Бермуды
Шрифт:
– Совсем забыл, мне нужно, - начал я лихорадочно выплетать, придумывая весомую причину…
Аллочка, подарив мне ледяную улыбку, сказала: «Знаю». После этого засунула ландыши в карман моей куртки, тихо прошептала: «В туалете будешь нюхать». И быстро ушла вперед, навсегда.
Четыре года техникума пролетели, как четыре дня. Я хорошо защитился и попал на работу в УКРТОРГРЕКЛАМУ. На дворе стоял 1972 год. Мне стукнуло девятнадцать. Я и мой друг Матвей упивались взрослой жизнью. Мастерские, где мы работали, занимали первый этаж жилого дома недалеко от знаменитой «Киянки». Мы на двоих получили комнатку, украсили ее плакатом Джимми Хендрикса
Как-то после очередной поляны я и Матвей кувыркнулись с очередным Любасиком. На другой день я себя почувствовал зрелым и опытным чуваком. Перешел почти со всеми на «ты» и веселил всех анекдотами. Единственный человек, который не смеялся, был Санек Вишневский - душа всех компаний. Остроумный рассказчик, придумщик и великолепный импровизатор. Я фамильярно похлопал его по плечу - выше голову, Санек, жизнь прекрасна! И подмигнул Матвею. Санек грустно отвечает:
– Вам хорошо, вы - дурачки, а мне что делать?
– А что случилось? У тебя неприятности?
– Триппер у меня, - отвечает Санек, - вчера утром закапало, где эта чума - Любасик взялась на мою голову?!
– Как Любасик?
– одновременно спросили я и Матвей, поднимаясь с дивана.
– Мы тоже там вчера отметились.
Санек оживился и говорит:
– Друзья, от чистого сердца поздравляю вас с первой гонореей.
Мы очень испугались, затащили Санька в нашу мастерскую - «помоги, Саня».
– На трипдачу не хотите?
– Да ты что, это катастрофа - родители, бумаги на работу…
Санек выглядел воодушевленным. Он строго спросил:
– Сколько прошло часов, только попрошу максимально точно и со всеми подробностями.
Мы поминутно восстановили события. Саня напряг лоб, что-то высчитывая, и окинул нас озабоченным взглядом.
– Времени у нас почти нет. Быстро в аптеку, купите йод, марганцовку, хлорку, бинт, вату.
Мы полетели в аптеку. В мыле - назад.
– Прежде всего, возьмите два ведра с водой, разведите марганцовку, можно добавить чуть йода.
– Быстрее, триппер ждать не любит.
– Теперь снимайте штаны и макайте свои пончики в ведро. Волноваться нельзя, курить нежелательно, бух исключается полностью.
– А сколько часов нужно мочить?
– спросил я.
– Сейчас начало двенадцатого, значит, сидим до шести. Время засек, так что не волнуйтесь. Пойду и я выпью таблетку, сердце что-то давит.
Он вышел, мы сидим, болтаем пенисами марганцовку. Вскоре Санек вернулся. На его лице висела улыба до ушей:
– Ребята, слушайте анекдот, только что пацаны рассказали.
Я его оборвал:
– Санек, в другой раз, сегодня как-то не хочется. И закрой, пожалуйста, дверь на ключ, а то сейчас попрутся - дай клей, дай линейку.
Санек провернул ключ:
– Блин, забыл вас предупредить, совсем выскочило из головы: марганцовка - средство, конечно, эффективное, но для того чтобы исключить риск полностью, нужно намазать йодом шею, преградить путь инфекции в голову.
– Мажь, - тихо сказали мы.
Санек ватным квачом нарисовал на наших шеях йодовые
ошейники и обратился к нам со словами:– Друзья, сейчас делаем перерыв, постарайтесь вспомнить, к каким вещам вы притрагивались.
– Зачем это?
– Возбудитель гонореи - гонококки живут без среды около суток, то есть если ты, к примеру, трогал банку с гуашью, книгу или макетный нож, то целые сутки подвергаешь опасности не только себя, но и коллектив.
Санек подумал и добавил:
– Сейчас пойду, у пацанов стрельну еще два ведра. А вы разведете в них хлорку и помоете полы в коридоре и туалете. И влажной тряпкой протрите все, к чему притрагивались.
Пришлось мыть. И снова - в ведро, вяло помешивать фаллосами марганцовочную жидкость, создавая карминовую зыбь. Время подползло к трем. Санек стал чаще выходить и возвращался счастливым, предлагая рассказать новый анекдот. После очередной отлучки он обратился к нам.
– Только что звонил Борису, знакомому венерологу, консультировался с ним. Пообещал приехать к нам, осмотреть вас. Теперь мочите вату в марганцовке, обкладывайте свои красноголовцы, бинтуйте и быстро за мной.
Выполнив указания и еле втиснув в брюки забинтованных дружков, сияя оранжевыми йодными ошейниками, мы прибыли в самую большую мастерскую, где нас встретили накрытые столы и громовой истерический хохот всего коллектива.
Матвей подрался с Саньком и впоследствии стал антисемитом. А я - нет.
Однажды мы с ним вдвоем выполнили заказ и, получив зарплату, решили отметить событие в ресторане «Интурист». В этом заведении Санька знали все, от швейцара до администратора, и по-приятельски с ним здоровались. Мне было приятно, что у меня такой знаменитый друг. Нас усадили за лучший стол и быстро обслужили. Мы заказали бутылку кубинского рома, салат и отбивные. Зал был заполнен наполовину. После нескольких рюмок Санек завертел головой: «Где красивые тетки, я вас спрашиваю?»
В зал вошли музыканты. Подстроили инструменты и врезали попурри из вещей группы «Chikago». Зал постепенно заполнялся, стало веселей. Мы заказали второй флакон. Санек наклонился ко мне и тихо сказал:
– Возле туалета перетер со знакомым официантом. В зале, справа от меня, гуляют америкосы. Так вот, одна чува всё время на тебя смотрит. Я аккуратно посмотрел на американцев и засмеялся.
– Санек, ты шо, сдурел - это «совы» приехали из Тамбова на турпоезде.
– Ты ничего не понимаешь. Только стейцы позволяют себе одеваться во что попало.
Он налил еще по одной.
– Я профессиональный фарцовщик и фирму за километр чую. Так, короче, будем бомбить стейцов. По моему сигналу приглашаешь бабца на танец. Ты потом оценишь, как работает мистер Вишневский.
– Саня, я же английского не знаю, - разволновался я.
– Не беда, запомни только одну фразу: «плиз, дансинг виз ю».
Он сорвался с места и пошел к музыкантам, заказать что-нибудь из «Битлов». Наконец Санек поднял руку. Этот жест обозначал - пошел. Я поднялся и, раскачиваясь, пошел к американцам. Гитарист наклонился к микрофону и на весь зал объявил: «А теперь для нашего друга Шурика звучит его любимая песня «Друзья, купите папиросы». От ужаса я начал трезветь, но деваться было некуда. На меня с любопытством смотрел весь зал. К тому же я уже стоял у стола стейцов и выпалил заученную фразу. Седая американка, старше моей матери лет на пятнадцать, в самопальной вязаной розовой кофте повернулась к соседу, по-видимому, к мужу, и тревожно спросила: