Берлин, Александрплац

Дело было решенное; и тому решению, которое он нашел в себе, он и удивлялся. В то самое время, как он глядел собеседникам в лицо, улыбался, спрашивал и отвечал, это решение было уже готово и гласило: Пускай они себе говорят что хотят; на них талары, но они не пасторы, это просто лапсердаки, ведь они же из Галиции [330] , из-под Львова, сами рассказывали, они хитрые, но меня не проведут. Я сижу у них здесь на диване, но дел с ними иметь не буду. Вот и все.

330

Галиция – историческое название части западноукраинских земель; с 1918 г. была частью Польши.

В последний раз, когда Франц был тут, он сидел с одним из них на полу, на ковре. Интересно было бы еще раз попробовать. Но нет, не сегодня, дело прошлое. Поэтому мы и сидим, точно пригвожденные, и во все глаза глядим на евреев.

Что ж, человек не машина, больше своих сил дать не может. Одиннадцатая заповедь гласит: не будь дураком. А хорошая у братьев квартира, простая, без затей, без роскоши. Ну да этим Франца не удивишь. Франц умеет сдерживаться. Прошло то времечко. Спать, спать, у кого есть кровать, у кого ее нет, ложись на паркет [331] . Теперь с работой покончено. От этого человека больше не ждите работы. Если в насос набьется песку, то сколько ни качай. И вот Франц выходит на пенсию, но без пенсии. Как же это так, думает он про себя, поглядывая на краешек дивана, пенсия да без пенсии?

331

Спать, спать, у кого есть кровать, у кого ее нет, ложись на паркет. – Распространенная в те годы пародия на военную команду «отбой».

«А если у человека столько силы, как у вас, если он такой здоровяк, то он должен благодарить Создателя. Что ему сделается? Разве нужно ему непременно пьянствовать? Может, заняться не тем, так другим. Может, например, пойти на рынок, стать перед лавками, стать у вокзала; как вы думаете, сколько содрал с меня намедни такой вот человек, когда я на прошлой неделе ездил на один день в Ландсберг, ну, как вы думаете, сколько? Угадай, Нахум, человек с эту дверь, настоящий Голиаф [332] , храни меня Бог. Пятьдесят пфеннигов. Да, да, пятьдесят пфеннигов! Слышите – пятьдесят пфеннигов! За малюсенький чемоданчик, снести как отсюда до угла. Я-то сам не хотел нести – день был субботний. И вот этот человек содрал с меня пятьдесят пфеннигов. Я на него так посмотрел. Вот и вы могли бы – постойте, я знаю дело для вас. Нельзя ли будет у Фейтеля, у хлеботорговца, скажи-ка, Нахум, ты ведь знаешь Фейтеля». – «Самого Фейтеля – нет. Знаю его брата». – «Ну да, он же торгует хлебом. А кто его брат?» – «Сказано – брат Фейтеля». – «Да разве я знаю всех людей в Берлине?» – «Брат Фейтеля? Человек с капиталом, как у…» От неудержимого восхищения он замотал головою. Рыжий воздел руки и втянул шею: «Ой, что ты говоришь. А ведь он из Черновиц!» Они совершенно забыли про Франца. Они усиленно задумались над богатством Фейтелева брата. Рыжий, шмыгая носом, в волнении шагал по комнате. Второй мурлыкал, как кот, излучал довольство, саркастически улыбался ему вслед, щелкал ногтями: «М-да!» – «Замечательно! Что ты на это скажешь?» – «Все, что идет из той семьи, – золото. Золото – это даже не то слово. Зо-ло-то!» Рыжий походил взад-вперед и, потрясенный, сел у окна. То, что происходило за окном, преисполнило его презрения. Два человека без пиджаков мыли автомобиль, старенький. У одного из них подтяжки болтались вокруг ног. Эти люди принесли два ведра воды, и весь двор был залит. Задумчивым, замечтавшимся о золоте взором рыжий принялся разглядывать Франца: «Ну? Что вы на это скажете?» А что тот может сказать? Бедный человек, наполовину потерявший голову, – что такой голоштанник понимает в деньгах Фейтеля из Черновиц, ведь он ему сапог не чистит. Франц ответил на его взор таким же вопрошающим взором. С добрым утром, господин пастор, трамваи всё так же трезвонят, но мы уже знаем, в чем дело, и ни один человек не может дать больше, чем у него есть. Теперь – шабаш, и, если б даже весь снег сгорел, мы палец о палец не ударим, будет, довольно.

332

Голиаф – библейский персонаж, филистимлянин-великан, был повергнут Давидом (см.: 1 Цар. 17).

Змей, шурша, сполз с дерева. Проклят будь перед всеми скотами, будешь ходить на чреве своем, будешь есть прах во все дни жизни твоей. И вражду положу между тобой и женою. В боли будешь рождать ты детей, Ева. Адам, проклята земля за тебя, терние и волчцы произрастит она тебе, и будешь питаться полевою травою [333] .

Не желаем больше работать, не стоит, пускай себе весь снег сгорит, а мы палец о палец не ударим.

Вот это и был тот железный ломик, который Франц Биберкопф держал в руках, с которым он все время сидел, а потом и вышел в дверь. Его уста что-то говорили. Явился он сюда в большой нерешительности, из тюрьмы в Тегеле его выпустили уже несколько месяцев тому назад, он ехал на трамвае, дзинь-дзинь, по улицам, вдоль домов, а крыши сползали на него, и он потом сидел у евреев. Он встал, ну-ка, пойдем теперь дальше, в тот раз я же пошел к Минне, чего я тут еще не видал, айда, идем к Минне, вспомним, как все это было.

333

Змей, шурша, сполз с дерева ~ будешь питаться полевою травою. – Ср.: Быт. 3: 14–18.

Он ушел. Стал слоняться перед домом, где жила Минна. Впрочем, какое мне дело до нее. Пускай себе цацкается со своим стариком. Репа и капуста выгнали меня, если бы мать варила мясо, то остался б я [334] . Здесь кошки воняют тоже не иначе, чем на даче [335] . Пропади, зайчишка, как в шкафу коврижка [336] . Чего ему тут, как идиоту, торчать да на дом глядеть. И вся рота – кругом марш, кукареку!

334

Репа и капуста выгнали меня, если бы мать варила мясо, то остался б я. – Популярная немецкая пословица.

335

…на даче. – На уголовном жаргоне: в тюрьме.

336

Пропади, зайчишка, как в шкафу коврижка. – Немецкая детская поговорка.

Кукареку! Кукареку! Так сказал Менелай. Неумышленно скорбь пробудив в Телемахе; крупная пала с ресницы сыновней слеза при отцовом имени; в обе схвативши пурпурную мантию руки, ею глаза он закрыл.

Той порою к ним из своих благовонных высоких покоев Елена вышла, подобная светлой с копьем золотым Артемиде [337] .

Кукареку! Есть много куриных пород. Но если спросить меня по совести, каких кур я больше всего люблю, я чистосердечно отвечу: жареных. К отряду куриных относятся еще и фазаны, а в Жизни животных Брэма говорится: Карликовая болотная курочка отличается от болотного кулика не только меньшим ростом, но и тем, что самец и самка имеют весною почти одинаковое оперение. Исследователям Азии известен также мониал или монал, называемый учеными блестящим фазаном. Богатство и яркость его оперения с трудом поддаются описанию. Его приманный зов, протяжный жалобный свист, можно услышать в лесу во всякое время суток, однако чаще всего перед рассветом и к вечеру [338] .

337

Так сказал Менелай ~ Артемиде. – Дёблин пародирует строки из «Одиссеи» Гомера:

Так он сказав, неумышленно скорбь пробудил в Телемахе.Крупная пала с ресницы сыновней слеза при отцовом/>Имени; в обе схвативши пурпурную мантию руки,Ею глаза он закрыл; то увидя, Атрид догадался;Долго, рассудком и сердцем колеблясь, не знал он, что делать:Ждать ли, чтоб сам говорить о родителе юноша начал,Или вопросами выведать все от него понемногу?Тою порой, как рассудком и сердцем колеблясь, молчал он,К ним из своих благовонных, высоких покоев ЕленаВышла, подобная светлой с копьем золотым Артемиде. Гомер. Одиссея. IV. 114–123. Перевод В. А. Жуковского)

338

…в Жизни животных Брэма говорится ~ перед рассветом и к вечеру. – Дёблин цитирует, немного изменив, оригинальный текст немецкого зоолога Альфреда Эдмунда Брэма (1829–1884) из второго тома «Жизни животных», посвященного птицам (см.: Brehms Tierleben. Allgemeine Kunde des Tierreichs. Leipzig, 1913. Bd. 2. S. 83). Брэм, просветитель и путешественник, на протяжении многих лет директор Гамбургского зоопарка, создатель Берлинского аквариума (1867), путешествовал по Африке, Европе, Западной Сибири, во время путешествий наблюдал и описывал жизнь животных. Его наблюдения затем легли в основу шеститомной «Жизни животных» (1863–1869) – труда, который и в наши дни является одним из лучших и популярных справочников по зоологии. В духе XIX в. Брэм описывает животных, придавая им антропоморфные черты: например, говорит об их «характерах» и т. п. Дёблин любил эту книгу и советовал начинающим писателям внимательно ее прочитать (см.: D"oblin A. Unbekannter junger Erz"ahler // Die Literarische Welt. 1927. 18. M"arz. S. 1).

Впрочем, все это происходит весьма далеко отсюда, между Сиккамом [339] и Бутаном [340] в Индии, и для Берлина является довольно бесплодной книжной премудростью.

Ибо с человеком бывает как со скотиною [341] ; как эта умирает, так и он умирает

Скотобойня в Берлине. В северо-восточной части города, между Эльденаерштрассе [342] и Таэрштрассе [343] , через Ландсбергераллее вплоть до самой Котениусштрассе [344] , вдоль окружной железной дороги тянутся здания, корпуса и хлевы скотобойни и скотопригонного двора.

339

Сиккам. – В источнике Дёблина, «Жизни животных» А. Э. Брэма, и в самой рукописи романа было указано верное название этого бывшего княжества, ныне индийского штата – Сикким. См. также примеч. 41.

340

Бутан – королевство в Южной Азии, в Восточных Гималаях.

341

Ибо с человеком бывает как со скотиною… – Ср.: «Потому что участь сынов человеческих и участь животных – участь одна» (Екк. 3: 19).

342

Эльденаерштрассе – улица на восточной окраине Берлина.

343

Таэрштрассе – большая улица на восточной окраине Берлина.

344

Котениусштрассе – улица на восточной окраине Берлина.

Скотобойня занимает площадь в 47,88 гектара [345] и обошлась, не считая зданий и строений за Ландсбергераллее, в 27 083 492 марки, из которых на скотопригонный двор приходятся 7 672 844 марки, а на бойни – 19 410 648 марок.

Скотопригонный двор, бойни и оптовый мясной рынок образуют в хозяйственном отношении одно нераздельное целое. Органом управления является Комитет скотобойни и скотопригонного двора, в состав которого входят два члена магистрата, один член районного совета, 11 гласных городской думы и 3 депутата от населения. На производстве занято 258 человек, в том числе ветеринары, санитарные врачи, клеймовщики, помощники ветеринаров, помощники санитарных врачей, штатные служащие, рабочие. Правила внутреннего распорядка от 4 октября 1900 года содержат общие положения, регулирующие порядок пригона и содержания скота и доставку фуража. Тариф сборов заключает в себе таксы рыночного сбора и сборов за простой, за убой и, наконец, за уборку кормушек в свинарниках.

345

Скотобойня занимает площадь в 47,88 гектара… – Берлинские скотобойни вместе с мясным рынком были в то время самыми большими в Европе. В работе над этой главой Дёблин использовал собственные впечатления: посещение скотопригонного двора и хлевов было бесплатным, а посещение скотобойни и наблюдение за умерщвлением животных и работой мясников разрешались по специальным билетам, продававшимся в кассах. Кроме того, Дёблин цитирует и различные дополнительные материалы: цеховой журнал мясников, «Памятку к открытию нового берлинского мясного рынка», выпущенную в октябре 1925 г., и т. д.

Исследователи расходятся в ответе на вопрос о смысле и функции, которую выполняют сцены скотобойни в романе. Существуют две основные точки зрения по поводу этих впечатляющих – почти пророческих, если подумать о преступлениях германских нацистов, пришедших к власти через четыре года после выхода романа, – описаний массовых убийств животных.

В основе первой лежит толкование самого Дёблина, который неоднократно начиная с середины 1930-х гг. подчеркивал особое значение этих символических эпизодов. В автобиографическом «Эпилоге» он писал о том, что они напрямую соотносятся с главной темой, центральной идеей романа: «Тема „Александрплац“ – жертва. На такую мысль должны были бы навести образы скотобойни и принесения в жертву Исаака, а также сквозная цитата: „Есть жнец, и имя ему Смерть“». Первые комментаторы романа, особенно те, кто был лично знаком с Дёблином (В. Мушг, Р. Миндер, Ф. Мартини), неоднократно делали акцент именно на таком истолковании этих глав.

В романе «Берлин Александрплац» два героя [Биберкопф и Берлин] тесно связаны друг с другом … большой город, ужасающее место «жертвоприношений» (ср. с символической функцией сцен на скотобойне. – А. М.), представляющий собой, при всей хаотической атомизации и технической автоматизации его инструментов, неодолимую, иррациональную, впечатляющую и угнетающую силу (Martini 1954: 349).

Роберт Миндер, близкий друг и в последние годы жизни писателя его официальный биограф, даже называет БА «первой большой религиозно-дидактической поэмой» Дёблина, в которой образы жертвоприношения становятся «олицетворением главнейшей проблематики творчества писателя: сила или бессилие? подчинение или бунт?» (см.: Minder 1966: 175–213). Наконец, В. Мушг в своем послесловии к БА говорит об «анонимном чудовище Берлине, где на скотобойнях под музыку новейших шлягеров … с ужасающей синхронностью происходят ежедневные массовые убийства … стальные руки давят человеческую жижу … Франц Биберкопф лишь один из бесчисленных человекоскотов, орудующих в этом городе» (см.: Muschg 1929: 1–15).

Позже, однако, появляется и иное толкование этих символических глав БА, которые теперь понимаются как отголосок credo писателя в те годы, считавшего, что человек должен осознать свое место в этом мире, освободиться от цепей, сковывающих его «я» (Abbau der Ichverkrampfung), должен действовать, сопротивляться враждебной среде любой ценой (см. далее в книге пятой рассказ об овцах, которые топятся в море, – своего рода антитезу к сценам скотобойни (с. 141 и след. наст. изд.)). Эти главы – своего рода «предупреждения» для читателя и героя. Такая интерпретация основана в первую очередь на тщательном анализе текста и сопоставлении различных редакций романа (Дж. Рейд, К. Мюллер-Зальгет, Р. Линкс). Приверженцы этой точки зрения утверждают, в частности, что в случае с авторским толкованием этих сцен как выражающих идею «жертвы» читатели и исследователи имеют дело с ретроспективным изменением взгляда автора на им же написанное. Это изменение было связано со сломом, произошедшим в мировоззрении писателя в конце 1930-х гг., который в 1941 г. принял католичество:

При внимательном анализе довольно быстро выясняется, что само понятие «жертва» здесь неуместно. Жертва имеет адресата, или по крайней мере смысл …. Покориться чему-либо по Божьей воле … Биберкопф не может, потому что Божественная инстанция в «Александрплац» отсутствует (M"uller-Salget 1972: 318–319).

Первоначальное расположение сцен скотобойни в газетном варианте романа (после сообщений о том, что «Франц вконец опустился и начал пить» и слов Смерти: «Берегись, Франц, берегись, добром это не кончится. Совсем ты опустился») дает основания для того, чтобы считать сцены на скотобойне своеобразным знаком ФБ, критикой его бездействия и апатии.

Бык и теленок никоим образом не демонстрируют образцового подчинения судьбе … их смерть в большей степени представляет собой предупреждение: так закончит Франц, если не отступится от своего глупого упрямства … сцены на скотобойне … показывают нам, что Францева «сила» без знания должна привести к глупому концу … кроме того, в контексте четвертой книги эти сцены перекликаются с саморазрушением Биберкопфа, с его попыткой спрятаться в пьянстве, с его падением до уровня скота (M"uller-Salget 1972: 320–324).

Реминисценции из этих глав неоднократно и далее появляются в тексте романа, например в главе, посвященной убийству Мици в книге седьмой романа (ср. убийство Мици и убийство теленка (с. 378–379 наст. изд.)).

Вдоль всей Эльденаерштрассе тянется грязно-серая каменная ограда, с колючей проволокой поверху. Деревья за ней стоят голые, время зимнее, и деревья в ожидании весны послали все свои соки в корни. Повозки для мяса, с желтыми и красными колесами, запряженные сытыми лошадьми, подкатывают на рысях. За одной повозкой бежит тощая кобыла, кто-то с тротуара зовет – Эмиль, начинается торг, 50 марок за кобылу и магарыч на восьмерых, кобыла вертится на месте, дрожит, грызет кору с дерева, возница дергает ее, 50 марок, Отто, и магарыч, не то проваливай. Покупатель еще раз ощупывает кобылу: ладно, заметано.

Желтые здания администрации, обелиск в память убитых на войне. А справа и слева длинные бараки со стеклянными крышами, это – хлевы, где скот ожидает своей участи. Снаружи – черные доски: Собственность объединения берлинских мясоторговцев-оптовиков. Устав утвержден правительством. Объявления на этой доске допускаются лишь с особого разрешения, президиум.

В длинных корпусах устроены двери, черные отверстия для впуска скота с номерами: 26, 27, 28. Помещение для крупного рогатого скота, помещение для свиней, самые бойни: место казни животных, царство обрушивающихся топоров, отсюда ты не уйдешь живым. К ним примыкают мирные улицы, Штрасманштрассе, Либигштрассе, Проскауерштрассе, а затем: зеленые насаждения, где гуляют люди. Люди живут скученно, в тепле, и если кто-нибудь захворает, например заболит горло, то сейчас же бегут за врачом.

А с другой стороны на протяжении пятнадцати километров проложены пути кольцевой железной дороги. Скот прибывает из провинций, из Восточной Пруссии, Померании [346] , Бранденбурга [347] , Западной Пруссии едут представители овечьей, свиной и бычьей породы. Блеют, мычат, спускаясь по сходням. Свиньи заходят и обнюхивают землю, не догадываясь, куда их ведут, за ними бегут погонщики с палками. Свиньи ложатся в хлевы и лежат белые, жирные, плотно прижавшись друг к другу, спят, храпят. Ведь их так долго гнали, потом трясли в вагонах, теперь под ними ничего не стучит, только очень уж холодны эти каменные плиты, животные пробуждаются, напирают на соседей. Лежат чуть ли не в два яруса. Вот две свиньи начинают драться, в загоне есть место, но они то прут, хрипя, друг на друга, норовя укусить противницу в шею или в ухо и вертясь волчком, то затихают, лишь изредка огрызаясь. Наконец одна, не выдержав, обращается в бегство, перелезая через других, победительница лезет за нею, кусается, нижний ярус приходит в движение, расползается, и враги проваливаются вниз, продолжая возню.

346

Померания – герцогство на побережье Балтийского моря, в 1815–1945 гг. прусская провинция.

347

Бранденбург – прусская провинция.