Бен Гурион

12 октября 1953 года проникшим с территории Иордании террористам удается проскользнуть незамеченными в израильскую деревню и забросать гранатами жилой дом, в результате чего погибают женщина и двое ее детей. Известие об этом вызывает в Израиле значительный резонанс, и руководящие круги приходят к убеждению, что эту акцию иорданцев нельзя оставить без ответа. В этот день Бен-Гурион вместе с заместителем министра обороны Пинхасом Лавоном, начальником главного штаба Мордехаем Маклефом и командующим маневрами Моше Даяном находится с инспекционным визитом на Севере, где проходят большие военные учения. Узнав о покушении, все четверо проводят импровизированную конференцию рядом со своим «джипом». Бен-Гурион, который юридически находится в отпуске (обязанности министра обороны временно исполняет Лавон), не принимает участия в дискуссии и ограничивается тем, что слушает выступающих.

Лавон, Маклеф и Даян решают провести репрессивную операцию — самую крупную из всех, проводимых ранее. Для этой цели они выбирают иорданскую деревню Кибия, которая является базой и убежищем террористов. План заключается в том, чтобы направленное туда подразделение взорвало несколько деревенских домов. Для придания этой акции большего устрашения предусматривается уничтожить примерно 10–12 иорданцев.

Для руководства проведением операции Моше Даян немедленно отправляется в штаб-квартиру. С самого начала этот рейд в Иорданию задумывается как акция мести за убитых женщину и детей, а также с целью продемонстрировать иорданцам, что отныне Израиль намерен прибегнуть к возмездию. Из штаб-квартиры приказы передаются командованию, которое выделяет группу парашютистов во главе с молодым майором Ариэлем Шароном.

Никто не интересуется мнением Моше Шарета, временно исполняющего обязанности премьер-министра, и Лавон ограничивается лишь случайным упоминанием о намеченной операции. В тот момент Шарет не ставит перед собой какой-либо задачи, но на следующий день, охваченный сомнениями, вызывает к себе Лавона и сообщает ему, что возражает против подобной акции, на что тот парирует: «Бен-Гурион с вами не согласен». Шарет пишет Старику письмо с просьбой вернуться и занять свою должность, «поскольку я не буду председательствовать на следующем воскресном заседании».

Именно в тот момент, когда Шарет пишет письмо, парашютисты и бойцы 101-го отряда готовятся к операции. Время «Ч» назначено на 21.30. Около 100 человек, несущих на себе 600 килограммов взрывчатки, подходят к Кибии и начинают штурм, убивая при этом 12 иорданцев, преимущественно солдат. Охваченные паникой жители покидают свои дома и в поисках убежища бегут в соседние деревни. Никто не препятствует их уходу из обезлюдевшего и погруженного в темноту поселка. Тишину нарушает лишь монотонная заунывная восточная мелодия, доносящаяся из покинутого дома, хозяин которого в спешке забыл выключить радио. На этом музыкальном фоне внезапно раздается целая серия взрывов. Парашютисты не осматривают дома, подлежащие уничтожению — заложив взрывчатку, они тут же переходят в другой. В одном из домов офицер-подрывник уже поджег бикфордов шнур, как вдруг услышал детский плач. Схватив прятавшуюся в углу девочку, он чудом успевает вывести ее из заминированного дома и отправить в ближайшую деревню.

Выполняя приказ, десантники и не подозревают, что совершают массовое убийство. Десятки женщин, стариков и детей спрятались в погребах, на чердаках или просто под кроватью. Парализованные страхом, они молчали, и никто из солдат не заметил их присутствия. В течение трех часов взрывы следовали один за другим, затем 101-й отряд вернулся на израильскую территорию. Было разрушено сорок пять домов. Вернувшись с задания, Ариэль Шарон представляет командованию рапорт, в котором указано число человеческих жертв — 10–12 человек, как и планировалось. В ответ Даян пишет записку: «Вы единственный!».

Чудовищная правда становится известна на следующий день, когда иорданцы возвращаются в деревню. Семьдесят трупов, среди которых десятки женщин и детей, нашли последний приют под обломками своих жилищ. Эта жестокость ужасает весь мир и вызывает серьезную тревогу в израильской армии. Моше Шарет потрясен. Не зная, чью сторону принять, главный штаб решает отказаться от коммюнике. Правительство и Кнессет сталкиваются с небывалым размахом протеста международной общественности и возмущением, которое это преступление вызвало у населения и правящих кругов Израиля. Черчилль направляет Бен-Гуриону послание с выражением самого сурового осуждения. Кабинет министров в полной растерянности.

18 октября Бен-Гурион возвращается из отпуска и председательствует на заседании Совета министров. На вопрос, знал ли он о готовящемся рейде в Кибии, он с невинным видом отвечает: «Я был в отпуске, и никто не спрашивал моего мнения на этот счет. Но если бы меня об этом спросили, я бы ответил: «Действуйте!». — «Формально Бен-Гурион был прав, — вынужден прокомментировать его ответ Мордехай Маклеф. — В это время Старик действительно был в отпуске, и хотя никто не спрашивал у него совета, он, конечно, был в курсе». Бен-Гурион добавляет: «Все, что я знаю об этой операции, мне рассказал временно исполняющий обязанности министра обороны, а именно: акция была проведена самими жителями приграничных деревень». По настоянию Бен-Гуриона в этом же ключе было составлено и официальное коммюнике, в котором подчеркивалось, что поселенцы действовали по собственной инициативе. Текст коммюнике был опубликован в Израиле и передан за рубежом. В отличие от Моше Шарета, Бен-Гурион убежден, что армия ни в коем случае не должна брать на себя ответственность за случившееся. Впоследствии он признается, что солгал и попытается оправдаться весьма своеобразным способом:

«Вы читали «Отверженных» Виктора Гюго? В этой книге описывается побег узника из тюрьмы. Чтобы уйти от преследования, он прячется в помещении, где в этот момент находится монахиня. Входит полицейский и спрашивает ее: «Вы не видели здесь беглого каторжника?». «Нет», — отвечает монахиня, и полицейский, поверив ее словам, уходит, не обыскав помещения. Что касается монахини, то, солгав, она не взяла греха на душу, поскольку ложь ее была во спасение человеческой жизни. Такая ложь измеряется совсем другой мерой».

Он убежден, что в определенных обстоятельствах ложь оправдана интересами государства. Но Моше Шарет удивлен таким отношением: «Я сказал своей жене Ципоре, что если бы меня поставили перед микрофоном и заставили лгать народу Израиля и всему миру, я бы немедленно подал в отставку».

Трагедия, случившаяся в Кибии, приводит армию к собственным выводам, и военные заявляют, что согласны проводить репрессивные рейды только на военных объектах. Но самым тяжелым последствием этой операции является очевидная несогласованность действий высшего руководства страны. Исполняющий в тот момент обязанности премьер-министра Шарет был отстранен от участия в разработке операции временно исполняющим обязанности министра обороны Лавоном, который доложил ему об этом только после случившегося.

Возможно, все это дало Бен-Гуриону, тайно поддерживавшему Лавона, предощущение того, что вскоре произойдет, и позволило осознать опасность, которую повлекут за собой малодушие и безволие Шарета. Как бы то ни было, 2 ноября он предлагает Центральному комитету Рабочей партии Израиля рассмотреть кандидатуру Леви Эшколя на пост премьер-министра и оставить портфель министра обороны Пинхасу Лавону, давая понять всем и каждому, что не настолько высоко ценит Шарета, чтобы доверить ему пост главы правительства. Через несколько часов эта новость облетает Израиль, и теперь вся страна знает, что Старик против Моше Шарета. Однако Эшколь отказывается от предложенной должности, и приверженцы Шарета начинают отстаивать своего лидера. Оказавшись в довольно щекотливом положении, Рабочая партия Израиля назначает комиссию из трех человек, которые буквально пропускают сквозь сито все кандидатуры и наконец убеждают Бен-Гуриона поддержать кандидатуру министра иностранных дел. Оставшиеся кандидаты берут самоотвод. Единственным, кто стоит до конца, оказывается Пинхас Лавон.

14 декабря 1953 года Паула и Давид Бен-Гурион покидают свой дом. Представители секретариата, солдаты военной полиции и работники службы безопасности грузят в машины мебель, узлы и чемоданы, посуду и домашнюю утварь, папки с документами и, конечно, сотни книг. Целая армия друзей и журналистов провожают Бен-Гуриона в Сде Бокер. Но как, только они уходят, Бен-Гурион срывает с себя галстук, снимает черный костюм и облачается в зимний мундир из плотной грубой ткани. Эта смена одежды символизирует смену образа жизни. Новый член киббуца начинает свой первый рабочий день и по воле случая ему поручено развозить навоз — именно то, с чего он начинал в Петах-Тикве сорок лет назад.