Месяц март за окном. Льдинок хрупкие блестки.Уйма свету в окне! Стой, замри, не дыши…Мой отец был чудак. Не жестокий, но жесткий:«Чем сугробы месить, лучше стих напиши…»И я помню:Крыльцо, тополь машет руками,Солнца яркого прорва над нашим селом,Подоконник, усыпанный весь воробьями,Пацаны на сугробах,И я… за столом.Мой отец был рыбак. Он вязал пятипёрстку [1] .Он описывал плавной рукою круги…Он не просто занятье придумал подростку —Он причину придумал:Жалел сапоги.Я
писал про весну, про отцовские сети,Как луга за рекой заливает вода…Это всё, что в семь лет я увидел на свете,А про лебедя – просто придумал тогда.Был он с красными лапами, белый-пребелый.Принимая весну, он справлял торжество!Я, по сути, в стихах ничего с ним не делал,Просто выпустил в луг и смотрел на него.Мой отец был хитрец.Взгляд прищуренно-весел.Стих пришелся ему, я узнал по глазам.Он взъерошил меня и, беззлобно отвесивПодзатыльник, промолвил:«Ступай к пацанам…»Я обул сапоги и ушел на планету,По сугробам пошел, закружился в борьбе.И все долгие годы, скитаясь по свету,Я ношу и ношу эту строчку в себе.
1
Пятипёрстка – пятидесятка (пять перстов), размер ячеи (авт.)
«Мой отпечаток зрим…»
Мой отпечаток зрим.Как след медвежьей лапы,Он узловат.Ни каменных дворцов,Ни крепко сшитых «в лапу»Резных палат.Я просто шел и пел,Марал бумагу кровью,Звенел струной,И, брызжущим в лицо,Дышал в ответ любовью,А не слюной.Я возводил свой храм,И, укрепляясь в вере,Я знал: спасет.Я этот храм воздвиг.Я открываю двери.Входите. Вот…Всмотритесь и —Увидите воочью:Здесь, в глубине,Строка любая,Каждое отточье —Всё обо мне.
«Родился. Вышел из дверей…»
Родился. Вышел из дверей.Сошел с крыльца, калитку тронулИ палец в кровь порвал, и понял:Не будет мне поводырей.И… каплю в рот, чтоб кровь не видеть…Сто лет живу, сто лет хранюТой боли привкус, как броню,Как право – жить и не обидеть.
«Позови меня в дорогу…»
Позови меня в дорогуБез начала и конца,От родимого порога,От заветного крыльца —Под осиновые всхлипы,Под осиновую дрожь,В лето, пахнущее липой,В колосящуюся рожь.Посели во мне тревогу,Тайным знаком осени,Но к родимому порогуОбязательно верни.
«В детстве пророк, а потом обалдуй…»
В детстве пророк, а потом обалдуй,Словно крапива, я рос на подворье,Оспой болел ветряною и корью…– Не заколдуешь – колдуй, не колдуй…Так я шептал, угорая в бреду,Черной холстиной от солнца укрытый.Выжил и вышел, пошел и бреду,Оспою меченый, битою битый.Выжил и вышел, а солнце – в упор,Чтоб не ослеп, чтобы видел любое —В небе ли синем, в бездонном забое,Или в душе, где под жаркий моторБоли насыпано, словно опилок,Налито крови горячей густой…Что мне для счастья?Патрон золотой,Тихую пристань и пулю в затылок,Чтобы не бить понапрасну сапог,Чтобы великой печали не видеть,Чтоб никого не успел я обидеть,Чтобы предать никого я не смог.
Воскресенье
Конь прядает,В оглоблях тычась.Плеча касается щекой.Болотный бык ревет, набычась,Гоняет эхо над рекой.Стоит июль.Еще пол-лета!Дымит Алей. Заря светла.Лети вперед, моя планета,Впрягай меня в свои в дела!Огранивай!Опять и сноваК карату прибавляй карат,Чтоб получилась жизнь толкова,Чтоб вся сложилась аккурат.
«Так
от порога навсегда…»
Так от порога навсегда,Раскрытыми оставив двери,Мы уезжаем в города,Чтоб научиться им не верить.Мы уезжаем в те края,Где тоже – люди, но не те же,Где, прошибая в стенах бреши,Мы эту жизнь от «а» до «я»И чувствуем, и принимаем,И познаем, и познаем,И вдруг однажды понимаем,Что как-то странно мы живем:Душою – там, делами – здесь…Что делать, так оно и есть.
«Как в эту жизнь сумел я невзначай…»
Как в эту жизнь сумел я невзначайПопасть и задержаться в ней надолго?Шумел Алей.Потом плескалась Волга.И вот теперь, заваривая чайБлиз Ладоги, я думаю о том,Что мне ответа не найти, пожалуй,Еще немного – и погодой шалойМеня смахнет, и скрученным листомСтекая по стволу большого древа,В последний раз вдохну я чернозем,И разгляжу, как солнце в небе слеваПлывет направо желтым карасем,Бьет плавниками, воздуха рябит,И чувствует, как по нему тоскуетМоя душа,И как она скорбитОт пониманья, что не существует.
«Куплю кота на черном рынке…»
Куплю кота на черном рынке,Куплю двуспальную кровать,И стану я ему у крынкиПо вечерам стихи читать.Он будет очень умный кот.Он эти строчки незаметноПод молочко и посвист ветраНа свой язык переведет.Снега сойдут, прольются ливни,Мы будем с ним супы варить,И он под запахи и рифмыНачнет однажды говорить.И вот тогда мы ночью встанем,И в добрый час в лесу ночномОтыщем дуб и цепь натянем,И сказку новую начнем.
«Лунный дождь течет сквозь крышу…»
Лунный дождь течет сквозь крышу,Капает на край стола.Я строку еще не слышу,А строка уже пришла.За окном не скрипнул гравий,Не учуял пес про то.Кто ее ко мне направил?Полагаю – знаю, кто.Он и сам вослед явился,Вроде, плоть, а – не видать.Мотыльком оборотился,Над свечою стал летать.Близ огня кружит и вьется,Сбоку, снизу, так и сяк…Думает – не обожжется.Обожжется.Еще как…А строка совсем простая,Напишу и полюблю,И, в губах ее катая,Губы до крови спалю.
«Гроза случится позже. К вечеру…»
Гроза случится позже. К вечеру.Вот только зашуршит стреха,Как гром послышится, но речь егоНевнятна будет и глуха.И всё затихнет в ожидании,И станут улицы пусты,И в тайной точке мирозданияРодятся помыслы – чисты,И сокровенны, как наитие,Как свет, чья истина – светить!И это тайное событиеПоэт не должен пропустить.И он глядит, глядит во мрак…Кто б знал, мучительно-то как.
«Засну, как провалюсь в кювет…»
Засну, как провалюсь в кювет.В мозгах горчит.Что мне на это скажет Фрейд?А Фрейд молчит.А Фрейд ушел давным-давно.Размылся след.Он там, где сыро и темно,И звука нет.Один живет, печален, тих,Мол, все фигня…Ну, что ему до снов моихИ до меня?И мне до этого нет дел,Не гож ли – гож?..Всему на свете есть предел,И срокам тож.Всему на свете свой черед.Из года в годОдин придет, другой уйдет,А жизнь идет.Вот и моя во мне течет,Звенит, журчит,Пока не предъявляет счет,И не горчит.Но, если отправляет спать,То всё равно,Укладывает не в кровать —В кювет. На дно.
