Бермудский треугольник черной вдовы

Я насторожилась:

– Партнеру? Хотите сказать, он был гей?

Глава 17

– Володю совратил взрослый мужчина, – после короткой паузы продолжил Кириллов. – У Сачкова не было отца, мать вечно добывала деньги, ее общение с сыном ограничивалось несколькими минутами в день, а разговоры с ним велись так:

– Уроки сделал?

– Да.

– Молодец.

На этом все. Вроде у мальчика нормальная обстановка дома, его не бьют, не унижают, есть одежда, еда, мама не пьет, не курит, она просто не интересуется, что у сына на душе. Упрекнуть Надежду Михайловну в невнимательности к сыну язык не поворачивается, ее бывший муж не платил алименты, старательно прятался от собственного ребенка, категорически не желал дать даже копейки на его содержание. Женщина выбивалась из сил, чтобы купить Володе джинсы, ботинки, книги. Сачков понимал, что мама его любит, просто у нее, бегающей между разными работами, недостает времени. Но мальчику нужен рядом взрослый, который стал бы его другом. А в соседней квартире жил учитель музыки Ираклий Квилидзе. Володе едва исполнилось семь, когда Ираклий как-то вечером попросил его посидеть у себя дома пару часиков.

– Жду важного звонка, – пояснил Квилидзе, – а надо срочно ехать по делам. Снимешь трубку, запишешь информацию, заработаешь на мороженое – и свободен.

Перспектива съесть пломбир Вову вдохновила, он с радостью согласился на нетрудную работу. Ираклий вернулся часа через три и велел ребенку:

– Ну, рассказывай.

– Телефон молчал, – расстроился Володя. – Я не заработал на эскимо?

– Почему? – удивился сосед. – Честно караулил трубку, вот твои деньги. Иди мой руки, сейчас поужинаем вместе.

Мама Сачкова варила на неделю борщ в огромной кастрюле, к четвергу мальчик уже не мог смотреть на суп. А Ираклий в тот день выставил на стол неведомые ему кушанья: харчо, лобио, цыпленка в остром соусе. После еды он сел за пианино, заиграл, потом предложил Володе исполнить песню дуэтом…

С того дня школьника словно магнитом потянуло к Квилидзе. Надежда Михайловна забеспокоилась. Ираклию было за сорок, он работал учителем, ясное дело, хороший человек. Спустя пару месяцев сосед предложил заниматься с Вовой бесплатно музыкой, сказал: «Мальчик щедро одарен, ему надо думать о карьере артиста, знание нот, умение хорошо играть на рояле и петь – большой плюс для тех, кто решил сделать карьеру на сцене. Я помогаю многим детям из малоимущих семей».

– Слушайся Ираклия Вахтанговича во всем, – велела мать сыну, – не спорь с ним, он из тебя человека сделает.

Квилидзе начал учить Вову играть гаммы, но, главное, у него всегда было время, чтобы ответить на любые вопросы первоклассника. Ираклий вкусно кормил ребенка, угощал его конфетами-сладостями, хвалил за пятерки, ругал за тройки. Володя от всего сердца полюбил его и не понял, как и когда очутился с ним в постели.

– Это будет нашей маленькой тайной, – внушал ему Ираклий, – так все отцы с сыновьями поступают, но об этом вслух не говорят, в особенности женщинам. Надежде Михайловне ничего знать не следует. Смотри не выдай секрет, иначе наша дружба лопнет и мы расстанемся навсегда.

Больше всего на свете Володя боялся потерять Ираклия, поэтому он молчал и был совершенно счастлив.

У Квилидзе в библиотеке было много художественных альбомов, разных других книг. Ираклий показывал ребенку шедевры мировой живописи, читал ему легенды и мифы Древней Греции, водил в консерваторию, он сделал из мальчика образованного человека, но с ранних лет внушал ему, что мужчина бисексуален, может быть хорошим супругом, отцом, жить с женщиной, как того требует общество, но любить он способен только мужчину, слабый пол нужен исключительно для продолжения рода, а страсть возможна лишь с себе подобным. Когда Володя пошел в выпускной класс, Ираклий сказал ему:

– Ты красивый мальчик, на тебя заглядываются девочки. Очень странно, что ты не обращаешь внимания ни на одну из них. Не следует вызывать удивление ребят и учителей. Поухаживай за кем-нибудь.

– Нет. Мне придется с ней целоваться, – испугался подросток, – я не хочу.

– Дружочек, не стоит выделяться из толпы, – заметил Квилидзе, – надо быть таким, как все, тогда избежишь беды. И зачем с кем-то обниматься? Найди скромную воспитанную девушку, раз в неделю приглашай ее в кино или погулять в парке. Все вокруг будут считать, что ты влюбился. Платонические романтические отношения никого ни к чему не обязывают.

И Сачков завел отношения с Любочкой, рассчитал, что школьница младшего возраста не захочет поцелуев. Девочка нравилась Вове, она живо реагировала на его шутки, хорошо танцевала, была забавной, десятиклассник ощущал себя рядом с ней умудренным опытом мужчиной, старше этак лет на двадцать. Узнав, что Люба, несмотря на своего интеллигентного отца, ни разу не посетила Третьяковку, Володя повел ее в музей, рассказал о картинах. Любаша слушала его с раскрытым ртом, и это ему польстило. Когда они вышли на улицу, Сачков, копируя Ираклия, спросил:

– Ну, что произвело на тебя наибольшее впечатление?

– Гора черепов, – прошептала Любаша, – большая картина, в углу висит.

– «Апофеоз войны» Верещагина, – догадался Володя, – ты меня удивила, я полагал, что ты придешь в восторг от «Аленушки» Васнецова.

– Очень страшные кости, – вздрогнула Любаша и зашмыгала носом.

Сачков усмехнулся и купил ей вафельный стаканчик с мороженым. Любаша сразу повеселела, слопала лакомство и схватила Володю липкой ладошкой за руку.

– Спасибо. А когда мы еще куда-нибудь пойдем? Только в Третьяковку больше не надо. Там страшно. Я боюсь черепов.

– Ладно, – засмеялся Сачков и погладил Любашу по голове.

Это свидание на всю жизнь определило их отношения. Володя был старшим, умным, понимающим, заботливым, а Любочка – маленькой девочкой, испугавшейся картины Верещагина. Ни о каком сексе с малышкой Володя и подумать не мог, его вообще не тянуло ни к девочкам, ни к юношам. Сачкову был нужен исключительно Ираклий. А Люба понятия не имела о том, что в жизни Володи есть мужчина.

Квилидзе подготовил своего воспитанника к поступлению в театральный вуз, включил все свои связи, и Сачков стал студентом. Ираклий был счастлив и вдруг неожиданно умер. Смерть любовника стала огромным ударом для юноши, ему словно отрубили правую руку. Поскольку у Квилидзе не было родственников, Володя сам похоронил его, целый год ездил каждый день на могилу, плакал. А потом Ираклий приснился парню и с укоризной сказал:

– Хватит нюниться. Я весь испереживался, глядя с небес на твои страдания. Мы встретимся, но тебе сначала придется прожить свою жизнь, прекрати убиваться, женись на Любочке, пусть все знают, что ты семейный человек. И сделай счастливым какого-нибудь заброшенного матерью мальчика, воспитай его, как я тебя.

Сачков воспрял духом, подождал, пока Любаше исполнится восемнадцать, отвел ее под венец и стал размышлять, где найти несчастного, никому не нужного ребенка.

Семейная жизнь с Любой оказалась счастливой, супруга не настаивала на интимных отношениях. В первое время после свадьбы Володя все же заставлял себя лечь с женой под одеяло. Но потом Любаша забеременела, и Сачков испугался. Нет, нет, он категорически не собирался становиться отцом. Люба сделала аборт, и сексуальная жизнь супругов сошла на нет, они жили как друзья. Володя знал: вернее, лучше, преданнее Любаши в его жизни никого нет. А вот с воспитанниками получалось плохо. Тайком от супруги Сачков начал сниматься в массовках, жене он говорил, что репетирует роль для спектакля, который ставит декан его курса. Наивная Люба, ничего не знающая о мире театра-кино и вузах, где готовят будущих артистов, верила мужу. А у Володи появилось немного денег, он снял тайком крошечную квартирку в Подмосковье и привел туда малыша, который на вокзале просил милостыню. Ребенок сказал, что ему девять лет, его мать пьет горькую, дома нечего есть, и Володя стал заботиться о бедняжке. Он одел-обул ребенка, откормил его, занимался с ним музыкой. Но как-то раз в дверь съемной однушки позвонили, на пороге возникла баба, которая заявила:

– Трахаешь моего Петьку? Я не против. Но он стоит сто баксов за раз. Гони деньги, или стукну в милицию, что малолетних развращаешь.

– Дай ей денег, – деловито велел воспитанник, – иначе не отстанет. Она всегда с мужиков грины тянет.

Сачков оторопел, протянул тетке мзду, а когда та ушла, спросил у малыша:

– Сколько тебе на самом деле лет?

– Пятнадцать, – заржал тот, – я мелкий, поэтому такие, как ты, меня за второклассника принимают. Я не против с тобой жить, но не бренчи больше на пианино, тошнит уже от него. Слушай, раз маманьке доллары дал, может, и мне подкинешь? Я с тобой уже четыре месяца, а налички не вижу.