Бен Гурион

Бен-Гурион взволнован предстоящей встречей со старыми друзьями, остававшимися в Палестине. Впрочем, многие из них едут в Египет и вступают в армию. Через неделю после приезда сионистский лидер покидает свой полк и отправляется в Каир, где стоит лагерь Палестинского батальона, но в тот же день он срочно госпитализирован с приступом дизентерии. Там, в госпитале, где он пробудет несколько недель, его находит телеграмма Паулы о рождении дочери, Жеулы. Как водится, личное счастье приобретает «национальный» размах. Он пишет жене: «Наш ребенок родился именно в тот счастливый момент, когда наша земля стала свободной и радость этой минуты осветит всю ее жизнь». В его письмах к Пауле тесно переплетаются националистические устремления и личные чувства. До ее приезда в Египет он буквально бомбардирует жену страстными декларациями, не умея (или не желая) отделить личное счастье от сионистской мечты.

«Я знаю, какой ценой ты платишь за меня и мои идеалы, — пишет он из Виндзора. — Эта цена — твои молодость и счастье — слишком высока, и я не знаю, смогу ли когда-нибудь платить тебе тем же. Но настоящая любовь всегда жестока. Если бы я находился сейчас рядом с тобой, я вряд ли бы заслуживал иметь от тебя ребенка и вся наша жизнь была бы никчемной и бесцельной…»

Из ее ответов он узнает, что она тяжело переживает разлуку и от его идеалов ей не становится легче. Стремясь поддержать жену, которая явно падает духом, он описывает их светлое будущее яркими красками революционного памфлета:

«Зная тебя достаточно хорошо, я абсолютно убежден, что ты вынесешь эти тяготы и, заплаканная и страдающая, вскарабкаешься на вершину горы, откуда увидишь новый мир, мир света и радости, искрящийся блеском вечно нового идеала; это иной мир, мир высшего счастья, дивная вселенная, мир, в который смогут войти лишь некоторые, ибо только духовно богатые получат на это право; душа твоя глубока и богата, ты достойна той прекрасной жизни, которую я стремлюсь создать для тебя».

В других письмах он говорит о своей страстной любви к ней:

«Снова мне, как мальчишке, как последнему дураку, кажется, что я люблю тебя в первый раз, я ищу твои губы, твои руки, я жажду прижать тебя к себе, обхватить горящими руками, встать рядом с твоим ложем, склониться над тобой и целовать, забыв все на свете, кроме тебя; как тогда, в твоей девичьей постели, я хочу любить тебя и наслаждаться этой взаимной любовью — сплетеньем тел, поцелуем, единым ритмом сердец».

Однако из этой переписки видно, что «революционная страсть» — сочетание любви к женщине и любви к родине — является односторонней. Паула глубоко любит его, но, несмотря на все усилия мужа и свои собственные, ей не удается возвыситься над обычными проблемами покинутой влюбленной женщины. У нее лет этого боевого пыла, необходимого для достижения «великого идеала», о котором он ей пишет, и разделяющая их пропасть делает невозможным тот «духовный сплав», о котором мечтает Бен-Гурион. Паула предстает язвительной задирой, измученной бесконечными заботами нью-йоркской жизни, женщиной сгорающей от желания быть рядом с любимым. Она рожает, занимается ребенком, преодолевает все материальные трудности одна, без него. В полных отчаянья письмах она подробно описывает свои горести и трудности, обвиняя его в том, что он мало ее любит. Всякий раз, когда долгожданное письмо запаздывает, она решает, что он никогда больше ей не напишет. Ее можно понять: она не сионистка и идеология мужа ей безразлична. Она любит его и посвятит ему жизнь, но, какой бы сильной ни была их любовь, она не сможет их сблизить.

Бен-Гурион никогда не узнает, что такое боевое крещение. Прежде чем его батальон попадет на фронт, турецкие войска отступят и Палестину займут англичане. В Тель-Авив он приедет только 6 ноября 1918 года. Прошло почти три года с того момента, как он был «изгнан навечно». Теперь его окружают друзья и товарищи, и он, гордый и счастливый, стоит среди них, одетый в военную форму, на рукаве которой сверкает Звезда Давида. Его изгнание кончилось.

Глава 4 Партийный билет № 3

Все еще находясь в Каирском военном госпитале, Бен-Гурион получает газету Крестьянского Союза Палестины «За работу». Его внимание привлекает длинная статья-программа Берла Каценельсона под названием «К грядущим дням». Это изложение собственного кредо, написанное накануне новой эры сионизма, главной мыслью которого является идея создания Палестины силами еврейских крестьян. В своей программе Каценельсон подчеркивает, что именно крестьянство, как подлинный авангард сионизма, будет определять политику национального движения на мировом уровне.

Прочитав статью, Бен-Гурион с радостью отмечает «единство точек зрения». Как только его выписывают из госпиталя, он отправляется в лагерь Палестинского батальона с надеждой встретиться там с Каценельсоном. Этот коренастый, с вьющейся шевелюрой, политически грамотный человек стал ментором и идеологическим наставником социалистически настроенных поселенцев, которые без гроша в кармане, хватаясь за любую работу, годами скитались по стране. Бен-Гурион раскрывает перед ним все преимущества объединения двух социалистических партий — «Поалей-Цион» и «Гапоэль Гацаир», на что Каценельсон «без энтузиазма» отвечает: «Ладно, давайте встретимся с представителями «Гапоэль Гацаир». Поскольку члены «Гапоэль Гацаир» жили в той же самой казарме (что лишний раз доказывает, насколько тесно были связаны в то время политические группировки еврейских поселенцев в Палестине), «представители «Гапоэль Гацаир» приняли идею объединения».

Меньше чем через две недели после этой встречи батальон Бен-Гуриона покидает Египет. Прибыв в Палестину, Бен-Гурион без разрешения покидает лагерь и отправляется в Яффу набирать сторонников единения. Этот поступок положил конец его военной карьере: четыре дня спустя он арестован, осужден, лишен воинского звания и приговорен к штрафу, который должен выплатить в трехдневный срок до перевода простым солдатом в другую роту. Вынесенный вердикт его нисколько не огорчает, тем более что через несколько дней он получает увольнение на месяц и снова приступает к политической деятельности.

Первыми, кто начал ставить преграды на пути объединения партий, оказались члены «Поалей-Цион», конгресс которой состоялся в феврале 1919 года. Задача Бен-Гуриона была не из легких, поскольку он все еще находился в меньшинстве и ратовал за прагматичный, а не догматичный социализм. Со всей свойственной ему горячностью он вступает в жаркую дискуссию, сметает все преграды и форсирует принятие решения. Конгресс постановляет все же поддержать его предложение об объединении. Но конгресс «Гапоэль Гацаир» в принципе отвергает его. Не согласившись с таким решением, Каценельсон и Бен-Гурион созывают «всеобщий съезд всех трудящихся земли Израилевой», на котором восемьдесят один делегат высказывается в поддержку плана единения, выдвинутого Каценельсоном, и предлагает название новой партии — «Единство труда». Одна из важнейших резолюций конгресса требует «международных гарантий установления на земле Израилевой независимого еврейского государства, которое под эгидой Лиги Наций будет бороться за создание в стране еврейского большинства».

Но создание «Единства труда» является лишь частичной победой. В самом деле, в то время рабочие сионистские движения составляли незначительную часть мирового сионизма, и сами палестинские трудящиеся были не чем иным, как меньшинством среди меньшинства. Но Каценельсон и Бен-Гурион смотрели вперед: они хотели объединить всех еврейских трудящихся Палестины в единую организацию, которая не только возглавляла бы сионистскую деятельность на земле Израилевой, но и определяла бы политику мирового сионистского движения. Эту роль могло бы сыграть «Единство труда», но когда стремление «Гапоэль Гацаир» сохранить собственную автономность становится очевидным, возникает необходимость создания другой организации — надпартийной, что и было сделано в декабре 1920 года. Так появилась Всеобщая Федерация еврейских трудящихся Израиля, известная сегодня под названием «Гистадрут» (Всеобщая Федерация Еврейских трудящихся Палестины). Однако Бен-Гуриону не удается войти в число тех, кто определяет основные принципы деятельности федерации, — он снова оказывается за границей…

В субботу, 17 ноября 1919 года, на причале Яффы солдат Бен-Гурион с трепещущим от волнения сердцем встречает жену и четырнадцатимесячную дочь Жеулу, которую видит впервые. Он устраивает их в гостиницу и уделяет им все свое время, чувствуя себя настоящим отцом семейства. Перед отъездом из Нью-Йорка он совершенно искренне пообещал Пауле: «Я дам тебе яиц и молока не только для утоления голода и жажды, но и для купания в них нашего ребенка, если ты этого захочешь. Клянусь тебе, моя дорогая Паула, что у Жеулы будет все, что только есть в Бруклине и Бронксе, все, вплоть до походов в Метрополитен-Опера». Когда он наконец увидел дочь, его восторгам не было границ: «Без отцовского тщеславия могу сказать, что это одна из самых милых, самых очаровательных, самых красивых и умных девочек, которых я когда-либо видел».