Беременна от бывшего

— Хватит, — сказал кто-то сзади.

— Я ещё немножко, — попросила я, словно ребёнок, а меня спать отправляют. — Ещё пять минут.

Откинула в сторону кусок стекла — задела палец, потекла, побежала вниз горячей струйкой кровь. Черт.

— Остановись! — приказал тот же голос.

Но я видела сокровище. Каркас балкона падая погнулся и уберег целиком одно растение, вместе с горшком. Только ветки немного поломались, но я с этим справлюсь. Наклонилась — мединилла. Большую цветущую мединиллу можно было продать очень дорого… Моя ещё не цвела. Но сейчас я была бы рада увидеть даже простую фиалку. Всё они мои дети.

— Вот ещё горшок достану…

Потянулась, едва не упала. Тот, кто стоял сзади выругался, пошёл мне помогать. Отогнул лист железа, потом лёг на живот, прямо на грязную кучу, и достал мне горшок протянул. Я его к груди прижала и стою. Даже не замечала, что плачу.

— Домой иди, устало, — сказал Кирилл. — Где куртка твоя дурацкая? Ты замёрзла…

Я наклонилась, пытаясь подобрать кучу спасенных веточек, он отобрал у меня горшок и наверх понёс. Я с ворохом, за ним. Сразу на кухню, веточки надо сортировать, все нужно поставить в чистую воду, у меня хлопот на всю ночь. Утром надо будет спуститься, ночи ещё не очень холодные, может спасу ещё что нибудь…

— Дура, — произнес Кирилл, впрочем, без особой злости. — Ты руки свои видела?

Вот теперь я посмотрела. Грязные, в мелких ссадинах и больших порезах. Кирилл привлёк меня к раковине, и осторожно мои руки мыть начал. Вода и пена попали в ранки, защипало, снова вызывая слезы. Но плакать от боли куда легче и проще, чем когда понимаешь, что теряешь все.

Усадил меня на стул. В руках у него аптечка, когда успел найти? Перекись на ранку налил, забурлила, защипала, хотя не не должна была, я вскрикнула.

— Дай сюда.

Сел на пол напротив меня, руку мою к себе притянул и подул легонько. У меня — мурашки по коже и понимание, что происходит что-то в корне неправильное.

Глава 8. Кирилл

На даче мне не сиделось. Я здесь столько лет не был, думал и правда — отдохну. Накопаю маме грядок, как простой смертный. Буду орудовать лопатой, пока спину не заломит, пока все идиотские мысли из головы не повылетят.

Но нет же. Всё было, как мне мечталось. И дача, высокая, красивая, ее ещё мой отец строил. Ухоженный участок, только трава полезла. Мамин брехливый пекинес, одуревший от воли носится кругами, словно заведенный. Баня топится. Мясо маринуется. И девица, обязательная, есть. По ней видно, что уже все круги ада прошла и явно меня опытнее, но старательно корчит невинность. Да и для мамы с сестрой её невинность особого значения не имеет — главное, семья хорошая.

А вот у Польки я первым был. Но не последним. Стискиваю зубы. Смотрю на дом. Вспоминаю о наготе любимой девушке, которая принадлежала другому, другим была испачкана. Думаю, блин мне столько лет уже. Разве имеют какое то значение юношеские влюблённости? Никакого. Однако мысли в голову лезут, лопата удовольствия не приносит, думаю о том, что шесть лет не виделись, а при встрече я довёл её до слез. Раньше мечтал, что плакать будет. Что плохо ей будет без меня. Одно слово — юнец. А она не плакала, она замуж выскочила…

Всё это не имеет никакого значения. Но на даче я смог проторчать только до вечера. Потом засобирался.

— Куда это ты? — удивилась мама. — Даже в баню не сходил. Вера обидится.

Вера, это та самая девица. Я в самом страшном кошмаре бы не женился на той, которую для меня сестра с мамой выберут, но их было не остановить.

— Мама, у меня же новый бизнес. Он требует моего внимания постоянно.

— Бизнес требует…а мама не требует, шесть лет носу не казал…

Я уехал. Приехал и правда, к отелю. Темно, он выше соседних зданий, поэтому заметнее даже ночью. Полюбовался минуту. Понял — не сюда тянет. А к старому двухэтажному домику, со всех сторон заросшему сирень тянет.

Я ожидал, что она плачет. Все же, наверное, она сильно ко мне привязана была все эти годы, если до сих пор следит. Или просто понимает, какие перспективы упустила… Но плакала она не из-за меня. Тонко, но в голос всхлипывала, и не переставала работать, руки её все время в действии были.

От её дома отвалился балкон. Это то, как раз, не удивительно — я думаю, в скором времени и сам дом развалится. Тем более изначально балкон был маленьким, а кто-то его собственноручно увеличил в бородатые ещё года. Теперь на земле лежит бесформенной кучей стекла, железа, досок, грязи. По этой куче ползает Полина, плачет и ветки собирает. Цветы, понял я. У неё полная квартира цветов была, балкон, видимо, тоже.

Я стоял за её спиной и говорил с ней, она меня просто не замечала. Была поглощена своим делом, своим горем, полностью. Меня увидела, только когда к себе повернул, наверх увёл насильно.

На ладони порез. Неглубокий, шить не надо, но длинный. И множество тех, что мельче. Глупая, даже перчатки не надела. Даже куртку, хотя ночи ещё холодные. Перекисью залил, вздрогнула. Подул.

— Ай, — тихо сказала она. — Больно.

Словно не было шести лет врозь. Словно нам снова по двадцать, Полина шла с пляжа босиком, неся тапки в руках, и поймала занозу. Я тогда её вытаскивал, она плакала, потому что больно, и смеялась, потому что щекотно.

Эй Кирилл, окликнул я мысленно себя. Отвисай немедленно. Приходи в норму. Вали отсюда в свою жизнь. Благополучную. В жизнь, в которой не отваливаются балконы, а все беды — оценить возможные риски нового бизнеса. И как-то глядя на заплаканные глаза Поли вдруг кажется, что потерять миллион другой, совсем не так страшно, как этот балкон.

— Не плачь, — попросил я. — Пожалуйста.

А сам, как зачарованный, смотрю на её руку, которую держу. На поцарапанные ладони. На узор венок на запястье. Одна из них едва заметно пульсирует. Мне хочется коснуться её губами. Нет, коснуться губами, это как то мелко, не в полной мере отражает моих желаний. Хочется облизнуть, потом втянуть кожу в рот, потом…

Я сдаюсь. Провожу по вене кончиком языка. Полина не отдергивает руку, замирает.

— Не нужно, — шепчет она.

— Я знаю, — соглашаюсь я.

Но руку не отдергивает и я её выпустить не могу, словно прирос. Целую тонкую кожу, облизываю, утыкаюсь в локтевую ямку лицом, вдыхаю её запах. Она землёй пахнет и дождём. Замёрзла совсем… Глупая. Футболка чуть задралась, обнажая пупок. Со стоном поднимаю её выше, прижимаюсь лицом к животу. Холодная, как лягушка, отчего горячо то так?

Хватаю на руки. Я спешу. Я боюсь что включится мозг внезапно, и этот вечер я потеряю безвозвратно. На него не будет больше шансов. Только сейчас, пока пьяный словно. Несу её в комнату. На полу горшки какие-то, кадки, едва не спотыкаюсь, но драгоценную ношу не роняю.

Накрываю своим телом. Мне — изнутри щекотно. Словно восторг внутри сидит, меня им распирает, и сейчас я просто не выдержу и взорвусь. Это — ни с чем не сравнимо. Невозможно просто сравнить. Просто касаться её кожу, гладить её, удовольствие. Хочется ещё ближе. Ещё теснее. Ещё жарче.

— Я уже забыла, что это может быть так сладко, — шепчет Полина.

И мне окончательно и бесповоротно сносит крышу. Одежда оказывается на полу, впрочем, не вся. Что-то остаётся на наших телах, потому что терпения не хватает снять, хочется обладать друг другом прямо сейчас.