Берлинский дневник
Шрифт:
«Немец, — сказала она, — будет считать, что умрет добропорядочным немцем, если стоит на тротуаре, пока горит красный свет, а потом переходит улицу на зеленый, хотя прекрасно видит, что на него, нарушая правила, несется грузовик, который собьет его насмерть».
Для нее особенно горько, и эта горечь сквозила в ее словах, что Германия сделала ставку на войну, пожертвовав всем, на войну, которая может закончиться крахом западной цивилизации, определенные элементы которой не просто были привнесены в Германию, но и стремились создать единое целое с германской культурой. Она полагала, что нынешнему режиму западная цивилизация совершенно безразлична и он представляет собой элемент варварства, который во все времена таился в глубине немецкой истории и для которого жизнь имеет смысл только тогда, когда подразумевает победоносную войну, применение силы, завоевание, жестокость, уничтожение более слабого противника, особенно если он славянин. Она негодовала по поводу полного отсутствия
Сейчас в Германии взял верх неевропейский, антизападный элемент цивилизации, как она это назвала, и единственным способом спасти западноевропейскую природу немца, по ее мнению, было бы новое поражение, даже новый Вестфальский мир (разделивший Германию в 1648 году на три сотни мелких государств). Я в общем-то склонен согласиться с ней.
Берлин, 27 января
Кое-какие факты. С выходом карманного издания «Майн кампф» для солдат, находящихся на фронте, общий тираж этой гитлеровской библии, как стало известно сегодня, составил 5 950 000 экземпляров… В Польше в настоящее время подходит к концу самая большая организованная миграция населения со времен обмена населением между Грецией и Турцией после прошлой войны. Около 135 000 немцев из оккупированной русскими Восточной Польши селятся сейчас в районах, аннексированных Германией… Д-р Франк, генерал-губернатор Польши, утвердил своим указом смертную казнь для поляков, которые укрывают свои товары от продажи или отказываются продавать свою продукцию, когда им предлагают «разумную» цену. Это позволит немцам завершить разграбление Польши. Если поляки возражают, головы им долой. Германский суд в Позене (Познани) приговорил восьмерых поляков, в том числе трех женщин, к смерти за плохое обращение с немецкими летчиками — вероятно, парашютистами. Даже немцы признают, что ни один из этих летчиков не был убит.
Странная война. Сегодняшние сводки с фронта сообщают исключительно о том, как немецкие пулеметы борются с французскими громкоговорителями. Вроде бы французы передают вдоль рейнского фронта какие-то записи, которые, по словам немцев, носят характер личного оскорбления фюрера.
«Французы не понимают, — говорится в сводке без тени юмора, и это так удивляет в немцах, — что любые нападки на фюрера получат незамедлительный отпор со стороны германских войск». Итак, немцы открыли огонь по французским громкоговорителям в Альтенхайме и Брейзахе. Военные рассказывали мне, что на самом деле французы транслировали записи старых речей Гитлера, в которых он поносил большевиков и Советы.
Берлин, 28 января
В это воскресенье в Берлине с трудом верилось, что идет большая война. На улицах и в парках лежит глубокий снег, и на прудах и озерах Тиргартена тысячи людей катаются днем на коньках. Сотни детей, катающихся на санках. Думают ли дети о войне? Не знаю. В этот день в Тиргартене они, похоже, были заняты только санками, коньками, снежными горками и катком.
Берлин, 30 января
Марвин Брекинридж уже здесь, а завтра я еду на увеселительную прогулку в Гармиш, которую организует пресс-секретарь и доверенное лицо Гитлера д-р Диттрих (чтобы поддержать в нас дружественные чувства). Оттуда я надеюсь удрать на две недели в Швейцарские Альпы вместе с Тэсс и Эйлин. Сегодня вечером Гитлер произнес в Спортпаласе незапланированную речь по случаю седьмой годовщины прихода нацистов к власти. У меня не было жгучего желания присутствовать там, и вместо меня пошла Марвин. Она испытала сильный шок, увидев этого человека.
Гармиш-Партенкирхен, 3 февраля
Как-то нелепо вести отсюда передачи. Здесь проходят соревнования по зимним видам спорта, в которых участвуют страны — сателлиты Германии, а для нас они не представляют интереса. Я предполагаю ограничиться в своих репортажах более серьезной темой — темой войны. Беда в том, что единственный в городе микрофон находится на ледовом стадионе. Вчера во время эфира в два десять, как только я пустился в глубокие рассуждения о перспективах, которые ожидают этот несчастный воюющий народ, на льду прямо подо мной кто-то забил гол, на стадионе началось сумасшествие, и мне уже трудно было сосредоточиться на последующих шагах Гитлера. Ночная передача начиналась без десяти час, когда хоккейные матчи закончились и стадион настолько опустел, что мне пришлось провести под снегопадом уйму времени, прежде чем удалось разбудить сторожа, чтобы он меня впустил. В маленькой студии над стадионом было так холодно, что я громко стучал зубами и постоянно согревал дыханием пальцы, чтобы они оставались подвижными и можно было перелистывать страницы. Подозреваю, что слушатели Си-би-эс отнеслись к этим странным звукам неодобрительно.
Жаль мне Боба X., приехавшего вместе с нами молодого американского корреспондента.
С тех пор как началась война, он просто не выдерживал общения с немцами, что вполне объяснимо. Здесь, на нервной почве, он начал пить сильнее обычного, честно высказывать свои мысли, чему алкоголь иногда способствует, но, к сожалению, и порядочно всем надоел. Думаю, по возвращении в Берлин немцы предложат ему покинуть страну. Сегодня два наших ведущих американских корреспондента отказались сесть с ним за один стол в обеденном зале, что мне показалось неуместным. Эти двое слишком уж добиваются расположения нацистов. Сегодня Гитлер установил декретом, что отныне вводятся карточки на одежду для младенцев. Плохо дело, если страна вынуждена экономить на пеленках.В поезде Мюнхен — Лозанна, 4 февраля
Три сюжета, которые обязательно надо записать:
1. В Германии слушать зарубежные радиостанции — серьезное уголовное преступление. На днях мать одного немецкого летчика получила от люфтваффе извещение, что ее сын пропал без вести и его следует считать погибшим. Пару дней спустя Би-би-си, ежедневно передающая из Лондона списки немецких военнопленных, сообщила, что ее сын в плену. На следующий день она получила восемь писем от друзей и знакомых, которые слышали, что ее сын жив и находится в плену. После этого история приобретает дурной поворот. Мать заявила на всех восьмерых в полицию, сообщив, что они слушают английское радио, и их арестовали.
(Когда я попытался рассказать эту историю по радио, нацистский цензор вырезал ее на том основании, что американские слушатели не оценят героизм этой женщины, которая донесла на восьмерых друзей!)
2. Родителям офицера-подводника официально сообщили о смерти сына. Лодка не вернулась в назначенный срок, и германское Адмиралтейство признало ее погибшей. Родители заказали в церкви заупокойную службу. Утром в день службы к ним зашел мясник и попросил хозяина дома на пару слов. Потом пришел бакалейщик. Наконец, стали собираться друзья. Все они слышали сообщение Би-би-си, что молодой человек находится среди тех, кто взят в плен с подводной лодки. Но как отменить заупокойную службу, чтобы власти не узнали, что кто-то из близких этой семьи слушает зарубежную радиостанцию? А если родители не расскажут, то их самих арестуют. Собрали семейный совет. Решили службу не отменять. Когда она закончилась, участники церемонии собрались в доме родителей, где и поведали правду всем тем, кто еще не знал, и выпили шампанского.
3. Прошлым летом одна большая немецкая кинокомпания, затратив несколько миллионов марок, сняла фильм о подвигах германского легиона «Кондор» в Испании. Это был супербоевик о том, как проливались потоки немецкой крови в святой борьбе против большевизма в Испании. Его смотрели, его хвалили Гитлер, Геринг, Геббельс, Гиммлер. Затем в августе появился нацистско-советский пакт. Фильм теперь лежит на полке. Публике его ни разу не показывали.
Виллар-сюр-Оллон, Швейцария, 20 февраля
Из окна на той стороне долины видны крутые склоны альпийских вершин Ден-дю-Миди. Ближе к вечеру в лучах заходящего солнца заснеженные склоны гор приобретают фантастический розовый оттенок. Десять дней я провалялся в постели со своим ежегодным гриппом. Завтра надо возвращаться в Берлин. Здесь скоро наступит весна. Боевые действия, наступление, война — все кажется здесь таким далеким. Тэсс появляется в сумерках с раскрасневшимися щеками после четырехмильного лыжного спуска со склона, расположенного позади отеля. Эйлин приходит с еще более красными щечками, провозившись весь день в снегу. Вечером, до моей болезни, великолепный ненормированный обед, а потом разговоры и танцы в баре, с людьми, не потерявшими здравый смысл. В первый день и в последние три после болезни катались на катке с Веллингтоном Ку, китайским послом в Париже, который сам выздоравливал после гриппа и только учился кататься на коньках. Ку (выглядит он на тридцать, но ему, вероятно, за пятьдесят) пытается привить мне широту взглядов, которой обладают китайцы, но у меня не хватает ни терпения, ни мудрости воспринимать все это. Он рассматривает войну в Китае и эту войну просто как главы длинной истории, как места, где люди останавливаются и делают паузу на долгом и длинном пути. И говорит он тихо, и еле передвигается на разъезжающихся в разные стороны коньках.
Берлин, 23 февраля
День моего рождения. Размышляю о том, что мне уже тридцать шесть, и что ничего еще не сделано, и как быстро пролетает этот средний возраст.
Вчера был неприятный момент на швейцарской границе: швейцарцы освободили меня от всех моих запасов — шоколада, мыла, консервов, кофе и бутылки виски, подаренной Уайнантом. Я их понимаю. Они отрезаны от внешнего мира, хотят сохранить то, что имеют, и не желают, чтобы что-то попало в руки немцев. Но я расстроился. На германской стороне границы гестаповцы обыскали две трети пассажиров, включая женщин. По какой-то причине, может, потому, что я последний получил штамп в паспорт, а поезд опоздал, меня отпустили с миром.