Беовульф
Шрифт:
– Святой? – расхохотался Ремигий. – Нет, дружище, я самый обычный человек.
– Но почему Господь услышал вас сегодня?
– Он услышал не только меня, Северин. Он услышал клятву Хловиса и взял под покровительство его народ. Великий народ, попомни мои слова! Если мы, римляне, уйдем – нас сменят франки.
– Но сикамбры – варвары!
– Сегодня они перестали быть варварами. Навсегда. Почему – поймешь со временем…
…Блистательная Корнелия Альбина редко ошибалась, однако на сей раз ее просчет оказался столь невероятным, что был бы достоин упоминания в произведениях Апулея. Но увы, автор классических сочинений
Исидор Севильский в своей «Этимологии» дал краткие характеристики большинства известных народов и весьма благожелательно отозвался о римлянах, наделенных «врожденной степенностью» и прочими добродетелями.
Но в разделе, повествующем о «пороках и изъянах народов», Исидор о подданных Империи не упомянул, хотя следовало бы – важнейшим пороком римлян являлась немыслимая самоуверенность, унаследованная от череды далеких предков, полное тысячелетие ощущавших за своей спиной мощь самого великого государства, когда либо созданного людьми.
Самоуверенность и подвела Корнелию, накрепко убежденную в том, что даже после завоевания Италии и Галлии германцами все осталось так, как было прежде, на протяжении минувших столетий. Пускай цезарь покинул Рим, но Империя жива. А уж если Ремигий получил от Апостольского понтифика обширнейший епископат на севере Галлии, провинции богатой и цивилизованной, значит Северину там будет хорошо – мальчик закончит обучение под присмотром мудрого дядюшки, займется миссионерским трудом среди доселе не обращенных варваров, со временем обретет перстень епископа в новых диоцезиях, его заметят в курии, переведут в Рим…
Впереди у Северина блистательная карьера. Разумеется, пройдет не меньше десятка лет, прежде чем он наберется достаточного опыта, но ведь и Октавиан Август начинал с невзрачной должности претора, а стал Императором, о котором будут помнить и через тысячу лет!
Да, на дорогах теперь небезопасно, особенно за пределами Италии. Эрзарих не особо распространялся о своих приключениях по дороге в Суасон и обратно, но то, что лангобард потерял две фаланги на среднем пальце и одну на указательном, вдобавок заработав устрашающий шрам через всю грудь, свидетельствовало, во-первых, о прискорбном неспокойствии в провинциях, а во-вторых – о несгибаемости Эрзариха, в одиночку прошедшего тысячи стадиев, разделявших Лаций и Галлию!
Лучшего проводника и охранника для Северина не найти – Эрзарих не подведет. Ради безопасности сына Корнелия была готова очень надолго, если не навсегда, расстаться со своим любимцем.
Отвечая на расспросы госпожи, Эрзарих поведал, что в Суасоне ему понравилось – город как город, не хуже Салерно. Епископ живет в Реймсе, это недалеко, ехать от восхода до полудня, если пустить коня рысью.
У Ремигия хороший дом, богатый. Кафедральный собор диоцеза деревянный, но франки предпочитают строить только из дерева, лесов в Галлии много, не то что в Италии. Тамошний рикс, Хловис, сын Хильдерика, Ремигия чтит. И люди в Суасоне «правильные» – так Эрзарих и сказал.
Впрочем, по мнению варваров, все остальные (а особенно ромеи) как раз являлись «людьми неправильными», но об этом Корнелия не задумалась. Спросила только, что означает слово «рикс», и выяснила, что Хловис является кем-то наподобие прокуратора или консула. Прекрасно, значит брат в фаворе у наместника провинции, а его германское происхождение лишь дань смутному времени.
Возможно, Хловис и слышал от Ремигия о константинопольском цезаре, однако его «наместником» совершенно точно не являлся. Итальянцы даже помыслить не могли о том, что на землях Западной Империи начали образовываться новые, абсолютно независимые от Рима и Константинополя государства…
Совершенно успокоенная речами лангобарда Корнелия известила Северина о предстоящем отъезде – он отправится в дорогу весной,
когда на альпийских перевалах сойдет снег.Будущий епископальный картулярий справедливо заметил, что гораздо проще добраться на корабле до Массилии и уже оттуда двигаться через всю Галлию на север. Больше никаких возражений не последовало – Северин четко осознавал свой долг перед семьей и Империей. Надо, значит надо.
Галера вышла из гавани Салерно на следующий день после Пятидесятницы, а через шестьдесят четыре дня двое всадников оказались перед воротами города Суасон. Эрзарих, настроенный на самое худшее – разбойники чудились ему за каждым кустом, – только руками разводил. Невероятно повезло! Нас хранили боги, господин. Мои боги, и твой Иисус. Их стоит отблагодарить!
Все, что воображал себе Северин о дальней Галлии, оказалось неимоверно приукрашенной фантазией. Картулярий настолько обиделся на Эрзариха, что не разговаривал с рабом месяц, вплоть до августовских ид. Ничего себе «город как город»! Да маленький Салерно рядом с этим воплощенным кошмаром покажется столицей Вселенной, а уж о Риме, Афинах или Александрии и говорить нечего!
В Реймс ехать не пришлось – епископ Ремигий постоянно находился при дворе рикса Хловиса и встретил возлюбленного племянника (коего прежде не видел) с христианским и отеческим радушием, поселил в своем доме и первым же вечером огорошил Северина сообщением о том, что в огромном епископате, занимающем земли, на которых уместилась бы половина Италии вместе с Сицилией, не наберется и двух тысяч прихожан-кафоликов. В основном – римляне, оставшиеся здесь после франкского завоевания Суасона в 486 году.
Королева, Хродехильда Бургундка, тоже кафоличка, равно как и некоторые ее свитские. Есть небольшое количество ариан, но уж лучше язычники-сикамбры, чем еретики. Церквей на все королевство – четыре, две в Реймсе, одна в Суасоне, одна в Лютеции-Париже. Пятую церковь строят в Дижоне, есть надежда, что к зиме управятся.
Весь Реймсский епископат состоит из самого Ремигия, настоятеля кафедрала, двух скрипторов – монахов монте-кассинского обряда брата Бенедикта из Нурсии, сторожа и новоназначенного картулярия, на которого ляжет забота об архиве и переписке с Римом. Итого шесть человек.
– Невероятно. – Северин непроизвольно икнул. – Самый… Самый огромный диоцез Церкви! И две тысячи прихожан! Шесть служителей епископата! Боже всеблагой!..
– Разочарован? – поднял бровь Ремигий.
– Н-нет, но… – замялся Северин, устыдившись. – Я хочу сказать…
– Я прекрасно знаю, что ты хочешь сказать. Дражайшая сестрица Корнелия была уверена, что отправляет сына в прежнюю Галлию. Галлию великих городов, амфитеатров, мраморных терм, в процветающую провинцию великого Рима. – Епископ говорил спокойно, даже с иронией. – Нет больше такой Галлии. И не будет никогда. Есть только скопище немытых варваров, поклоняющихся нелепым истуканам. Сонм дикарей, для которых понятие «человеческая жизнь» – я уж не говорю о душе! – не ценнее обглоданной свиной лопатки, брошенной собакам. Вонючих тварей, неспособных написать собственное имя палочкой на песке. Но этих людей тебе придется понять и полюбить. Полюбить более, чем самого себя и все то, что ты любил прежде. Спросишь – зачем? Перечитай Евангелия, там все написано. Если чувствуешь, что не справишься – отдохни несколько дней и возвращайся в Рим. Я не стану тебя удерживать и не наложу церковного наказания. Каждому – своё.
– Я постараюсь, – смущенно пробормотал Северин после длительной паузы. Смотреть в глаза епископу он не решался. – Что мне надо делать?
– Сейчас – ровным счетом ничего, – усмехнулся Ремигий. – Отоспись с дороги. Я попрошу Эрзариха подобрать тебе более подобающую одежду и оружие.
– Оружие? – задохнулся картулярий.
– Сикамбры не станут тебя уважать, если на поясе не окажется клинка. Я обычно ношу булаву, кстати. Этот народ войнолюбив, доблесть считается первой добродетелью. Ты говоришь на германских наречиях?