвало после каждого приема пищи. Потом я нашел в ее телефоне номер с незнакомым именем. Я погуглил, и это оказался какой-то тип из «Гардиан». Я позвонил Уоррену и согласился на их условия.

Я чувствую, как что-то дергается внутри.

— Так на самом деле она не больна?

Доминик Ригби раскрывает рот, но не издает ни звука, поэтому непонятно, кричит он или смеется.

— Она хотела бороться, — шелестит он. Слюна блестит на щеке, там, где проволока не дает ему сомкнуть челюсть. — Она хотела бороться, но я не мог ей этого позволить. Нет, они бы ее убили. Как убили моего мальчика. — Его голос понижается до шепота. — Я был там. Когда они пришли за ней. Я обманул ее. Я сказал, что все будет хорошо.

Его глаза закрываются. Он неподвижен, и на секунду мне становится страшно, что мы его убили, а потом вижу, как поднимается и опускается его грудь.

— Пойдем, Пит, — зовет Ингрид. — Нам пора.

Только тогда я замечаю, что она старательно не смотрит на его лицо. Наверное, не хочет сочувствовать этому человеку, и я ее не виню. Но мы так и не получили того, за чем пришли.

— Мистер Ригби, — осторожно зову я. — Вы сказали, что моя мать зачитала свою речь из «такого же черного блокнота». В каком смысле «такой же»?

— У твоей сестры тоже был такой. Она расхаживала вокруг меня и все читала там что-то. Мотивировала себя.

Как будто кто-то выпустил весь воздух из моих легких. Я поворачиваюсь к Ингрид:

— Уходим отсюда.

В дверях она шепчет мне на ухо:

— Что-то не сходится. Если бы 57 захотели приструнить его, они бы не отправили на это задание твою маму. Она исследователь, ученый, у нее нет опыта оперативной работы.

— Они ее и не отправляли, это была ее личная инициатива.

Она бросает на меня удивленный взгляд, но все достаточно очевидно, и ей вовсе не нужно читать мои мысли, чтобы это понять.

Мама скрывала смерть Бена не по заданию 57, она скрывала его смерть от них. А значит, она была в курсе, что Бел стоит за его исчезновением. Мы что же, были не так осторожны, как мне казалось? Или она увидела листовку о пропаже Ригби и сложила два плюс два? Но для какой матери «два плюс два» равняется «моя дочь убила человека»?

Медсестра отделения интенсивной терапии поджидает снаружи, проставляя галочки на планшете.

— Ну как он? — спрашивает она.

— Нормально. Спит. — Я пытаюсь улыбнуться, но я как будто забыл, как оперировать лицевыми мускулами, и мое выражение сыплется, как спичечный домик.

Медсестра сочувственно кивает. У нее не лицо, а настоящая амбулатория доброты.

— Что ж… хорошо, что он с тобой повидался.

Мы уходим, минуя многочисленные койки, Ингрид шагает в ногу со мной и, как всегда, говорит то, что я думаю.

— Ужасно провести свои последние дни в таком месте, в полном одиночестве.

— Да, — соглашаюсь я.

Она задумчиво кивает и добавляет:

— Поделом ему.

РЕКУРСИЯ: 2 ГОДА И 8 МЕСЯЦЕВ НАЗАД

Вы скажете, что я должен был раньше обратить внимание на знаки, но я понял, что конкретно напортачил, только когда загорелся потолок.

Я оставил окно открытым, чтобы проветрить комнату от дыма, но весь день стоял мертвый штиль, облака висели в небе, как огромные корабли, вставшие на якорь, и разве что ведьма могла бы предвидеть внезапный порыв ветра, затянувший занавеску в металлическое мусорное ведро, в котором благополучно догорали останки первых двух тетрадей АРИА.

Пламя взметнулось вверх по материи, как по свечному фитилю, и перекинулось на потолок, окрашенный — вот повезло так повезло — огнеопасной краской, которая, весело чернея, стала шипеть и пузыриться.

В этот момент, хотя и несколько запоздало, я психанул и бросился бежать. Знаю, знаю, запоздалая паника — это не в моем духе, но довольно сложно оперативно обделаться от страха, когда ты пьян так основательно, как я в тот момент.

А знаете, что еще сложно делать, когда ты пьян? Бегать. Особенно с одной ногой в гипсе.