Белый Север. 1918

Что же для них важно?

— Земля! — выпалил Максим. — Товарищи, Земельный кодекс еще в работе, но одно я от имени ВУСО могу сказать вам уже сейчас. Земля будет принадлежать тем, кто работает на ней! Лес будет принадлежать тем, кто промышляет им! Моря и реки будут принадлежать тем, кто ловит там рыбу! Без обременений, без выплат и выкупов! Немедленно!

Площадь взорвалась криками. Максим не сразу понял, радость это, гнев или что вообще. Но это было торжество — бурное, яростное, всеохватное. Он попал в нерв, сказал о самом важном для этих людей. Надо же, а в школьной программе по истории этот бесконечный аграрный вопрос казался такой нудятиной! И Максим не мог понять, для чего ВУСО столько его обсуждает.

Комиссар не соврал — ВУСО действительно намеревалось воспроизвести большевистскую программу «земля крестьянам», благо помещичьего землевладения на Севере исторически не было, земли и прочие природные ресурсы принадлежали государству или Церкви. Того государства больше не существовало, а Церковь ВУСО решительно намеревалось подвинуть.

— Даешь землю! Да здравствует ВУСО! — закричал кто-то в толпе. Несколько голосов поддержали его, потом больше, больше… кажется, почти все.

Максим понял, что это лучшее, на чем он может закончить. Приветственно поднял руки и спустился. Его сразу окружили, но без всякой враждебности, напротив.

— Брату на село напишу, что делянка монастырская за нами остается! Он аж извелся…

— Рыбы, значицца, сколько ни поймал, вся твоя, так, комиссар?

— Так удельные леса теперь за нами? Штрафов не будет? Живем, братва, не пропадет наш кооператив!

Максим улыбался, кивал, жал протянутые мозолистые руки, пока Миха не сжалился над ним и не вытащил в переулок.

— Ну вроде нормально прошло, — выдохнул Максим, утирая пот со лба.

Странно, вроде вечер выдался прохладный, но в одном пиджаке — поддевку он отдал, а пальто еще не пошили — было совершенно не холодно даже на ветру.

— Да уж, потрафил ты им, — согласился Миха. — Земля, лес и рыба — это наша жизнь. Хлеба бы только еще подвезти. Без этого никак. Но покамест ты ребят успокоил. Боялись, баре с офицерьем вернутся и все взад заберут, чего большевики дали. Но теперь уж пусть ВУСО держит слово крепко. Иначе… большевиков мы сбросили и ВУСО ежели чего сбросим. Никакие иностранные союзники гнева народного не сдержат, сам должен понимать.

Глава 9

Неэтично, опасно и попросту глупо

Сентябрь 1918 года

— Марья Донова? — курносенькая медсестра часто заморгала. — Да-да, сейчас узнаю, где она, и вас отведу. Обождите тут, господин комиссар, на скамейке, одну минуточку!

Что еще за фигня, «где она»? Где может быть арестантка, если не взаперти в арестантской палате? Впрочем, сестричка уже убежала, приподняв подол тяжелого форменного платья — мелькнули изящные узкие щиколотки. Не догонять же ее теперь… Максим без сил опустился на скамью. Сам виноват, затянул с этим визитом аж до сентября. Но август выдался, как Максим мысленно это называл, непрерывным кранчем.

Отношения между ВУСО, российскими военными властями и иностранцами ухудшались с каждым днем. Максим с тоской вспоминал начало августа, когда казалось, что арестов производится слишком много. Что такое по-настоящему переполненная тюрьма, управление юстиции узнало только теперь. За нарушение придуманного Пулем комендантского часа и просто за появление без документов возле складов или пристани людей арестовывали десятками. В камеру на дюжину мест теперь могли втиснуть полсотни человек. Ежедневно случались скандалы — вчера, например, дочь лесопромышленника провела ночь в камере с портовыми проститутками.

Чтобы хоть как-то разгрузить тюрьму, пленных красноармейцев стали вербовать в будущую Северную армию. Тех, кто отказывался, или тех, кого подозревали в симпатии к большевизму, британцы свозили в концлагерь на острове Мудьюг.

Первоочередной задачей была оборона области от большевиков, и пока ее выполняли союзники, а призыв в русскую армию только начался. Основные бои шли на Северной Двине и за уездные города — главным образом за Шенкурск.

Северная область чрезвычайно обширна — ходили слухи про деревни, села и чуть ли не города, затерянные в лесах и испокон веков не значившиеся ни в одной казенной описи. Как объяснял коллегам британский консул, территория области равнялась общей территории Британии, Франции, Бельгии и Голландии; однако население насчитывало около 500 тысяч человек — меньше, к примеру, чем в английском городе Бирмингеме.

Несмотря на огромные размеры Северной области, из-за болот, лесов и озер проходимых для армии путей в ней было немного. Фронт только на карте выглядел протяженным, а на деле все сводилось к удержанию русел основных рек и двух железных дорог.

Вторым после Архангельска центром был Мурманск — многие по старой памяти называли его Романов, полностью Романов-на-Мурмане. Этот городок за Полярным кругом имел огромное стратегическое значение, потому что в нем находился единственный в Северной области незамерзающий порт. Около трети от общего союзного десанта высаживалось там. Формально Мурманск находился в подчинении ВУСО, но фактически им управлял собственный краевой совет. Любопытно, что советскую власть там никто не свергал, крайсовет сам вышел из подчинения Совнаркому и вступил в переговоры с союзниками, видя в них единственную защиту как от немцев, так и от голода.

Однако вечно полагаться на иностранную помощь было нельзя, а призыв в русскую армию шел ни шатко ни валко. Вдобавок на местное население были возложена повинность по перевозке союзных грузов и войск, а также подсобные работы.

В доках люди работали семь дней в неделю по двенадцать часов, только в праздники Успения Богородицы и Преображения им позволили отдохнуть. Популярности ни ВУСО, ни союзникам это не добавляло, тем более что отгрузка хлеба так и не началась. Послы неизменно присылали теплые слова поддержки и наилучшие пожелания, однако в качестве правительства ВУСО не признавали и от посредничества в переговорах с Пулем под разными предлогами уклонялись. Чаплин целые дни проводил в британском штабе, однако, по слухам, и его отношения с англичанами развивались не безоблачно. Однажды Максим нос к носу столкнулся с Чаплиным — тот хлопнул дверью, выходя из особняка, занятого английским командованием.

— Они держат меня за пигмея! — возмущенно выпалил Чаплин, по видимости, ни к кому не обращаясь.

Максим и сам замечал, что в разговорах между собой британцы и американцы называют местных natives — туземцами.

Притом для уроженцев Архангельска правительство Чайковского тоже не было своим — все портфели в нем достались приезжим. Местные общественные деятели, промышленники и дворяне иногда приходили в ВУСО с различными вопросами, и расставались стороны стабильно недовольными друг другом.

Как-то раз Максим в коридоре едва не споткнулся о вытянутые ноги сидящего в кресле человека.

— Мне назначено на три, — недовольно сказал он. — Я жду уже час.

Максим развел руками:

— Простите, заседание затянулось.

ВУСО обсуждало вопрос организации призыва в армию, но как-то само собой перешло на проблемы военной этики в общем виде. Один только Чайковский излагал свои взгляды минут сорок, а потом еще завязалась дискуссия…

— Чрезвычайно жаль, — сухо сказал человек. — Я не могу больше здесь сидеть, меня ждут пациенты… Я собрал статистику о распространении цинги по уездам. А в этой папке расчет по продовольствию и медикаментам, необходимым в первую очередь. Пока правительство заседает, люди болеют и умирают.