Белый Пилигрим

– Вот что, – вдруг жестко сказал я и выпил еще «трехшестерочного» пойла, – я открою им дверь. Вот пойду и открою, понятно? Я ни в чем не виноват, и я никогда в жизни Лену пальцем тронуть не посмел, даже когда хамил ей и смотрел с равнодушной харей, как она от меня уходит! А чтобы убить… Ничего! – Я скрипнул зубами. – Не может такого быть, чтобы не нашли настоящего!.. Этого, с лестницы!!! А если я буду от них бегать, то все равно– всю жизнь бегать не будешь, когда рано или поздно поймают, всех собак на меня и повесят.

И я, сев к столу (едва не промахнувшись задом мимо табуретки), бегло написал следующее:

«Заявление гр-на ВИННИЧЕНКО Ильи Владимировича.

В том, что 27 апреля сего года в кафе «Нью-Йорк», ул. Чапаева, 52, я присутствовал на свадьбе Лесковой Елены Владиславовны и Светлова Вадима Андреевича. Будучи без приглашения, я.. »

– Ты что написал, Винни? – пролепетал Макарка, заглядывая мне через плечо и даже вставая на цыпочки, хотя ему и без того все прекрасно было видно. – Ты что такое написал, болван?..

– П-правду!!

– В «Правду» ты сухари будешь заворачивать, дурень! – выдохнул Макарка и сделал попытку вырвать у меня плод моего недюжинного литературного таланта, но я откинул его локтем к противоположной стене, где уже сидела, глазея на нас и перебирая листы сундучковой книжицы, рогато-копытная девочка Нина. Я же продолжал строчить со скоростью, которой (в особенности учитывая мое состояние, в том числе – алкогольного опьянения) позавидовали бы иные стенографистки. Я описал все, как было. Буквально за две минуты я испакостил писаниной пол-листа.

«…уверен, что убийца, чьи приметы я описал выше, будет найден в самом скором времени. Илья Винниченко, 27. 04. 2005». И я расписался. После чего обозрел свое творение в целом. Позже я вспоминал… Почерк был то размашистый, как степной простор, то ковыляющий, как кибитка на раздолбанной осенней дороге. Несоразмерная с другими буква «а» в слове «заявление» напоминала чье-то раздутое от важности брюхо, нижние строки шли почти по диагонали, а фраза «Людмила Венедиктовна высказала мне свое нелицеприятное мнение о… » пересекалась с позднейшей тоненькой припиской «я даже ни разу не блевал» практически под прямым углом.

Макарка Телятников сидел у стены с безнадежным лицом. У него даже глаза стали какие-то телячьи, покорные. В душе он махнул на меня рукой. Рано, рано, дружок!..

Как обычно, в самый неподходящий момент встряла Нинка. То есть это я тогда думал, что в самый неподходящий. Сейчас же, по зрелом и ТРЕЗВОМ размышлении, я искренне Полагаю, что если бы не Нинка, то сейчас я именовался бы не именем-отчеством, а строго по номеру, как и положено в колонии строгого режима. Она подошла ко мне, тронула за руку и произнесла медленно, тихо… совершенно вразрез со своей обычной звонкой, громогласной и тараторящей манерой изъясняться:

– Дядя Илюша. Послушай меня.

Я вынырнул из полумертвого оцепенения, оплетшего меня своими костлявыми лапами. «Дядей» она называла меня второй раз на моей памяти. Первый раз – когда в позапрошлом году меня сбила машина и я лежал на тротуаре и пытался разглядеть в траве зеленых гномиков в оранжевых колпачках. Она тогда стояла надо мной и держалась обеими руками за мою голову…

– Дядя Илюша, ты хочешь отсюда уйти? Без меня?

Дети все-таки удивительные существа. Я медленно притянул ее к себе, обнял, погладил по голове, едва коснувшись этих злополучных, а теперь кажущихся такими безобидными и уже родными рожек, и, видимо, хотел сказать именно это – о том, что дети уди-ви-тель… Она не дала сказать. Она перебила меня на полуслове и, указывая куда-то в угол, предположила:

– Тогда пойдем вместе. Я туда уже со вчерашнего дня хожу. Я давно хотела тебе рассказать, что на говорящих осликах ездят задом наперед, а на коровок надевают седла и так воюют… но ты все время был пьяный и говорил мне, что я мешаю и что я чертенок. И что я порвала платье и сожрала печенье…

– Что? – тихо переспросил я, ничего не понимая (а как бы вы на моем месте?).

– Сожрала печенье, – улыбнувшись, повторила она. – Сож-ра-ла. Ты сам так сказал, а потом вы с Макаркой заперлись на кухне и звонили по телефону какой-то телке. Вы ее так и называли: телка. В деревню звонили, да? А если ты хочешь отсюда уйти, потому что тебя хотят обидеть, то пойдем, я тебе покажу. Я сама нашла, сама, правда. Я бы уже показала девчонкам из двора, только ты меня все время в запертой квартире оставлял.

И она, выпустив мою руку, направилась к углу, отгороженному от общего пространства комнаты большим громоздким шкафом конструкции, верно, еще самого Ноя и кучей какого-то хлама: игрушек, коробочек, бутылок из-под пива и минералки. Через хлам Нинка перепрыгнула одним махом и позвала меня уже из-за шкафа:

– Илюшка, иди сюда!

Машинально я поднялся и глянул туда, куда только что нырнула Нинка.

Ее не было.

Я протер глаза: ведь именно этот злополучный орган только что зафиксировал, как девочка в пестром платьице перелезает через кучу хлама и заходит в угол. Нинка должна быть там. Но еще раз повторяю: ее не было. Наверно, это уже перебор: в дверь ломятся опера, твоя племянница, как истинный чертенок с благоприобретенными чертовскими атрибутами, исчезает у тебя на глазах… А тут еще и эта проклятая бутылка с никак не желающим заканчиваться бухлом! Бог весть что я предпринял бы в следующую минуту, но в этот момент послышался звонкий смех Нинки, и ПРЯМО ИЗ СТЕНЫ– из вот этих линялых обоев, похожих на местами содранную чешую снулой рыбы, – вдруг высунулась тонкая детская ручонка! Сначала до локтя, потом по плечо, а потом показалась и белокурая головка с задорно блестящими карими глазенками, и вот уже вся Нинка стоит прямо на куче хлама и смотрит на меня, и смеется, смеется!.. Под аккомпанемент ее звонкого смеха во входной двери заскрежетал замок – заскрежетал так, как будто туда всунули по меньшей мере лом или кочергу, а не «родной» ключ, взятый у этой Марь Степанны из одиннадцатой квартиры! Я инстинктивно вскочил и попятился в сторону от прихожей. У Макарки отпала челюсть – и тут Нинка, подскочив ко мне, мотнула головой и потянула за собой:

– Быстрее, быстрее! Ты же не хочешь, чтобы они тебя видели!..

– Спрятаться в углу за шкафом? – пробормотал я. – Прекрасная идея…

И одним шагом я перемахнул через наваленные в углу коробочки и бутылочки, протянул руку, чтобы уткнуться костяшками сжатой в кулак ладони прямо в стену. Нинка чуть подтолкнула меня в спину – и откуда только взялась сила в ее тонких детских ручонках, – я качнулся вперед и выбросил перед собой вторую руку, чтобы упереться в стену. НО…

…ОБЕ РУКИ УШЛИ В СТЕНУ, КАК В ПУСТОТУ.

И это еще не все. Я продолжал заваливаться вперед по инерции – так, словно никакой стены передо мною не существовало, как будто я подавался в пустоту. Я видел, как приближалась стена, оклеенная этими дурацкими, в желтый цветочек, обоями, и машинально зажмурил глаза, ожидая удара… Удара лбом о бетон.

…Никакого удара. В нос вдруг шибанул омерзительный запах гнили, я открыл глаза и тут же вынужден был закрыть их снова: какая-то зеленовато-бурая жижа тотчас залепила глазные яблоки, склеила ресницы, и я не сразу осознал, что в приоткрытый рот, в нос и в уши мне лезет противный, скользкий болотный ил. Я затаил дыхание и, обретя равновесие, сделал шаг вперед. Следующая попытка открыть глаза оказалась более удачной: передо мной была все та же зеленовато-бурая пелена, но теперь она просветлела и выглядела более прозрачной. Я не без труда развернулся (окружавшая меня болотная жижа была вязкой и неподатливой) и увидел, что там, откуда я только что вышел в эту болотную зловонную среду (пока что выразимся осторожно), светился лимонного цвета продолговатый прямоугольник, по контурам так напоминающий маленькую дверь какой-то каморки. С легким зеленоватым отливом– как если бы лимон чуточку не дозрел. Где я?.. Попытки сделать вдох я не стал предпринимать: ведь этот омерзительный, скользкий, как жабья кожа, ил мог забить мои легкие, как уже вторгся в уши, в нос и испакостил рот. Я приблизил лицо к лимонному прямоугольнику ВХОДА и, словно через водолазную маску, увидел комнату собственной квартиры, свой стол с компьютером и Макарку рядом с ним. Контуры углов и очертания мебели чуточку колебались и плыли. Нина?.. Не успел я подумать о ней, как лимонный прямоугольник полыхнул короткой вспышкой, и Нина оказалась возле меня. Ее лицо, отделенное от меня слоем полупрозрачной жижи, выглядело все таким же наивно-детским, но теперь я смотрел на нее с опаской и недоверием. Конечно же она сразу поняла, что я сейчас должен чувствовать. Вот и говори после этого, насколько неразумны дети пяти с половиной лет от роду!

– Не бойся, Илюшка! – До меня донесся ее голос, чуть приглушенный, но я слышал эти слова столь же отчетливо, как если бы был на воздухе, а не в какой-то влажной среде, тем более такого отвратительного свойства. Нинка засмеялась:

– Да, тут вонь такая… Как от нашего мусорного ведра, когда ты его по неделе не выносишь. Но это ничего.

Ты что надулся? Ты дыши, дыши. У тебя получится. Я же вот – дышу. Смотри! – Она потянула ноздрями, и, к моему удивлению, у ее носа образовался небольшой пузырек воздуха. Нинка надула щеки и с силой выдохнула, и тотчас же из ее носа и рта вырвались целые грозди таких пузырьков!