Берегись автомобиля

– Димочка, повезите нас куда-нибудь! – попросило пальто джерси.

При этих словах прикованному Деточкину захотелось завыть, как настоящему волку.

Гостей охватил энтузиазм.

– Дима, едем!

– Инночка, уговорите его!

Дима стойко отражал натиск:

– Нет, друзья, нет! Когда я принял, я не сажусь за руль!

– Дима, не трусьте! – крикнуло пальто джерси, которому особенно хотелось кататься.

– Нет-нет! – поддержала мужа Инна. – Теперь изобрели такую пробирку, милиция заставляет в нее дыхнуть, и сразу видно, пил или не пил! Если пил – напрочь лишают прав!

Гости разочарованно разбрелись.

Дима обошел вокруг машины и на всякий случай подергал дверцы. Одна из них, передняя левая, вдруг слегка поддалась и тут же, вырвавшись из Диминой руки, снова захлопнулась.

Дима изумился. Он дернул второй раз, но дверца не открывалась, так как сейчас Деточкин держал ее мертвой хваткой.

– Здорово же я набрался! – решил Дима. – Инночка! – обратился он к жене. – Я должен бросить себя в горизонтальное положение!

Когда Семицветовы скрылись, Деточкин допилил капкан и вывалился на мостовую вместе с неразлучным портфелем. С трудом поднявшись, незадачливый похититель заковылял прочь от подлой машины...

Люба испуганно вскочила с постели. Ее разбудил тревожный ночной звонок. Накинув халат, она, в предчувствии беды, выбежала в переднюю.

– Кто там? – крикнула Люба.

– Люба, это я! – голос был настолько жалкий и несчастный, что Люба сразу открыла.

В дверях стоял раненый Деточкин и смотрел на Любу как на свою последнюю надежду.

Податливое женское сердце дрогнуло.

– Что с тобой, Юра?

– Да вот, понаставили всюду капканов...

Люба подумала, что Деточкин бредит. Она обняла его за поникшие плечи и повела в комнату.

– Капкан на живого человека! – зло выговаривал Максим Подберезовиков Семицветовым, примчавшимся к нему на следующее утро. – Это, знаете ли, надо додуматься! Мы вас можем привлечь!

– Вот-вот! – возмутился Дима. – Бандит хотел угнать машину! Он распилил мой собственный капкан! А вы попробуйте достать в Москве волчий капкан. Его ни за какие деньги не купишь!

– Потише! – посоветовал следователь, и Дима, вспомнив, где находится, тотчас присмирел.

– А вы хотите привлечь меня! – уже заискивающе закончил он. – Хороша законность!

Подберезовиков еще раз поднял глаза на Семицветова, и тот умолк.

– Преступник дважды пытался угнать одну и ту же машину... – рассуждал Максим. – Это совпадение не случайно. Я думаю, он хотел угнать именно вашу машину!

– Резонно. Я тоже об этом догадался! – робко съязвил Дима.

– Почему он прицепился именно к вашей машине? – продолжал следователь.

– Вы меня об этом спрашиваете?

– А кого же? – простодушно поинтересовался Максим. – Вы не подозреваете никого из ваших знакомых?

– У нас знакомые, – обиделась Инна, – вполне приличные люди.

Про себя Дима подумал: «Может, действительно орудует кто-нибудь из своих?»

– Вам никто не завидует? – продолжал расспрашивать следователь.

– Чему завидовать? У нас скромное положение. Умеренная зарплата. Мы живем тихо, незаметно...

Подберезовиков нажал кнопку звонка. На вызов в кабинет вошла Таня, как всегда переполненная чувством.

– Таня, запросите поликлиники, не обращался ли кто-либо с характерной травмой ноги! – отдал распоряжение Максим.

– Хорошо! – согласилась Таня, с нескрываемой нежностью глядя в серые подберезовские глаза.

Позвонил телефон. Подберезовиков снял трубку и услыхал добрый голос Деточкина.

– Привет Юрию Ивановичу! – расплылся в улыбке Максим. – Как – не придете? Смотрите, режиссер назначит вам штрафной удар!

На обоих концах провода рассмеялись.

– У меня нога болит, – сообщил Деточкин.

– Тогда вы лучше полежите... Пусть нога отдохнет... Всего вам хорошего... – сказал в ответ Подберезовиков и положил трубку на рычаг.

– У кого нога? – заволновался Дима.

– Это нога у того, у кого надо нога! – раздраженно ответил Максим и невольно сам задумался. Потом отогнал мысль, недостойную дружбы, и попросил Диму:

– Ну что ж! Звоните!

– Когда?

– Когда у вас угонят машину!

Глава восьмая, про художественный свист

Надвигался конец квартала. В районной инспекции Госстраха наступили суматошные дни. Надо было выполнять и перевыполнять квартальный план. Руководитель инспекции Яков Михайлович Квочкин собрал подчиненных на краткий митинг. Он хотел вдохновить сотрудников на последний финишный рывок.

– Я сам пойду по квартирам! – заявил начальник, увлекая агентуру личным примером. – Но этого мало. Посмотрим, не создано ли за последний месяц какое-нибудь новое учреждение.

Посмотрели: создано Управление художественного свиста.

Решили: послать туда лучшего агента.

По опыту было известно, что в процессе организационной неразберихи еще не оперившиеся работники не умели оказывать достойного сопротивления мастерам страхового дела.

Слегка прихрамывающий Деточкин направился в УXC.

Художественный свист в течение многих лет находился в состоянии анархии. Никто им не занимался, никто ему не помогал. Артисты свистели кто во что горазд. Теперь этому был положен конец.

Управлению удалось захватить бывший дворянский особняк в Дудкином тупике. В самом названии тупика было что-то символическое.

Когда Деточкин входил в особняк, его едва не облили цинковыми белилами. Управление, естественно, начало свою творческую деятельность с перекраски фасада.

Юрий Иванович, припадая на левую ногу, шел по длинному коридору, всматриваясь в таблички. «Высший художественный совет» было начертано на высоких двустворчатых дверях, обитых черным коленкором на вате. На двери, обитой дерматином и без звуковой изоляции, красовалась вывеска: «Главный художественный совет». Следующий вход был с матовым стеклом, как в уборных. Чтобы не создавать путаницы, табличка гласила: «Художественный совет». Кроме дверей с названиями было множество безымянных.

Мимо Деточкина сновали рабочие и уборщицы. Они разносили по кабинетам новую мебель. Естественно, нельзя было работать по-новому при старой мебели. Деточкин растерялся. Он не знал, с кого начать, и наконец вошел в первый попавшийся кабинет. Здесь трудился обаятельный Согрешилин. Увидев Юрия Ивановича, он заулыбался, обнял его, повел к кожаному креслу, усадил. Сам Согрешилин пристроился в таком же кресле напротив.

– Я еще не слышал, родной мой, но я должен предостеречь.

Деточкин ничего не понял.