Беринг
Шрифт:
В феврале 1733 года участники экспедиции начали выезжать из Петербурга. На этот раз обоз их был гораздо больше, чем прежде, потому что предполагалось построить на Тихом океане не один корабль, а целый ряд кораблей. Грузы везли на санях до Твери, здесь перегрузили их на баржи и сплавили по Волге в Казань. Из Казани тащили их в Тобольск на подводах. Тут экспедиция зазимовала.
Весной 1734 года Беринг поскакал вперёд, а Чириков и Шпанберг повезли грузы по Иртышу, Оби, Кети, Енисею, Ангаре и Илиму. Зимой добрались до Усть-Кута на Лене. Здесь стали строить лодки, грузить и, когда сошёл лёд, сплавлять их по Лене к Якутску. Грузов на этот раз было очень много, и, чтобы справиться с ними, приходилось насильно сгонять на работы местное население — сибирских крестьян, якутов, ссыльных. Работы были так тяжелы, что люди, особенно ссыльные, стали толпами убегать. Как написано в донесении Беринга сенату, для предотвращения побегов были поставлены «крепкие караулы, а вдоль берегов Лены через каждые 20 вёрст виселица». Надо полагать, это было изобретение
Летом 1735 года грузы прибыли по Лене в Якутск. Беринг давно уже их здесь дожидался.
7. В ЯКУТСКЕ
Беринг провёл в Якутске три года — с 1734 по 1737-й. Шпанберга он отправил в Охотск — строить новые корабли и чинить старые. Самым трудным делом была переправка громадных грузов экспедиции по бездорожью из Якутска в Охотск, и Беринг поручил его Чирикову. А сам остался в Якутске.
Трудно пересказать, сколько разных клевет обрушилось на него за это. Его обвиняли в том, что он нарочно оттягивает начало своего плаванья. В Петербурге его медлительность вызывала всё растущее раздражение. Из сената и из адмиралтейств-коллегии Беринг получал всё новые и всё более грозные предписания ускорить дело. В медлительности, в намеренной бездеятельности нередко упрекают Беринга и позднейшие исследователи. А между тем все эти упрёки совершенно неосновательны. Никогда ещё Беринг не был так деятелен, как во время своей трёхлетней жизни в Якутске, и никогда ещё у него не было так много необходимейшего дела. Для распоряжения четырьмя группами исследователей, двигавшихся вдоль громадного сибирского побережья Ледовитого океана, для общего руководства строительством кораблей и гаваней на Оби, на Енисее, на Лене, на Охотском море, на Камчатке, для управления движением огромных грузов и множества людей через всю Сибирь ему нужен был штаб, командный пункт, и он основал свой командный пункт в Якутске. И, несомненно, он поступил разумнейшим образом, потому что более удобного места для координации такого множества дел, разбросанных по такому колоссальному пространству, найти было невозможно. Через Якутск шли все грузы и все партии людей, которые следовали к Охотскому морю, и на Камчатку, и вниз по Лене к двум группам, одна из которых исследовала побережье между Леной и Енисеем, а другая — между Леной и входом в Тихий океан. И проделать всю эту грандиозную подготовительную работу быстрее, чем её проделал Беринг, — при тех пространствах и тех средствах сообщения — было невозможно.
Тем не менее из Петербурга без конца приходили всё новые и всё более грозные требования ускорить дело. Шли годы, тратились деньги, а результатов пока никаких! В ответ Беринг посылал донесения и письма, в которых подробно объяснял неизбежность и разумность своих поступков. Он не оправдывался, он охотно допускал, что на его месте другой, более способный человек делал бы всё быстрее и добился бы больших успехов, хотя теперь, когда мы беспристрастно рассматриваем его деятельность, нам кажется крайне сомнительным, чтобы кто-нибудь другой в тех условиях мог добиться чего-нибудь быстрее. Во всех письмах Беринга повторялась одна и та же мольба: освободить его от порученного ему Петром дела и позволить вернуться домой. Он доказывал, что слаб здоровьем и стар годами — ему было уже далеко за пятьдесят.
Беринг не знал, что в этом его стремлении освободиться от экспедиции ему очень помогает Шпанберг. Шпанбергу хотелось самому стать начальником экспедиции, и он усердно подкапывался под Беринга. Он писал в сенат и в адмиралтейств-коллегию, что Беринг ничего не делает, сидит безвыходно в Якутске, в тёплой избе, и что если есть в экспедиции хоть один человек, который трудится над выполнением Петрова приказа, так это только он, Шпанберг.
Летом 1737 года экспедиция дала первый результат — лейтенант Дмитрий Овцын на судне «Обь — почтальон» вышел из устья Оби, прошёл по Ледовитому океану и вошёл в устье Енисея, нанеся на карту берега. Донесение об этом успехе привело Беринга в восторг. Никогда ещё ему не был так нужен успех, как сейчас. Он немедленно отправил Овцыну радостное письмо, в котором поздравлял его и благодарил. В этом письме нет ни одной начальственной ноты — всё оно полно дружбы и уважения. Ни в одном документе мягкость, доброта и скромность Беринга не отразились так отчётливо, как в этом письме.
«Весьма радуюся, — писал он Овцыну, — о таком благополучном и ещё до сего необретенном, ныне же счастливо вами сысканном новом пути, причём и вас о том вашем благополучии поздравляю. И прошу, дабы я и впредь приятным вашим уведомлением, оставлен не был, чего охотно слышать желаю».
Но Овцыну не суждено было получить это письмо. С ним случилось несчастье.
Зиму с 1736 на 1737 год, готовясь к своему плаванью, Овцын провёл в Берёзове — маленьком городишке на Оби. Это был тот самый Берёзов, в который князья Долгорукие сослали Меншикова, когда власть перешла в руки старинной знати. Меншиков жил в Берёзове со всей семьёй, в том числе и с дочерью Машей, которая была первой невестой малолетнего императора Петра Второго. Там, в Берёзове, Меншиков и умер. Через несколько лет императрица Анна Иоанновна, разорвав условия, навязанные ей знатью, сослала в тот же Берёзов всю семью Долгоруких, в том числе и Катю Долгорукую, вторую невесту Петра
Второго. Попав в Берёзов, лейтенант Овцын познакомился с Долгорукими и подружился с княжной Катериной Алексеевной. Долгорукие жили в ссылке трудно, местные чиновники, желая выслужиться, притесняли их. Однажды некий канцелярист Тишин сказал княжне Кате грубость, и Овцын избил его.Последствия этого рыцарственного поступка сказались не сразу. Летом 1737 года Овцын на своём корабле вышел из Оби в Ледовитый океан и, пробившись через тяжёлые льды, вошёл в устье Енисея. А тем временем побитый канцелярист Тишин отомстил ему. Он отправил в Петербург донос, в котором обвинял Овцына в дружбе с сосланными государственными преступниками и похвалялся своей бдительностью. И когда Овцын с Енисея добрался до Тобольска, его схватили, долго допрашивали в Тайной канцелярии, признали виновным, разжаловали в матросы и отправили под конвоем к Берингу.
Это несчастное происшествие не только перечеркнуло в глазах начальства все заслуги Овцына, впервые проложившего морской путь между Обью и Енисеем, но легло дополнительной тенью на всю экспедицию Беринга. Упрёки в медлительности, которые Беринг получал из Петербурга, превратились в грубые окрики и угрозы. Мало того, Берингу вдвое уменьшили жалованье, что, безусловно, было для него большим лишением.
К довершению всего, действия остальных групп, кроме овцынской, исследовавших побережье Ледовитого океана, были поначалу крайне неудачны. Лейтенант Прончищев, плывший из устья Лены на запад, был затёрт льдами, не вынес тяжёлой зимовки, заболел и осенью 1736 года умер. Его спутники с величайшими трудностями вернулись в Якутск, потратив на возвращение больше года. Ещё трагичнее окончилась попытка лейтенанта Ласиниуса совершить плаванье на восток от устья Лены. Вскоре после выхода из Лены в океан он тоже был затёрт льдами и вынужден остановиться на зимовку. Во время зимовки умер от цинги и сам Ласиниус и 35 человек его команды. Из всей его группы только восьмерым удалось остаться в живых. Они пешком добрались до Якутска и доложили Берингу о случившемся несчастье.
Обе эти неудачи были тяжёлым ударом для Беринга, особенно вторая, потому что именно погибшему Ласиниусу было поручено найти проход из Ледовитого океана в Тихий. Обе группы нужно было организовывать вновь, а это прежде всего потребовало согласований с Петербургом. На согласования ушло два года. Беринг подобрал для обеих групп новых руководителей: двух лейтенантов, двоюродных братьев Харитона и Дмитрия Лаптевых. Харитон Лаптев должен был плыть из устья Лены на запад, к Енисею, а Дмитрий — на восток, по пути, который не удалось одолеть Ласиниусу. Выбор Беринга был удачен, оба Лаптевы оказались на высоте поставленных перед ними задач, но результатов добились они не скоро, много позже.
В конце лета 1737 года Беринг переехал из Якутска в Охотск, хотя ещё не все грузы были туда доставлены. В Охотске уже были построены Шпанбергом два корабля: «Архангел Михаил» и «Надежда». Кроме того, Шпанберг отремонтировал старый Берингов корабль «Гавриил». Но приближались осенние бури, и плаванье пришлось отложить.
8. РУССКИЕ В ЯПОНИИ
К этому времени Беринг был произведён в следующий чин: он стал капитан-командором. Как мы знаем, на это повышение в чине он безуспешно претендовал ещё двадцать лет назад. Чирикова и Шпанберга тоже повысили в чинах: они стали капитанами флота.
Жестокий, грубый, невежественный и всеми ненавидимый Шпанберг был тем не менее одним из самых деятельных членов экспедиции. Наладить строительство кораблей в условиях Охотска было делом необычайно трудным, лежало оно прежде всего на Шпанберге, и Шпанберг хорошо с ним справлялся. К 1738 году три корабля были готовы и три строились, причём, два из строившихся были значительно больше всех остальных. Именно эти два больших корабля Беринг предназначал для своего плаванья в Америку.
Беда заключалась только в том, что как раз эти большие корабли совсем ещё не были готовы. А тут сенат прислал новую, полную угроз, бумагу с требованием немедленно выходить в море. Что было делать?
Шпанберг предложил: поскольку корабли, предназначенные для плаванья в Америку, не готовы, совершить на уже готовых кораблях плаванье в таинственную Японию. Пусть капитан-командор Беринг сидит в Охотске и следит за постройкой больших кораблей, а он, капитан Шпанберг, тем временем отправится в Японию и вернётся.
Беринг согласился, и Шпанберг стал готовить корабли к выходу в море.
Япония тогда была почти неведомой страной, хотя португальцы и испанцы появились в ней ещё в середине шестнадцатого века. Впрочем, знаком, им был только самый южный остров Японского архипелага — Кюсю, ни на какие другие свои острова японцы, их не пускали. Несколько позже на острове Кюсю появились и голландцы. В середине семнадцатого века японцы, возмущённые кознями понаехавших на остров Кюсю иезуитов, изгнали португальцев и испанцев из страны, к великой радости голландцев. Япония объявила себя «закрытой страной» — ни одному иностранному кораблю отныне не разрешалось приближаться к японским берегам. Но торговля с Европой была Японии жизненно необходима, и поэтому для голландских кораблей было сделано исключение. Однако и им разрешили посещать только одну гавань Нагасаки всё на том же острове Кюсю. Голландцы, дорожа своим монопольным положением, безропотно подчинились этому правилу и не пытались нарушать его. Таким образом, и они знали о Японии очень мало, да и то немногое, что знали, держали в строжайшем секрете.