Бенедиктинское аббатство
Шрифт:
Благословив, он отпустил меня.
На следующий день я отправился в замок и был принят своей новой духовной дочерью в ее молельне. Как я и ожидал, она не узнала меня и набожно поцеловала мою руку. Ввиду предстоявшей мне роли, я внимательно осмотрел благородную даму.
Она мало изменилась и была все еще красива, но жестокое выражение лица портило впечатление; в глазах ее вспыхивал иногда страстный огонек, который показывал, что ею можно управлять, действуя на ее чувственную сторону. Значит, почва была благоприятна.
Мы беседовали, но с обоюдной сдержанностью. Разговор вертелся
Я скоро простился и ушел к себе. Около капеллы были назначены для капеллана две хорошенькие комнаты, с роскошной обстановкой; потайная лестница и маленький коридор соединяли их с молельней.
Вскоре я почувствовал себя очень хорошо в замке: я работал медленно, но верно, для достижения намеченной цели и, чтобы ориентироваться во всех направлениях, я пристально наблюдал за графиней, ее сыном и посетителями замка.
Альберт фон Рувен был тогда молодой человек восемнадцати лет, очень красивый, но слабого сложения; в характере его замечалась смесь слабости и лукавой злобы. Он был очень дружен, по-видимому, с бароном Виллибальдом фон Лаунау и ухаживал за его сестрой Розалиндой, четырнадцатилетней восхитительной красавицей.
Брат и сестра, в сопровождении Курта фон Рабенау, часто приезжали к нам и проводили целые недели в замке Рувен. В это время я подружился с Розалиндой, которая, будучи набожной и наивной, была со мной очень мила и выказывала безграничное доверие. Она чрезвычайно любила своего брата; впрочем, он был единственным близким ей существом, так как они в детстве еще осиротели.
Однажды Курт, также оказавший мне доверие, вошел в мою комнату. Он казался встревоженным и стеснялся говорить, но после некоторого вступления, признался, что пришел просить у меня огромной услуги, за которую отплатит мне вечной признательностью. Я расспросил его, и он открылся, что дело идет о тайном браке его с одной очаровательной женщиной, от любви к которой он умирает.
— Я боюсь, что отец не согласится, так как мне только двадцать лет, — прибавил он. — Но этот отказ будет моим смертным приговором.
— Послушайте, милый граф, — отвечал я, — не пускайтесь вы в такие приключения; отец, вероятно, женит вас сообразно со своими видами. Из того, что вы боитесь назвать ему вашу избранницу, надо полагать, что она ниже вас, а такое пятно на вашем гербе было бы обидой для вашего отца, которую он никогда не простит. Что касается меня, я не могу и не хочу вмешиваться в такое серьезное дело.
Курт был в отчаянии от моего отказа; он плакал, ломал руки и, наконец, вышел очень возбужденный; я не слышал более об этом деле и думал, что он бросил свое намерение.
Через несколько недель, как-то после обеда, к нам приехал граф фон Рабенау и сказал мне:
— Я желал бы женить Курта на Розалинде. Она красива, умна, и, я полагаю, это было бы хорошее средство образумить его; он такой горячий!.. Конечно, в настоящее время, Розалинда еще молода, но, чтобы избавиться от претендентов, я помолвлю их, и Курт будет связан. Последнее время он часто пропадает, это не нравится мне.
На другой день Курт пришел ко мне бледный и расстроенный.
— Отец Санктус, — сказал
он, — посоветуйте мне, спасите меня! Я не знаю, как признаться отцу, что я женат.— Вы женаты? — воскликнул я, пораженный.
— Ну да, я ведь говорил вам, что влюблен до безумия и хочу жениться. Это такая запутанная история!.. Видите ли, жена моя — дочь барона Эйленгофа, который, вследствие одной гадкой интриги, потерял и положение свое, и состояние. Жена его, редкая, превосходная женщина, помогала мне в этом деле. Их преследуют обоих, но я помогу восстановить подобающее им положение.
Я слушал совершенно изумленный, как вдруг, подняв голову, вздрогнул; граф фон Рабенау вошел неслышно и стоял в дверях. Лицо его было мертвенно бледно, а глаза метали искры.
— Эйленгоф женил тебя на своей дочери? А! Я понимаю все, но ты, — он бросился на Курта и. схватив за платье, тряс его с такой силой, точно хотел сломать, — как смел ты втайне опозорить так мое имя? Отвечай, низкий обманщик, трусливый и глупый мальчишка!
Я стоял точно заколдованный. В гневе своем граф намеревался собственными руками уничтожить этого страстно любимого сына.
Но где и когда слышал я этот же глубокий и захватывающий металлический голос?
— Где эта женщина, эта графиня фон Рабенау? — продолжал граф. — Как назвал Эйленгоф эту тварь?
— Годлива, — ответил Курт, охваченный внезапным страхом.
— Годлива?! — глухо повторил я.
— Вы ее знаете? — спросил граф.
— Да, и она, очевидно, обманула меня, отрицая знатное происхождение барона Эйленгофа.
Мертвенная бледность покрыла лицо Курта, и отеческое чувство проснулось в графе к обожаемому сыну. Рука его разжалась. Он отер пену, выступившую на губах, и сказал спокойнее.
— Ты пленником последуешь за мною в замок Рабенау и не так скоро выйдешь оттуда, понимаешь?
— О, отец! — вскричал Курт, сжимая руки. — Позволь мне только увидать мою жену, она совсем одинока.
Граф выпрямился; на него страшно было смотреть, и голос его с каким-то глухим свистом вырвался из стиснутых зубов.
— Молчи, если дорожишь жизнью! Чтобы никогда имя это не выходило из твоих уст. Не рассчитывай на мою любовь в этом деле и берегись ослушаться меня!
Курт без памяти повалился в кресло.
— Глупый мальчишка, которого одурачили! — произнес граф, смотря на него с любовью и жалостью. — До свидания, отец Санктус! Я с вами также должен поговорить, но теперь я пошлю своих людей за Куртом. — Он жестом простился со мною и вышел твердой поступью.
В тот же день я испросил у графини отпуск на два дня и отправился в аббатство.
Я с нетерпением спешил переговорить с Эдгаром. Прежде всего, он пожелал узнать, как идут его дела с мачехой, и я мог по совести ответить ему, что время наших религиозных бесед не пропало даром; мой взгляд подчинял мне Матильду, и я надеялся вскоре довести ее до полного признания.
Эдгар, в свою очередь, рассказал мне под секретом, что получил от настоятеля приказ быть наготове в одну из ближайших ночей. Кроме того, он подслушал странный разговор в кабинете приора, проходя потайной лестницей около его покоев. Незнакомый ему голос говорил: «Негодяй, страшись моего гнева и помни, что ты всем обязан мне. Я возвысил тебя, дал тебе громадную власть при полном моем доверии, а ты что сделал, предатель?!»