Бен-Гур

Эти подробности наши путешественники заметили вскользь, главное же их внимание приковало к себе лицо человека, очаровавшее как их, так и всех окружавших, глядевших на него.

Голова его была открыта, длинные, несколько волнистые волосы, разделенные пробором, были каштанового цвета с красновато-золотистым отливом в местах, наиболее освещенных солнцем. Под широким лбом и правильными дугообразными бровями светились большие темно-голубые глаза, которым длинные ресницы придавали вид необыкновенной мягкости. Кроткое выражение глаз, бледность кожи, мягкость волос и шелковистость бороды, падавшей до груди, – все придавало ему такое выражение, что на войне ни один солдат при встрече с ним не решился бы засмеяться, а ребенок с полной доверчивостью протянул бы ему свои ручонки под влиянием верного детского инстинкта, и вообще никто не решился бы сказать, что он не прекрасен.

Человек при виде этого лица мог по своему вкусу находить, что в нем светится или ум, или любовь, или сострадание, или же, наконец, грусть, но, вернее всего, в нем отражалось все это вместе. Взгляд его неизгладимо запечатлевался в памяти, как выражение безграничной души, видящей и проникающей во всю бездну греховности окружающих его людей, и однако при взгляде на него невольно чувствовалась его беспредельная мягкость или доброта, чувствовалась по крайней мере теми, кто знал, что эти качества – результат мужественного умения переносить страдания. Такова была мощь мучеников и святых, имена которых занесены в святцы, и поистине таков был дух этого человека.

Медленно приближался он к трем путешественникам.

Бен-Гур верхом на коне и с копьем в руке обратил бы на себя внимание Царя, но Его взор был устремлен на Валтасара, старого и непригодного для какой бы то ни было деятельности.

Установилась глубокая тишина.

Внезапно назареянин, указывая посохом на незнакомца, воскликнул:

– Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира.

Толпа, безмолвно приковав свое внимание к словам проповедника и выжидая, что последует затем, была поражена речью, смысл которой превосходил ее понимание, и на Валтасара она произвела необыкновенно сильное действие. Ему еще раз было дано видеть Искупителя. Вера все еще жила в его душе, и в настоящую минуту благодаря ей он мог провидеть глубже окружающих его людей – мог познать Того, Кого он жаждал обрести. Итак, идеал его веры стоял перед ним, совершенный и лицом, и каждым движением, и даже в той одежде и в том возрасте, в каком он ожидал увидеть Его. И как бы для того, чтобы уничтожить всякую возможность сомнения в тождестве этого лица с Тем, Кого египтянин так пламенно ожидал, и окончательно убедить трепещущего старца, назареянин повторил свой возглас:

– Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира.

Валтасар пал на колени. Ему не нужно было пояснять значения этих слов, и назареянин, как бы зная это, повернулся к другим, стоявшим вокруг него в изумлении, и продолжал:

– Сей есть, о Котором я сказал: за мной идет Муж, Который стал впереди меня, потому что Он был прежде меня. Я не знал Его, но для того пришел крестить в воде, чтобы Он был явлен Израилю. Я видел Духа, сходящего с неба, как голубя, и пребывающего на Нем. Я не знал Его, но Пославший меня крестить в воде сказал мне: на Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом Святым. И я видел и засвидетельствовал, что Сей есть... – он умолк, продолжая указывать посохом на человека в белой одежде, как бы для того, чтобы сильнее укрепить в памяти слушателей предыдущие слова и возбудить сильнейшее внимание к последующим, – ...и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий.

– Это Он, это Он! – воскликнул Валтасар, подняв к небу глаза, полные слез.

Мгновение спустя он лежал на земле без чувств.

Тем временем Бен-Гур рассматривал лицо незнакомца, но с совершенно иными чувствами. Он не оставался, конечно, нечувствительным к чистоте этого лица, к этой задумчивости, доброте, кротости и безгрешности, но мысли его были заняты главным вопросом: "Кто этот человек: Мессия или царь?" Явление его было вполне царственное.

Глядя на это спокойное, полное благоволения лицо, самая мысль о войне и завоеваниях, о тщеславной жажде власти казалась глубоко неуместной. И в душе он почувствовал, что Валтасар был прав, а Симонид ошибался. Этот человек явился не для того, чтобы восстановить престол Соломона, он не обладает ни духом, ни званием Ирода, царем он может быть, но не другого царства и не более могущественного, чем Рим.

Понятно, что это было не заключение, к которому пришел Бен-Гур, а только ряд его впечатлений. А пока он смотрел на это чудное видение, что-то смутное стало воскресать в его памяти. "Конечно, – думал он, – я видел этого человека и прежде, но где и когда?" Что этот взгляд, спокойный, полный сострадания и любви, так же некогда покоился на нем, как теперь на Валтасаре, становилось для него все более и более несомненным. Наконец словно луч солнца блеснул в его памяти и пред ним воскресла сцена у колодца в Назарете, когда римская стража гнала его на галеры, и он затрепетал всем существом. Это те самые руки, которые помогли ему, когда он погибал. Воспоминания так сильно переполнили его, что он не слышал пояснений проповедника, за исключением последних чудесных слов, звучащих в мире до сих пор: "Сей есть Сын Божий".

Бен-Гур вскочил с лошади, чтобы поклониться своему благодетелю, но Ира закричала:

– Сын Гура, помоги, мой отец умирает.

Он остановился, оглянулся и поспешил ей на помощь. Она дала ему чашу, и, предоставив слуге поставить верблюда на колени, он побежал к реке за водой. Когда он вернулся, незнакомца уже не было.

Наконец Валтасара привели в чувство. Протянув вперед руки, он сказал слабым голосом:

– Где Он?

– Кто? – спросила Ира.

Глубокое чувство блаженства выразилось на лице доброго старца, как будто его последняя воля была исполнена, и он отвечал:

– Искупитель, Сын Божий, Которого я удостоился видеть.

– Ты так же думаешь? – тихо спросила Ира у Бен-Гура.

– Время полно чудес, подождем, – был его ответ.

На следующий день, когда все трое ожидали Его, назареянин прервал свою проповедь, воскликнув с благоговением:

– Вот Агнец Божий.

Глядя в ту сторону, куда он указывал, они снова увидели незнакомца. У Бен-Гура при виде Его стройной фигуры и божественно прекрасного лица, полного святой грусти, мелькнула новая мысль.

– И Валтасар, и Симонид – оба правы. Разве не может Искупитель быть и Царем?

И он спросил у стоявшего рядом человека:

– Кто это идет?

– Сын плотника из Назарета, – ответил тот.

Часть 8

1. Соперницы

Я есмь воскресение и жизнь.

Ин. 11:25

– Эсфирь, Эсфирь! Скажи слуге, чтобы он принес мне воды.

– Не хочешь ли вина, отец?

– Пусть принесет и то, и другое.

Разговор этот происходил в павильоне на крыше старинного дворца Гуров в Иерусалиме. Приблизясь к тому месту парапета, откуда был виден двор, Эсфирь позвала стоявшего там человека...

В ту же минуту другой человек вошел по лестнице и почтительно поклонился.

– Посылка господину, – сказал он, подавая ей письмо, завернутое в холст, связанное и запечатанное.

Для удовлетворения любознательности читателя мы поспешим сказать, что это происходило 21 марта, спустя приблизительно три года после появления Христа в Вифаваре.

Тем временем Бен-Гур, который не мог больше выносить запустения и упадка своего наследственного дома, при посредничестве Маллуха выкупил дом у Понтия Пилата. При покупке ворота, дворы, лестницы, террасы, комнаты, крыши были вычищены и отреставрированы, так что в доме не только не осталось и следа печального происшествия, послужившего к разорению семейства, но, напротив, все было восстановлено роскошнее, чем прежде. И действительно, посетитель на каждом шагу встречал очевидные доказательства развитого вкуса, приобретенного молодым владельцем во время долгого пребывания на вилле Мизенума и в столице.