Берлинский дневник
Шрифт:
И еще: я не думаю, что потери с обеих сторон были велики. Так мало видишь могил.
Париж, 20 июня
Те, кто ездил вчера в Орлеан и Блуа, рассказывают жуткие вещи. Вдоль дороги они видели, по их оценкам, около 200 000 беженцев — люди всех сословий, бедные и богатые, лежат на обочинах дорог или на опушках леса, умирая от голода, — без пищи, без воды, без крова, лишенные всего.
Это только малая часть того множества тех миллионов людей, которые покинули Париж и другие города перед приходом немцев. Они бежали по дорогам страшно напуганные, со своими пожитками на спине, или на велосипедах, или в детских колясках, с детьми на руках. Дороги быстро оказались запруженными. Войска тоже пытались воспользоваться ими. Прилетели немцы и начали бомбить эти дороги. Появились убитые и умирающие от ран. И нет пищи, нет воды, негде укрыться, некому позаботиться. Буллит оценивает число беженцев между Парижем и Бордо в семь миллионов. Если срочно
Гуманитарная катастрофа, какой не было даже в Китае. (А сердца скольких французов или других европейцев были тронуты, когда наводнение, эпидемия голода или война уносили жизни миллионов китайцев?)
Завтракал с Буллитом в его резиденции. Он все еще потрясен случившимся. Он рассказал, что, хотя Гитлер, Риббентроп и Геббельс ненавидят его так же сильно, как проклинают Рузвельта, германские военные власти оказали ему необходимые почести. Нацисты потребовали от представителей трех американских пресс-ассоциаций обещания не встречаться с Буллитом и даже не заходить в американское посольство (это обещание они твердо держали, однако Фред Ошер имел мужество позвонить по телефону в посольство и засвидетельствовать свое почтение). Я считаю, что, несмотря на давление нацистов, у меня нет никаких обязательств и я не могу не быть здесь свободным американским гражданином, и с радостью принял приглашение посла, которого я знаю много лет. Самым болтливым гостем на ланче был М. Анри-Эй, [35] сенатор и мэр Версаля. Он один из немногих политиков, удержавшихся на своей должности. Его обида на англичан, высказанная в беседе за ланчем, сопоставима только с его обидой на немцев. Не знаю, кого он больше осуждал за крах Франции, он поливал грязью и тех и других. Он был сильно возмущен. Вчера, по его словам, один молодой немецкий офицер ворвался в его кабинет в мэрии Версаля и бесцеремонно приказал отремонтировать его машину. Если через час машина не будет готова, сказал немец, М. Анри-Эй будет арестован. Для мэра-сенатора это было слишком.
35
Позднее был назначен маршалом Петэном послом Франции в Вашингтоне. (Примеч. авт.)
«Сэр, — сказал он, по его словам, немцу, — вы разговариваете с французским сенатором и мэром Версаля. Я немедленно доложу о вашем поведении вашему начальству в Париже».
После этого он сразу, хотя у него и плохо с бензином, помчался в Париж, чтобы выполнить свое обещание.
Париж, 21 июня
В том же самом месте, на небольшой поляне в Компьенском лесу, где 11 ноября 1918 года в пять часов утра было подписано перемирие, положившее конец мировой войне, Адольф Гитлер вручил сегодня свои условия перемирия Франции. Чтобы германский реванш был полным, встреча немецкого и французского уполномоченных состоялась в личном вагоне маршала Фоша, где тот предъявлял условия перемирия Германии двадцать два года назад. Использовали даже тот самый стол в ветхом старинном вагоне. А сквозь окна мы видели Гитлера, восседающего на том самом месте, где сидел Фош, когда диктовал условия того договора.
Унижение Франции и французов было полным. И все же в преамбуле к условиям перемирия Гитлер заявил, что выбрал это место не из мести, а только для того, чтобы исправить старую ошибку. По поведению французских делегатов я понял, что разницы они не почувствовали.
Германские условия нам пока неизвестны. В преамбуле говорится, что генеральная линия их такова: 1) предотвратить возобновление боевых действий; 2) предоставить полные гарантии нейтралитета Франции, необходимые Германии для продолжения ее войны против Англии; 3) заложить фундамент для мирного сосуществования, основой которого должны стать репарации за несправедливость, причиненную Германии силой. Последний пункт, видимо, означает: реванш за поражение 1918 года.
Вечером Керкер для Эн-би-си и я для Си-би-эс в совместной получасовой передаче постарались, как смогли, описать сегодняшнее потрясающее представление. Думаю, передача получилась хорошая.
Мирные переговоры начались в три пятнадцать дня. Теплое июньское солнце освещало громадные вязы и сосны, отбрасывавшие приятную тень на лесные аллеи, когда появился Гитлер в сопровождении германских полномочных представителей. Он вышел из машины перед французским монументом Эльзас-Лотарингии, стоящим в конце аллеи, примерно в двухстах ярдах от поляны, где на том же самом месте, что и двадцать два года назад, их ожидал вагон перемирия.
Монумент Эльзас-Лотарингии, я заметил, был покрыт немецкими боевыми знаменами так, чтобы невозможно было ни разглядеть его, ни прочитать на нем надпись. Но я видел его несколько лет назад. Огромный меч, представляющий собой меч союзников, вонзается своим острием в большого жалкого орла, олицетворяющего бывшую империю кайзера. Внизу надпись на французском
языке гласит: «Героическим солдатам Франции… Защитникам страны и справедливости… Доблестным освободителям Эльзас-Лотарингии».Я вижу в бинокль, что фюрер останавливается, бросает взгляд на монумент и изучает флаги рейха с большими свастиками посередине. Затем он медленно направился в нашу сторону, к маленькой поляне в лесу. Я наблюдал за выражением его лица. Оно было важным, серьезным, но все-таки отражало жажду мести. Его пружинистая походка символизировала триумфатора-завоевателя, покорителя мира. Было в выражении его лица и еще нечто такое, что трудно описать. Какое-то мелочное внутреннее удовольствие от присутствия при этом великом повороте судьбы — повороте, который он сам и совершил.
Теперь он подходит к маленькой лесной поляне. Останавливается и неторопливо осматривается вокруг. Поляна эта круглая, диаметром около двухсот ярдов, и спланирована как парк. Ее окружают кипарисы, за ними высятся огромные лесные вязы и дубы. В течение двадцати двух лет это место было одной из национальных святынь Франции. Мы ведем наблюдение, стоя на почтительном расстоянии по периметру поляны.
Гитлер задерживается и пристально смотрит вокруг. В стоящей за его спиной группе другие полномочные представители Германии. Геринг, сжимающий в руке свой маршальский жезл, он одет в небесно-голубую форму военно-воздушных сил. Все немцы в форме. Гитлер в двубортном сером кителе с Железным крестом на левом нагрудном кармане. Рядом с Герингом два немецких военачальника: генерал Кейтель, глава верховного командования, и генерал фон Браухич, главнокомандующий сухопутными войсками. Возраст обоих приближается к шестидесяти, но выглядят они моложе, особенно Кейтель, который имеет щеголеватый вид в своей чуть сдвинутой набок фуражке.
Еще там находится Эрих Рёдер, гросс-адмирал германского флота, в синей морской форме с неизменным стоячим воротником, который носят обычно все немецкие морские офицеры. В гитлеровской свите двое гражданских — министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп, в мышино-сером мундире министерства иностранных дел, и Рудольф Гесс, заместитель Гитлера, в серой партийной униформе.
Сейчас три часа восемнадцать минут. На небольшом флагштоке посередине поляны поднимается личный штандарт Гитлера.
Там же, в центре, стоит, возвышаясь примерно на три фута над землей, большая гранитная глыба. Гитлер, в сопровождении остальных, медленно подходит к ней, делает шаг вперед и читает надпись, выбитую крупными буквами на камне. Она гласит: «ЗДЕСЬ 11 НОЯБРЯ 1918 ГОДА НЕ УСТОЯЛА ПРЕСТУПНАЯ ГЕРМАНСКАЯ ГОРДЫНЯ ГЕРМАНСКОЙ ИМПЕРИИ… ПОБЕЖДЕННАЯ СВОБОДНЫМИ НАРОДАМИ, КОТОРЫЕ ОНА ПЫТАЛАСЬ ПОРАБОТИТЬ».
Гитлер читает ее, и Геринг читает ее. Все они читают надпись, стоя в тишине под июньским солнцем. Пытаюсь уловить выражение лица Гитлера. Я нахожусь всего лишь в пятнадцати ярдах от него и в бинокль вижу его так, словно он стоит прямо передо мной. Много раз наблюдал я это лицо в великие моменты жизни Гитлера. Но сегодня! Оно источает презрение, гнев, ненависть, жажду мести, триумф. Он отходит от монумента и ухитряется даже этим шагом мастерски изобразить презрение. Он пренебрежительно и злобно оглядывается на камень, злобно, это чувствуется, потому что не может стереть эту ненавистную, раздражающую надпись одним взмахом своего высокого прусского сапога. Он медленно обводит взглядом поляну, и теперь, когда его глаза встречаются с нашими, осознаешь всю глубину его ненависти. Но и его торжество тоже — реваншистская торжествующая ненависть. Неожиданно, будто оттого, что лицо не дает полную картину его эмоций, он принимает и соответствующую его настроению позу. Резко хлопает себя руками по бедрам, расправляет плечи, широко расставляет ноги. Великолепная поза для выражения полного пренебрежения и испепеляющего презрения к этому месту и ко всему тому, что в течение двадцати двух лет оно символизировало, ибо оно было свидетелем унижения Германской империи.
Наконец Гитлер ведет свою компанию к другому гранитному камню, поменьше, стоящему в пятидесяти ярдах от первого. На этом месте размещался железнодорожный вагон, в котором во время переговоров о перемирии жили с 8-го по И ноября 1918 года германские представители. Гитлер бросает взгляд на надпись: «Германские представители». Мне видно, что камень установлен между старыми проржавевшими рельсами, теми самыми, на которых стоял двадцать два года назад немецкий вагон. Недалеко от края поляны высится большая статуя маршала Фоша из белого камня. Он изображен таким, каким вышел утром 11 ноября 1918 года из вагона перемирия. Гитлер проходит мимо, похоже, не видит.
Время пятнадцать двадцать три, и немцы направляются к вагону перемирия. Минуту-другую стоят, беседуя, на солнышке около вагона. Затем Гитлер поднимается в вагон, за ним все остальные. Сквозь окна вагона нам все отлично видно. Гитлер занимает то место, где сидел во время подписания условий перемирия в 1918 году маршал Фош. Остальные рассаживаются вокруг него. Четыре стула напротив Гитлера остаются свободными. Французы еще не появились. Но ждать приходится недолго. Точно в три тридцать они выходят из машины. Они прилетели из Бордо на ближайший аэродром. Они тоже бросают взгляд на мемориал Эльзас-Лотарингии, но мельком. Затем в сопровождении трех немецких офицеров идут по аллее. Теперь, когда они вышли на освещенную солнцем поляну, мы видим их.