Белый враг
Шрифт:
— Крошки-то на землю не сори!
— Куда корку кладешь?
— Прибавь, прибавь к шестому паю..
— Как, к шестому?.. Гляди, девятый меньше всех…
Наконец порции уравняли; сгребли и подсыпали к краям пайков даже мелкие крошки. Бехтеев сказал:
— Репей, повернись к доске задом, зажмурь глаза.
Репеёк скинул картуз (для хлеба), окинул глазами доску и приметил будто девятая-то горка будет поболее других. Он повернулся и сел к доске спиной, зажмурив глаза…
— Кому? — спросил Бехтеев, положив руку на третью кучку.
В палатке настала тишина. Ветер
Репеёк, туго жмуря глаза, погадал, на какой кучке хлеба держит руку раздатчик — кажись, на седьмой, а она поменее, других; кажись, вот это и надо Сверчку за то, что Балкана обделить велел.
— Ивану Сверчку, — сказал Репей.
— Бери, Иван…
Рыжий Чорт выбранился и сказал:
— Кто всех жадней, тому и первому. Эх ты, Репей!.. Давай скорей.
— Кому? — поспешно спросил Бехтеев… Репеёк подумал, слушая, как чавкал хлеб.
Иван, про Рыжего: «подождешь, брат», и сказал, сгадав, что рука Бехтеева лежит на девятой кучке:
— Линю!.
— Это что еще, — забрал Рыжий, — тебе да Линю каким останутся!..
— Ладно ты, рудый пёс, не веди время. Бери, Линь.
— Кому?
— Семену с бородой.
— Кому?
— Инвалиду.
— Кому?
— Рыжему Чорту.
— Кому?
— Семену бритому.
— Кому?
— Бехтееву.
Дело пошло быстрее… Репеёк, зажмурясь, считал… Вот и девятнадцатая порция.
Остались две порции: Репья и Старика; чтобы не вышло Репью обиды, вместо Бехтеева руку на одну из двух остальных кучек положил, оставив другу на глазомер побольше, Линь спросил:
— Тебе или Старику?
Репеёк сказал:
— Старику!
Раскрыл глаза и живо обернулся, окинул глазами доску — доска была пуста. Репей разинул рот и вытаращил глаза. Рабочие захохотали, они жевали хлеб и говорили:
— Пока ты делил, смотри, Балкан твою порцию подбрил…
— Али его Линь обсчитал? Линь, как это ты просчитался? Дружка-то обманул?
— Ладно баловать-то, отдайте!.
— А ты заплачь, — сказал Сверчок.
— Я тебе заплачу, сволота!
— Ну-ка, ну!
— Отдайте…
— Ты гляди, и картуз-то твой Балкан вместе с хлебом съел.
Репеёк осмотрелся, скинутого им картуза тоже не было… Линь подтолкнул его и шепчет:
— У Сверчка картуз-от твой.
— Отдай, Сверчок, — сказал Рыжий Чорт.
— Да он никак уж и евоную порцию слопал…
— Отдай, а то заплачет…
Старик сдвинул брови и строго прикрикнул:
— Будет! Отдайте хлопцу хлеб…
— Отдай, Сверчок, а то я из тебя всю требуху выбью, — прибавил Рыжий Чорт.
Сверчок швырнул Репью картуз с хлебом. Репей обругал его и уполз с картузом в самый угол палатки под нависший брезент. Туда к нему пробрался, ворча, Балкан, за Балканом, ругая Семена, и Линь… Мальчишки растянулись на соломе и стали есть хлеб. Балкан лежал меж ними, вилял хвостом и подбирал крошки и объедки, как будто ненароком падающие с обеих сторон. Сверчок свистнул и крикнул:
— Балкан! Пошел вон! Блох от тебя не оберешься!
Пёс встрепенулся.
— Лежи,
Балкан, — сказал ему тихонько Линь.
III. Кукушка с железными когтями
Поевши хлеба, подобрели.
— Ветер-то, братцы, гляди сорвет палатку. В поле ехать — душу выдунет…
— Рацию[3]
ветром сломало, — подал из своего угла голос Репей.
— Да вре?
— Пра! Провалиться мне на этом месте. Идем с Линем, я говорю: давай поспорим на миллиард! Ка-ак дунет, ка-ак хряснет — бац по крыше — дом пополам, и огни погасли, и петь перестала…
— Сломало и ладно. Линь, вытряхивай картошку в чашку…
Линь с Репейком сняли с жаровни ведро и слили воду за палаткой, опрокинули картошку в большую деревянную чашку, а на жаровню подкинув в нее из куля углей, поставили большой артельный чайник.
На доску насыпали горкой соли. Рабочие тельстроты сгрудились к чашке; от горы картошки шел пар; дуя на руки, Репеёк лупил картошку и, ткнув её в соль, откусил и с набитым ртом продолжал рассказ.
— Я гляжу вверх, думаю, — ну вот, сломает.
— Ну, уж ты верхогляд известный, сказал Сверчок.
— Ка-ак дунет, как рванет — мачта пополам, и все закачались и поклонились ветру…
— Лютой ветер, чтоб ему ни дна ни покрышки, — выругался Рыжий Чорт, перекидывая горячую картошку из лапы в лапу.
Вдруг ветер словно обиделся, навалился сверху медведем на палатку, сломал стойку, потом рванул покрышку, выдернул колья и причалы.
Полотно палатки взвилось и исчезло в темноте. Из опрокинутой жаровни рассыпались уголья и подожгли солому. Вспыхнул и побежал огонь. Работники тельстроты повскакали спасать свое барахло… Линь схватил опрокинутый чайник и вылил на огонь. Рыжий Чорт топтал огонь ногами. Сверчок орал на него:
— Чорт, не топчи картошку…
Огонь погасили. Ночь накрыла без просвета. И небо в черных облаках. Ветер мигом сдул смрад и чад палатки. Суматоха улеглась… Все легко вздохнули. Но холод прохватывал. Рабочие кутались — кто во что: в рваные чапаны, в брезентовый «непросыхач», в дырявое одеяло. Бехтеев крикнул:
— Ребята, ставь палатку!..
— А где она?
— Найди!..
Пошли по саду по ветру, ощупью шарили на земле в кустах ногами, — голые кусты царапали и хватали… Палатки нет… Пытаются вздуть огонь. Чиркают кремешки зажигалок. Ветер тотчас задувает огоньки… Линь с Репейком, а с ними и Балкан, рыщут по окружности стана… Балкан остановился между сосен, голых снизу, как телеграфные столбы, навострил уши и тявкнул.
— Что, Балкан? — спросил склонясь к нему Репеёк, — гнали тебя на мороз, да сами в собачье положение попали!
Балкан тряхнул ушами, снова деловито тявкнул, поднявши голову вверх…
— Он не жалится тебе, — сказал Линь, — а что-то слышит… Постой-ка… Послушаем.
Мальчишки, стоя рядом с псом под соснами, прислушались. В вершинах сосен густо гудел ветер, и в гуле его Репеёк первый услыхал, что словно вверху хлопает крылом большая птица.
— Есть! — тихо крикнул Репеёк. — Линь, давай когти и веревку…