Белый прах

В общем, Бад напился, как свинья, и начал выражаться, а я этого в баре терпеть не могу в любое время, а особенно при дамах, так что я велел ему заткнуться, или будет плохо. В результате мне пришлось прижать индейца к стене, схватить за горло и наполовину сорвать с Бада его парку; только тогда я убедил всех троих идти допивать в «Золотую жабу», куда они и направились с мрачным видом. Клэренс Форд возился с ними часов до семи, после чего прогнал их взашей и запер дверь, а они сели в машину Чиза Пелтца с работающим двигателем и печкой, включенной на максимум, и передавали друг другу бутылку – не знаю, до которого часа. Само собой, бензин в машине в конце концов кончился, и все трое вылезли, подобно зомби, а ночная температура опустилась примерно до минус шестидесяти, так что, как я уже говорил, Чиз отбросил коньки, хотя мне никогда не узнать, как его принесло к моему заведению. На вертолете мы доставили Бада в госпиталь в Фэрбенксе, однако ноги ему не спасли. Только индеец – с тех пор я его больше не видел – пришел в себя при помощи дюжины чашек кофе с бесплатным бурбоном в «Золотой жабе».

Бад не простил ни меня, ни Клэренса, ни других соседей. Он был еще тем брюзгой и занудой – такие обвиняют в собственных несчастьях всех, кроме себя; а теперь у него в руках была Джорди, мечтательная учительница английского, которая, вероятно, думала, что жители Аляски – это пример северного характера, обаятельный чудаковатый народ» и что здесь любят подшутить друг над другом. Я знал Бада. Знал, какими красками он расписал свою обветшалую и не принадлежащую ему по закону крысиную нору; он, должно быть, сказал ей, что до нее рукой подать, хотя на самом деле пилить туда двенадцать миль вниз по реке – и что она будто делать, когда все увидит? Возьмет такси?

Вот о чем я думал, пока проезжал Фэрбенкс, двигался на юго-восток по шоссе «Аляска» и наконец свернул на север к Бойнтону. День клонился к вечеру, а мне еще оставалось проехать сто восемьдесят миль по гравиевой дороге, прежде чем попасть в Бойнтон, не говоря о том, чтобы догнать Бада – единственная надежда была на то, что он заедет в «Золотую жабу» за обычной порцией водки, но шансы на это были невелики, поскольку он наверняка захочет сплавить Джорди вниз по реке прежде, чем она разберется, что он за фрукт и в какие игры играет. И вот еще что не давало мне покоя: я ее не понимал. Не понимал. Допустим, он назначил самую высокую цену, а она играла по правилам, пускай; но ехать с этим отродьем в машине целую ночь? Несколько ужасных часов подряд терпеть его треп, а может, даже купиться на его байки? Бедная Джорди. Бедная, глупенькая Джорди.

Я домчался до Бойнтона в рекордное время, всю дорогу вдавливая педаль в пол, и затормозил, уйдя в занос, на гравиевой площадке перед моим магазином. Там стояло всего три машины, каждая была знакома мне, как родная; одна – Ронни Перро, которого я попросил помочь в выходные, она гордо стояла перед притихшим баром (половина мужчин в городе отправились в Анкоридж на большое мероприятие благодаря Питеру с его неиссякаемым талантом продавца).

– Ронни, – спросил я, входя в бар под Лайла Ловетта, [8] который умирающим голосом пел песню Мекки-Ножа, [9] – ты не видел Бада?

8

Американский певец и актер (род. в 1957).

9

Персонаж пьесы Бертольда Брехта (1898–1956) «Трехгрошовая опера» (1928), музыку к которой напнсал композитор Курт Вайль (1900–1950).

Ронни сидел, любовно наклонившись над сигаретой и бутылкой «Мейерс энд Коук», и держал Луизу за руку. На нем была фуражка морских пехотинцев Сиэтла, надетая задом наперед, взгляд был отсутствующим, как у человека в ромовой нирване. Ховард Уолпол семидесяти лет, с больной спиной и слезящимися глазами, находился в дальнем конце бара, а Рой Триуэлл и Ричи Оливье играли в карты за столиком у печи. Ронни двигался медленно, почти плыл; он напоминал шпигованную телятину в буфете, которой никак не попасть на огонь.

– Я думал… – произнес он, растягивая слова, – я думал, ты не вернешься до вторника.

– Эй, Недди, – крикнул Даг, выводя уменьшительную форму моего имени, пока его голос не сорвался на визг, – все потратил?

– Бад, – повторил я, обращаясь ко всему залу. – Кто-нибудь видел Бада?

На этот сложный вопрос сходу им было не ответить. Все они лыка не вязали: как говорится, кот из дома – мыши в пляс; первым очнулся Ховард.

– Точно, – воскликнул он, – я его видел. – Он так сильно наклонился вперед над своим стаканом, что я подумал, как бы он не упал. – Сегодня рано утром на новенькой «Тойоте Лэнд Крузер», уж не знаю, где он ее взял. И с ним была женщина.

А потом словно вспомнил незначащую деталь:

– Как там живой товар? Вы уже поженились?

Луиза захихикала, Ронни загоготал, но я был не в настроении.

– Куда он поехал? – спросил я с надеждой; я все еще надеялся, хотя уже знал ответ.

Ховард зачем-то дернул ногой – наверное, хотел облегчить боль в спине.

– Я с ним не говорил, – ответил он, – но думаю, он направился вниз по реке.

В это время года река была не слишком бурной, но все равно бежала довольно резво, а я, должен признаться, не ас в обращении с каноэ. Я слишком высок для всех небольших предметов; дай мне хоть катер с мотором «Эвинруд» – я все равно буду чувствовать себя неуклюжим медведем. Но тем не менее я двигался по течению и думал при этом только об одном: о Джорди. Возвращаться назад будет хреново, но грести мы будем вдвоем; я старался сосредоточиться на мысли о том, как благодарна она будет за то, что я ее вытащил, куда больше, чем если бы я дал за нее тысячу долларов и наслаждался ею, как бифштексом, три ночи подряд. Но тут произошло нечто невероятное: небо посерело и пошел снег.

Так рано снег не выпадает никогда, ну, или почти никогда. Но он пошел. Ветер проложил себе дорогу вдоль русла реки и стал швырять мне в лицо сухие лепестки льда; я понял, какую совершил глупость. Я уже был в паре миль от города, когда сообразил, что у меня есть легкая парка, рукавицы, кусок сыра, буханка хлеба, пара банок кока-колы, и это, собственно, все; я действительно не подумал о погоде. Это была неожиданность, ничего не скажешь. Разумеется, я не сомневался, что это просто циклон земля побелеет на один день, а потом растает, но все равно чувствовал себя дураком, оказавшись на реке без всякой защиты; еще я думал о том, как это воспримет Джорди, которую так волновали названия снега; сейчас ее, наверное, уже тошнило и от сарая Бада, откуда невозможно выбраться, и от снега, который падает, как пожизненный приговор; в общем, я налег на весло.

Было уже темно, когда я обогнул излучину и сквозь пелену снега разглядел огни домика. Парка и рукавицы были теперь на мне, так что я, видимо, походил на снеговика, упакованного в белую обертку каноэ; я чувствовал, как лед сковывает мою бороду там, где из ноздрей выходило замерзающее дыхание. Я почувствовал запах дыма и взглянул на мягко спадающие небеса. Злился ли я? В общем-то, нет. Еще нет. Я почти не думал о том, что собираюсь делать – все и так казалось очевидным. Этот сукин сын заполучил ее – не важно, правдой или неправдой, – а Джорди, милая Джорди с томиком Эмили Бронте под мышкой даже в самом страшном сне не могла представить, во что ввязалась. Никто ее не винит. Как ни верти, это Бад ее похитил. Это он.

Вместе с тем, когда я поравнялся с домом, вдохнул запах дыма и увидел зажженную лампу, мне вдруг стало стыдно. Разве я мог ворваться внутрь и объявить, что явился спасти ее? Да и утверждать, что я случайно оказался поблизости, не было смысла… плюс – внутри находился Бад. мерзкий, хуже гремучей змеи, приготовившейся к броску. Вряд ли ему понравилось бы мое появление, как бы оно ни было обставлено.

Так что я втащил каноэ на берег ярдах в ста от дома, снег замел следы на песке, и я стал подкрадываться, тихо, как только может медведь вроде меня – я не хотел, чтобы меня учуял пес Бала и все испортил. Но что именно – вот о чем я подумал, когда на цыпочках крался сквозь снег, словно ожившая ледяная статуя, – что именно можно испортить? У меня не было плана. Я даже первый ход не продумал.

В конце концов я сделал то, что напрашивалось: прильнул к окну и заглянул внутрь. Сначала почти ничего не было видно, окно было в саже, но я осторожно протер стекло рукавицей, и изображение оказалось в фокусе. Печь в углу топилась, раскрыв свой огненный рот – заслонка была распахнута, чтобы создать эффект камина. Рядом с печкой стоял стол, а на нем – бутылка вина и два бокала, один наполовину полон? тут я увидел пса – кажется, это был маламут; [10] он спал под столом. Видна была кое-какая самопальная мебель – что-то вроде кушетки, на которой лежал старый односпальный матрас, пара грубо сколоченных стульев из гнутой осины, на которой осталась кора. Четыре-пять белых пластмассовых ведер с водой стояли вдоль стены, увешанной всем тем хламом, который обычно встречается в загородных домах: лыжами, капканами, шкурами; была также пыльная оленья голова, набитая соломой – Бад, должно быть, притащил ее с какой-нибудь распродажи. Но самого Бада я не увидел. Как и Джорди. Тут я понял, что они, наверное, в задней комнате – в спальне, – и мне стало не во себе, перехватило дыхание, как будто кто-то.

10

Разновидность лайки.