Березовский и Абрамович. Олигархи с большой дороги

Дошло до того, что он в открытую принялся угрожать Каданникову, требуя восстановить статус-кво. Известен случай, когда в компании со своими верными кунаками Патарцикашвили и Глушковым Борис Абрамович приехал в московское представительство «АвтоВАЗа», где без обиняков заявил изумленному Герою Соцтруда, что слишком много сил и средств затратили они, чтобы так просто взять и уйти сейчас восвояси; или все будет по-прежнему, или потом на нас не обижайтесь…

Откуда ж ему было знать, что в скором времени Каданников будет рекрутирован во власть, станет первым вице-премьером правительства. Вот уж когда пришлось ему кусать локти, ан поздно.

В первый же вечер после каданниковского вознесения, как ни в чем не бывало, Березовский примчался к новоиспеченному сановнику на дачу, в подмосковный поселок Заречье, и на голубом глазу заявил, что это он, оказывается, сыграл ключевую роль в его назначении.

Наладить мосты Борис Абрамович, конечно, наладил, но былой близости никогда более у них не возникло.

Самат Жабоев, ставший помощником Каданникова по Белому дому, вспоминает, что Березовский потом регулярно приходил к первому вице-премьеру с ворохом самых разнообразных бизнес-проектов, но тот лишь вежливо улыбался в ответ и ничего не делал…

…Между прочим, если уж говорить о «народном автомобиле», то таковой в стране уже имелся: не что иное, как «АвтоВАЗ».

Возводили волжский гигант всем миром, в голом поле, под лозунгом «Отцы Магнитку строили, а мы автозавод». С самых разных концов страны ехали на всесоюзную ударную комсомольскую стройку будущие автозаводцы. Работали сутками, жили в палатках, лишь бы поспеть к торжественной, волнующей дате: 100-летию со дня рождения великого Ленина. Именно тогда, в апреле 1970-го, и сошли с главного конвейера «ВАЗа» первые в истории «Жигули»: по своему масштабу событие это было сравнимо… Ну, допустим, с полетом Гагарина.

«Духовой оркестр играет марш „Мы рождены, чтоб сказку сделать былью“ – так описывается этот величественный момент в пьесе одного из „крестных отцов“ Березовского Михаила Шатрова „Погода на завтра“. – Прямо на нас из глубины цеха, окруженный рабочими, движется зажатый механическими „лапами“, сверкающий белой эмалью и хромированной отделкой, украшенный живыми цветами и транспарантами малолитражный автомобиль. Мощное рабочее „ура!“ потрясает своды – разжались и отошли „лапы“, автомобиль родился. Рабочие под крики „ура!“ бросаются к автомобилю, поднимают его на руки и… уносят».

Кто же мог представить тогда, что пройдет каких-то двадцать с небольшим лет, и построенный комсомольцами-добровольцами завод будет прихватизирован группкой подозрительных коммерсантов, едва не окажется банкротом, а описанное драматургом народное ликование станет сопровождать исключительно выплату рабочим зарплаты…

Только в 2004 году, в эпоху столь ненавистного Борису Абрамовича путинского диктата, контрольный пакет «АвтоВАЗа» вернется наконец в лоно государства. Первое, с чего начнут работу новые руководители предприятия – все, как на подбор, гэбэшники и опричники режима – попытаются, если не прекратить, то хотя бы ограничить масштаб воровства и хищений, и это мгновенно приведет к увеличению прибыли на 20 %.

Правда, видный рыночник и либерал Березовский крушения своей мечты воочию уже не увидит…

Глава 3 Синдром разбитого корыта

Чем богаче становился Березовский, тем сильнее пробуждалась в нем жадность: аппетит, известно, приходит во время еды; извечный синдром разбитого корыта, о котором очень точно сказал Шопенгауэр: «Богатство подобно морской воде: чем больше ее пьешь, тем сильнее жажда».

Роль торговца автомобилями – пусть и крупнейшего в стране – становилась для него уже тесна. Березовскому грезились новые горизонты: деньги, чудилось, просто лежат под ногами, надо лишь не лениться вовремя их подбирать, иначе все подчистую сметут другие.

Из малопочтенной истории с «АВВА» Борис Абрамович вынес для себя два важнейших урока. Любую, даже самую бесстыжую аферу можно, оказывается, обставить так, что тебя не только не потащат потом в холодную, а напротив даже, осыплют почестями и уважением: это, так сказать, урок первый.

Ну, а из него прямо напрашивался и вывод второй: властные мужи – от губернаторов до президента – ровным счетом ничего не смыслят в бизнесе. Опутать их, уболтать, заставив помогать себе – штука совсем не сложная: уж не труднее, чем развести доверчивых россиян на 50 миллионов долларов.

А еще Березовскому очень понравилось восседать в президиумах, наравне с вице-премьерами, выступать на публике, раздавать интервью и позировать перед телекамерами.

Он всегда был не чужд тщеславия. Людское внимание тешило его уязвленное самолюбие, потому-то активничал он и в комсомоле, а в Институте программ управления возглавлял даже комитет молодых ученых. Когда в «Коммерсанте» первый раз напечатали заметку о нем – небольшую, всего-то строк тридцать пять – Борис Абрамович целый день не мог оторвать от газеты глаз; даже распорядился купить в офис пару десятков номеров. Треклятая юношеская фрустрация по-прежнему не давала о себе забыть, постоянно рвалась наружу.

Едва только Березовский заработал первые приличные деньги, как мгновенно учредил премию «Триумф» для лучших деятелей культуры и искусства: в этом ему помог известный поэт Вознесенский, с чьим приемным сыном приятельствовал он долгие годы. (Одно время тот даже работал в «ЛогоВАЗе».)

Кое-кто по наивности тогда думал, что Березовский попросту бесится с жиру; недаром вручать премии начали в день его рождения – 23 января. Но нет, это была совсем не купеческая блажь: Борис Абрамович вкладывал инвестиции в собственное будущее. Образ щедрого мецената, ревнителя изящного действовал лучше любых рекомендаций.

(Как тут не вспомнить классику: «С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу.

С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: „Ну что, брат Пушкин?“ – „Да так, брат“, отвечает, бывало, „так как-то все“…»)

К тому же слишком была еще свежа в памяти бесценная протекция, оказанная ему драматургом Шатровым.

«„Триумф“ – это была абсолютно продуманная акция; чисто советская дальновидность, – свидетельствует Самат Жабоев, ставший тогда членом попечительского совета премии. – Писатели и артисты во все времена были вхожи в любые высокие кабинеты, а Боре это требовалось позарез».

Потом, правда, оказалось, что новые властители России, не в пример своим предшественникам, от искусства страшно далеки. Из всех видов прекрасного президент Ельцин предпочитал оперетты режиссера Курочкина, игру на деревянных ложках да нестройное исполнение застольных песен.

Президентское окружение было под стать своему лидеру; рослые, как на подбор, здоровенные мужики, высшим удовольствием в жизни почитавшие стакан водки после обжигающей бани. Книг они не читали, в театры ходили исключительно по служебной надобности. Словом, путь к их сердцам следовало прокладывать совсем по другому азимуту.