Белый шиповник
Шрифт:
Верховский шагнул навстречу и протянул руку, она отшатнулась.
– Лампа коптит, прикрутить надобно, – просительно улыбнулся Евгений.
Надежда отдала ему лампу и поспешила в комнату. Там она села на диван, подвернув ноги под себя, и приготовилась читать дневник доктора.
Верховский несколько секунд нерешительно мял тетрадку в руках, а потом вздохнул и протянул ее Наде. Наступила сосредоточенная тишина. Евгений не сводил глаз с лица Нади, пытаясь понять, что она чувствует. Наконец она перевернула последнюю страницу и подняла на него взор.
– Теперь ты понимаешь, чего я боюсь? Я – никто, сын камердинера, плод греха своей несчастной матери!
Надя покачала головой.
– Бедный, бедный мой! Как ты настрадался!
Какой
– Теперь ты можешь презирать меня, я не князь Верховский. В этом я действительно обманывал тебя. Я открыл тебе эту тайну, теперь ты все знаешь, и тебе понятно, почему я так стремительно бросился за Лидией. И можешь себе представить, с каким наслаждением она мучила меня, пряча дневник.
Евгений не стал вдаваться в подробности того, как дневник оказался снова у него. К слову сказать, он и сам не понял, почему покойная жена в день своей кончины приказала доставить его из адвокатской конторы, где тот хранился.
А уж потом князь Верховский обнаружил дневник в бумагах Лидии.
– Бедный… – снова печально повторила Надя, и глаза ее наполнились слезами.
Тетрадка скользнула на пол, туда же устремился и Евгений. Он приник к ее коленям, зарылся лицом в складки платья Надя гладила его волосы и плакала о нем, о себе, об их утраченном счастье. Верховский, снова вдохнув запах ее тела, потерял голову. Разум не властен над безумием страстей, а искушение было слишком велико. Подол платья, кружева десу, панталоны и чулки – все это было сметено несколькими движениями Вожделенные бедра и нежнейшее лоно открылись перед его воспаленным взором. Он приник к влажной плоти страстными губами. Надя, изогнувшись, прижимала к себе его голову. Ее стон распалил его страсть. И вот он уже внутри, он не забыл, какая она ТАМ.
Она тоже помнила его естество. Все свои ощущения она тайно и страстно лелеяла и сохраняла в своем теле. И вот теперь все потаенное, затихшее и заснувшее выплеснулось с неистовой силой. Апогея они достигли вместе, со стоном, криком и слезами. А потом долго не могли разъять объятий, оторваться друг от друга. Наконец любовники очнулись и поняли, что уж теперь они связаны навеки.
Догорал короткий день. Вася шалил, и няня его бранила. Он капризничал, мамаша долго не шла. Катерина Андреевна в Москве молилась в церкви на отпевании родственницы. А Владимир Иванович сидел за широким канцелярским столом и усердно работал. У него сегодня выдался удачный день. Его записка получила похвалу на самом высоком уровне. Он вышел из-за стола и, потянувшись, прошелся по кабинету. Подошел к окну и приоткрыл форточку. Ворвался свежий ветер, и, кажется, повеяло весной. Зима была на исходе, как и счастливая семейная жизнь Роева.
Но он еще не знал об этом.
Глава тридцать первая
Все тайное так или иначе все равно становится явным.
Ковалевская вернулась из Москвы, пребывая в тихой умиротворенной меланхолии. Похороны старенькой сестры покойного супруга заставили ее пролить много слез. Московская родня мужа всегда любила милую Катю и душевно привечала. В кругу стареющих кумушек ей был тепло и грустно. И вот с этим душевным теплом хлебосольной Москвы она воротилась домой, в холодный и надменный столичный Петербург.
– Ну, Митрич, все ли цело? – спросила Катерина Андреевна у швейцара, которому было поручено приглядывать за пустой квартирой.
Она вошла в парадное и стояла у лестницы, отряхивая снег с пушистого воротника роскошного мехового манто.
– С приездом, Катерина Андреевна. Не изволите беспокоиться, порядок полнейший.
– Не заходил ли кто?
– Как не заходить, заходила молодая барыня, Надежда Васильевна. – Швейцар потоптался и продолжил:
– Частенько заходили…
Катерина Андреевна посмотрела на него с недоумением. С чего бы Наде ходить сюда
каждый день?– Она одна приходила или с гостями?
– Вроде как одна, только я за черным-то ходом не слишком слежу, дворника надобно спросить.
Час от часу не легче! Митрич деликатно дал понять, что с черного хода в квартиру кто-то поднимался. Но кто и почему тайно?
Сердце щемило от предчувствия беды. Ковалевская поспешила наверх. Горничная уже была на месте и помогла ей раздеться. Снизу тащили вещи. Катерина Андреевна прошлась по комнатам и поняла, что швейцар не соврал. Тонким женским чутьем она поняла, что дочь ее не просто сиживала тут в одиночестве, оберегая пустое жилище от воров.
Подозрения матери укрепились после встречи с Надей. Она нашла ее странно оживленной.
Такой молодая женщина не бывала давно, может только в забытой юности. Катерину Андреевну пугало выражение глаз дочери – они горели жарким огнем! Удивительно, но муж не замечал ничего! Вероятно, эти превращения происходили постепенно, на его глазах.
Ковалевская после некоторого колебания решилась приступить к самостоятельному расследованию. Она уже почти не сомневалась, что у ее дочери роман на стороне. Длительные раздумья привели ее в комнату Нади, в ту комнату, где она проживала в девичестве. В ней все оставалось по-прежнему, сюда почти никто не входил, и даже прислуга редко вытирала пыль. К чему, если никто не живет? Ковалевская принялась тщательно осматривать комнату, перерывая, перетряхивая, переставляя вещи и предметы. Особому досмотру подверглись белье, одежда, маленькие ящички, коробочки, конвертики, книги. Ее дотошность была вознаграждена. В одном из дальних ящичков бюро в невзрачной бумажке Ковалевская обнаружила то, что искала. Аккуратная стопочка писем. Она, разумеется, их прочла. Господи! Зачем она сделала это? Зачем она открыла страшную Надину тайну? Ведь теперь она, мать, не может сидеть сложа руки и видеть, как искуситель снова затягивает ее девочку в свои лживые сети. Нет! Теперь она не даст себя провести! Она будет бить во все колокола, она будет грызть его зубами, она.., она…
Дальше мысли Катерины Андреевны стали путаться, потому что она уже бежала по Троицкой улице на квартиру Роевых.
Только бы Володя был дома и один!
Роев действительно был дома один и безмерно удивился, увидев растрепанную тещу в дверях.
Она не давала телеграммы о приезде, хотела сделать сюрприз.
– Катерина Андреевна! Рад вас видеть!
А мы ждали вас только на следующей неделе! – Владимир Иванович тепло расцеловал Ковалевскую. – Да что такое? Случилось ли что-то в пути? Уж не обокрали ли вас, маменька?
– Боюсь, Володенька, что обокрали тебя! – дрожащим голосом ответила теща.
Надя вернулась с прогулки, и вместе с няней они долго раздевали в передней укутанного Васю.
– Батюшки! Да у нас мама! – воскликнула Надежда Васильевна, поглядев на вешалку для пальто, и поспешила в гостиную.
Однако там ее ожидали совсем другие впечатления. Мать и муж сидели за столом под абажуром с вытянутыми лицами. Какие-то бумаги были разложены на столе. Надя уже было открыла рот, чтобы спросить, но в тот же миг поняла, что это за листки. Несколько минут стояла жуткая тишина. И вдруг Надя засмеялась легко и радостно. Катерина Андреевна и Роев глядели на нее с ужасом.
– Слава Богу! Нашли, и чудесно! Больше никакой лжи, никакого лицемерия! Теперь вы все знаете, и меня более не гнетет эта тайна!
Я рада, да, да, мамочка, я рада, что вы нашли письма и все открылось. Самой мне никогда не хватило бы духу признаться. А теперь, когда вы оба знаете, мы можем спокойно, как разумные люди, все обсудить.
Надя постаралась как можно спокойней и решительней подойти и сесть за стол. Однако смотреть в лицо мужа она не могла. Владимир Иванович сначала побелел, потом покраснел и вдруг закричал так, что Надя и Катерина Андреевна похолодели.