Белый ворон

– Ты, что, нас точно решил в гроб загнать? – поперла на меня благоверная, замаскированная кремом под английский газон, потряхивая бигудями в такт наступательному движению. – Утренней разминки с обувью тебе недостаточно?

Гарик тут же перестал корчиться в предсмертных судорогах и закрыл рот, прислушиваясь к монологу своей ненаглядной мамочки.

– Совсем взбесился? Что у тебя произошло, если вдруг домой заявляешься второй день подряд? Наверняка не пришлось сегодня к какой-то сучке сбегать…

– Вот именно, – живо подключился к разговору тяжелораненый.

Сабина пристально посмотрела в сторону Гарика, и тот снова забился в падучей.

– Дорогая, – как можно спокойнее говорю ей, – мне кажется, что нам пора развестись.

Обычно после этих слов Сабину начинало трясти и она сходу закрывала рот, улетая со скоростью торпеды в свои апартаменты. Сегодня моя вторая половина повела себя несколько иначе.

– Тебя снова вызывают в школу, – не прореагировала на страшную угрозу жена.

– Сама пойдешь. У меня других дел полно.

– Меня им вызывать надоело, – отрезала Сабина. – Кто недавно клялся, что будет заниматься ребенком? Пистолет он ему подарил – вот и все воспитание.

– Разве я отказываюсь? Кстати, Рябов пришел?

– Нет, – отрезает жена, и я невольно замечаю, как Гарик, перестав издавать скулящие звуки, потихоньку улетучивается из холла.

– Хорошо, дорогая. Я займусь этим сегодня же.

– Обедать будешь?

– Нет. Я поговорю с Гариком, позовешь, когда придет Сережа.

– У тебя неприятности?

– Ну что ты. Все в порядке. Как всегда.

В комнату сына пробираюсь с некоторой долей опаски; попасть в засаду Педрилы перед свиданием с Сережей в мои планы никак не укладывается.

– Так,- решительно приступаю к воспитанию подрастающего поколения, – что ты сегодня натворил?

– Ничего такого, – отрезает Гарик, – эта училка – дура. Выступает. Наглая такая.

– Понятно. Конкретнее, в чем наглость проявляется?

– Заставляет стихи на память учить. Этого Пушкина дурного.

– Правильно, – обрадовался я. – Он точно дурак, а ты гений.

Гарик подозрительно посмотрел на меня и скороговоркой выпалил:

– Училка такая, как он. Говорит, учи стихи, чтобы память развить. На хрена оно надо? Я ей говорю – а зачем, у меня компьютер есть… Нахалка такая, еще в школу тебя вызвала. Скажи дяде Сереже, пусть ей морду набьют. Этой дебиле давно пора на поля орошения.

– Гарик, я подозреваю, что у Рябова есть другие задачи. Однако, мне кажется, ты не совсем прав. Подумаешь, морду кому-то набить. Ты сам ее отлупить сможешь. А вот стих Пушкина выучить – это тебе не макивару ногами обрабатывать…

– Не буду я его учить. Время у меня нету. И так все фильмы смотреть не успеваю… “Я помню чудное мгновенье. Ко мне явилось привидение”.

– А, так ты тоже стихи пишешь?

– Нет. Это один пацан из класса.

– Гарик, слушай меня внимательно. На разборы к твоей училке я не пойду, сам с ней общайся.

В ответ на мое предложение сынок выпустил целую обойму слов, которых нахватался в своей школе в первом классе.

– Напрасно ты так, вот послушай. Эти стихи “Я помню чудное мгновенье” были написаны в честь…

– Да знаю я. Какой-то Аньки… Лучше бы он ее трахал, чем потом я стихи учил, – сделал философский вывод мой наследник.

– Я как раз тебе об этом хотел рассказать, – откровенно признаюсь Гарику и окончательно понимаю: во мне просто погиб великий педагог.

Гарик приготовился слушать с таким вниманием, которого хрен бы от него добился Песталоцци.

– Значит так, Пушкин, действительно, написал в альбоме: “Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты”. Это то, что вас заставляют учить в школе. Зато своему приятелю Соболевскому это самое чудное мгновение Пушкин описал примерно так: безалаберный, ты ничего не пишешь мне о двух тысячах ста рублях мною тебе должных, а пишешь о мадам Керн, которую, с Божьей помощью, я на днях трахнул. Видишь, сынок, ты не прав. А что это значит?

– Что?

– Это означает одно. Выучи стихи, а потом возьми и докажи училке свою начитанность. Поведай ей о письме поэта своему другу. Она тебе тут же пятерку поставит. За внеклассное чтение.

– Сколько он должен был тому безалаберному? – просияв, спросил Гарик.

– Две сто, – напоминаю ему, а про себя думаю – вряд ли теперь его преподаватель захочет продолжать терроризировать меня своими вызовами в школу.

– И вообще, Гарик, тебе нужно больше читать Александра Сергеевича. Тем более, он писал о том, что тебя волнует больше всего на свете. “Мелки в наш век пошли людишки, х… уж нет, один х…шки”, – после этой цитаты Гарик чуть ли не впервые в жизни смотрел на своего родителя с нескрываемым удовольствием.

Да, не умеют учителя прививать детям любовь к чтению. Теперь уверен, Гарика от творчества Пушкина не оторвет даже последний боевик “Небесный огонь”. Того глядишь, после Пушкина он до прочих классиков дорвется.

– Гарик, Пушкин писал и другие замечательные произведения.

– А у нас есть?

– Шеститомник Пушкина издательства “Брокгауз и Ефрон” в твоем распоряжении. Он в библиотеке, третья полка снизу. Там полная “двадцатка” великих писателей.

– Мне пока только Пушкин надо, – отмахнулся от других писателей Гарик.

– Пару минут назад кто-то утверждал обратное. Видишь, значит твоя училка не такая уж дура, – медленно поднимаю авторитет педагога. – Ты бы слушал ее, она тебе одни пятерки начнет ставить. Будешь лучшим в классе.

– Я и так лучше всех, – отрезает Гарик. – Дерусь. Сегодня на уроке так Гавриле дал! Его из класса домой унесли.

– Кстати, у Пушкина есть поэма “Гаврилиада”, – продолжаю гнуть разговор в нужную сторону. – Только там вместо матюков точки стоят. Но ты парень грамотный в этом деле, сам догадаешься.

– Конечно, – окончательно успокоил меня сынок. – что я, дурной?

– Как Пушкин?

– Ну ладно. Не выступай. Он тоже не дурак. Это понял. А что он еще интересного писал? Моя литературоведческая лекция завершилась с приходом Сабины. Заслышав шаги супруги, я оборвал свое выступление на полуслове, и Гарик не успел узнать, чем именно прочищал пушки Савва Мудищев.

– Мамочка,- бросился к освободившейся от зеленого из крема намордника Сабине Гарик, – я теперь буду учить стихи на память.