Березовый компот

Главреж был молод. Лет двадцать пять — двадцать шесть. “Национальный лидер” был его первым телевизионным проектом. До него он шумно дебютировал с фильмом “Орлица” — о нашей разведчице-нелегалке, внедрившейся в ЦРУ и предотвратившей убийство Ахмадинежада в Москве. Наверняка еще вчера был просто Антоном. Человек мелкотравчатый, полутораметровый. Одет как с журнальной картинки — что в сочетании с малогабаритной комплекцией придавало Антону Григорьевичу несколько игрушечный вид. Когда он кричал монтажникам, которые между собой общались почти без употребления русского литературного: “Е… вашу мать!”, — те молча краснели.

— Слушай, не бери ты слева Дюжикова. У него там бородавка. А рейтинг и так на грани.

— Да он, гад, вертлявый…

Первое, что приобрел здесь Мальников — умение держать дистанцию.

“Ты, Петя, иногда ведешь себя как юный спаниель в порыве спаниельской любви ко всему живому, — говорила Влада со смехом, когда они покидали дом ее чопорных знакомых, в который были приглашены на именины хозяйки. — Каждый, кто тебе улыбнулся, — друг и должен быть обслюнявлен с головы до пят. И как я раньше в тебе такого буйства не замечала?”. Эта его черта Владе, по-видимому, нравилась. Но Мальников решил свои неожиданные порывы искоренять. Последний спаниельский глюк закончился неловкостью с Антоном Григорьевичем.

В день запуска шоу их собрали в здании дирекции на торжественное напутствие. Мальников явился пешком, поскольку знал, что из дирекции отправится прямиком в “РусЭфир” и машина ему в ближайший месяц не понадобится. За столом он сидел рядом с главрежем. Перекинулись парой фраз, Мальников рассказал анекдот про алкаша и внутренние органы. Антон Григорьевич был при авто, и по окончании директорской аудиенции Мальников попросил подвезти его до студии. Тот с некоторой неохотой согласился, но добавил, что перед этим должен заехать кой-куда:

— Продукты нужно закинуть.

Заднее сиденье машины оказалось забито пакетами из гипермаркета.

Подъехали к жилому дому, довольно ветхому. Опьяненный надвигающейся близостью с шоу-бизнесом, Мальников радостно вызвался помочь донести продукты. Дескать, продукты следует доверять профессионалам. Антон Григорьевич сопротивлялся, отнекивался, но не тут-то было. Мальников схватил несколько пакетов и рванул к подъезду.

Войдя внутрь квартиры, Мальников невольно поморщился: разило звериным дерьмом. Источник обнаружился тут же, в кошачьем лотке возле двери. Слева, со стороны кухни, раздалось сиплое мяуканье, справа — женский голос, красивый и надменный:

— Кто?

С лосиных рогов над массивным зеркалом в бронзовой оправе свисали пышные клочья пыли, на полу возвышались стопки книг ростом с Антона Григорьевича.

— Кто?!

В примыкавшей к прихожей гостиной послышались шаркающие шаги, перемежающиеся непонятным слабым цоканьем. Неопределенной окраски кошка из глубины коридора отрешенно разглядывала пришедших. Сочившийся в открытую дверь сквозняк разносил удушающий запах.

— Кладите здесь, — чуть не зарычал Антон Григорьевич, всем своим видом показывая: и идите, идите скорее вон.

Мальников, вполне уже осознавший всю глубину допущенной ошибки, послушно сгрузил пакеты на пол и выскочил на лестничную площадку.

— Внизу подожду, — сообщил он нарочито беззаботным голосом, нажимая кнопку лифта.

— Это ты, Антоша?

В настенном зеркале медленно, слабыми рывками, плыл темный надломленный силуэт с выставленным книзу щупальцем тонкой серебристой палки. Старуха в вишневом байковом халате. Дверь наконец захлопнулась.

— Вы совсем, что ли?! Вам самим не воняет?! — орал Антон Григорьевич.

Пришел лифт, и Мальников спустился вниз.

Отношения с Антоном Григорьевичем сложились гладкие, но крайне отстраненные. Словно это Мальников когда-то опрометчиво испортил при нем воздух, и Антон Григорьевич рад бы, да не может этого забыть. Шеф-повар догадывался: не что иное, как мужланское вторжение туда, куда не следовало, лишило его подлинного расположения главрежа.

— Наконец-то! — крикнул Антон Григорьевич, когда увешанный гирляндами электрических и водных счетчиков Сережа ввалился в зимний сад.

Алла поднялась, плечисто встала позади начальника.

— Трубы через час-полтора обещали подвезти, — Сережа запыхался.

Проворчав: “Нужно выезжать заблаговременно”, — главреж оторвался от клумбы и подошел к Сергею, который тем временем вытер пот и развернулся лицом к собравшимся.

— Значит так! — начал Антон Григорьевич. — Рейтинг упал, — он прервался, заглянул в распечатку. — Еще на девять пунктов. Начинать финальный тур с таких показателей недопустимо. Решено убавить абстрактное… всяких там красных и белых, диктатур-демократий… и дать побольше животрепещущего. Актуального. Сворачиваем “Вопрос эпохи”, будем выправлять рейтинг за счет “Кризиса”. Для “Кризиса” выбрали коммуналку. Воришки из ЖЭКа, завышенные тарифы, ну и так далее… побольше нерва, главное.

Антон Григорьевич встал рядом с Сережей, пощупал один, другой счетчик. Стоящий на вытяжку реквизитор старательно вживался в образ доброй мультяшной елки, демонстрирующей свой праздничный наряд пришедшей на праздник ребятне.

— Пусть теперь проявят себя в дебатах о лифтах и отоплении, — продолжил Антон Григорьевич.

Мысли Мальникова сбивались, норовили ускользнуть к милым воспоминаниям.

— Кофе, мой господин! — тихо говорит Влада над самой его головой.

В то утро он собрался встать пораньше, вместе с ней. Но никак не мог оторваться от подушки. Влада принесла ему кофе в постель.

— Уже встаю, — он смачно потянулся.

Приоткрыл глаза — Влада сидела на коленях, вытянув перед собой блюдце с дымящейся чашкой. Она была в махровом халате. Халат распахнулся, влажная грудь выглянула наружу.

— Просыпайся, господин. Кофе остынет.

Ее грудь не желает взрослеть. Так говорит о ней сама Влада. Называет “буйки детства”. В минуты нежности может поманить: “Поплыли за буйки?”. Грудь девочки-подростка. В первый раз, коснувшись ее, Мальников от нахлынувшего смущения напрочь сбился с настроя. Влада сказала: “Хочешь, подушки привяжем?” — и показала, как это будет выглядеть. Эти шутки спасли тогда его мужскую честь. Помогли избежать фиаско.

— А я варила. Старалась.

Кофейный запах смешался с запахом ее мыла. Или крема. Или того и другого.

— Да, Владочка, сейчас.

Об этом он Юрке пока не говорил. Недостаточно обжитой была эта боль, чтобы приглашать в нее гостей. Когда с Владой все уже было позади и отпустило первое смятение, им мало-помалу овладело тяжелое чувство: будто их разрыв был окончанием поединка. Будто они с Владой состязались. В чем-то очень важном. Он так и не понял в чем. Но Влада выиграла. И ушла, прихватив приз, которого он даже не видел.