Бернард Больцано

Логика не может полностью отвлечься от содержания. Она, например, предполагает различия между знанием, полученным из опыта, и внеопытным знанием (см. там же, 48), ведь логика должна давать нам различные средства для получения различного рода знаний. Мыслитель указывает, что нужно отличать объект науки, т. е. ее предмет, от ее содержания, которое составляют ее положения. Так, объект геометрии — пространство, а ее содержание — предложения о пространстве. Больцано правильно различает содержание и предмет науки. Прав он и в том, что логика не может быть абсолютно формальной. Так или иначе она сохраняет связь с научным содержанием, а через него и с действительностью. Больцано стремится показать, что логика не может отвлечься от вопросов происхождения нашего знания, от видов его — эмпирического или теоретического. Логика необходимо связана с теорией познания и полностью абстрагироваться от нее не может. Какова, по Больцано, эта связь логики с теорией познания, будет видно дальше. Здесь следует только сказать, что недостаточно четкое разграничение содержательного и формального моментов в логике мешало Больцано в разработке логического учения.

Чешский мыслитель под логикой понимает научное изучение объективной связи истин- и предложений-в-себе, а также способ получения и изложения истин. Здесь мы подошли к центральному пункту в наукоучении Больцано — к его теории предложений-, представлений- и истин-в-себе.

Интересы Больцано, как мы знаем, сосредоточивались вокруг математики, этики и теологии. С юных лет он ищет все более прочные основания для своих убеждений, а также строгий метод научного, главным образом математического, исследования. Он находит их в разрабатываемой им логике. Самым важным своим открытием Больцано считает учение об истине-в-себе, представлении-в-себе и предложении-в-себе. Оно служит фундаментом всей его логики. Предложения, истины и представления — ее основные элементы. Выражение «в-себе» заимствовано у Канта. Известно, что одним из принципиальных понятий системы Канта явилось понятие вещи-в-себе. В его философии оно несет большую нагрузку, указывая на непознаваемость вещей, которые неизвестны нам по своей сущности и остаются как бы в себе. В то же время вещь-в-себе — это и материалистическая посылка в кантовском учении. Вещи существуют объективно, независимо от познания субъекта, являясь источником, причиной его чувственного опыта. У Больцано понятие «в-себе» служит лишь тля обозначения объективности, независимости предложений-в-себе, истин-в-себе от мыслящего субъекта. Анализ характера этой независимости показывает особенности теории познания Больцано.

Предложения-, истины- и представления-в-себе не существуют где-либо, их нет ни в сознании, ни вне сознания. Все реальные предметы и события существуют в пространстве и во времени. Предложениям- и истинам-в-себе пространственно-временная характеристика не присуща. Не являются они и причинами, например, наших истин в сознании или произносимых предложений. Причинноследственные отношения характерны только для существующих вещей. Вот как Больцано определяет предложение-в-себе: «…под предложением-в-себе понимаю я любое высказывание о том, что нечто есть или нет, безразлично выражается оно кем-то в слогах или нет, а также мыслится в уме или не мыслится» (там же, 76). Предложение-в-себе обычно выражается одним или несколькими словами и может быть истинным или ложным. Например, «четырехугольник является круглым» — ложное предложение. Больцано указывает, что слово «предложение» недостаточно ясно выражает то, что он хочет сказать, так как обычно под предложением понимают нечто высказанное или написанное, т. е. кем-то произведенное. Предложение-в-себе нужно поэтому отличать от грамматической языковой его формы. Последняя есть нечто реально произнесенное или написанное. То, что кто-то произносит или пишет предложение на бумаге, является случайным обстоятельством для предложения-в-себе. Имеется бесконечно много предложений-в-себе, которые никто не произносит и не мыслит. Больцано даже приводит пример предложения-в-себе о предложениях-в-себе: «Бог, как вездесущий, знает не только все истинные предложения, но также все ложные, не только те, которые какое-либо сотворенное существо считает истинными или о которых производит лишь представления, но также и те, которые никем не рассматриваются и не представляются» (там же, 78).

Таким образом, Больцано, понятие «предложение-в-себе» получается путем абстракции от языковой оболочки предложения, от процесса мышления, суждения. Мышление является психическим процессом, и, как таковое, оно существует в определенное время, у конкретного субъекта. Предложение-в-себе может быть выражено в различных языках и словах, т. е. может быть множество грамматических предложений для одного и того же предложения-в-себе. Но предложение-в-себе не связь слов, а смысл, который выражается посредством этой связи (см. там же, 121). Больцано неоднократно подчеркивает отсутствие свойства существования у предложений-в-себе. «Только мыслимое или утверждаемое предложение, — пишет он, — имеет существование в уме существа, которое мыслит или судит; только предложение-в-себе, которое есть содержание мысли или суждения, не является ничем существующим; таким образом, было бы нелепо говорить, что предложение имеет вечное бытие или что оно в определенный момент возникло и в другой снова исчезло» (там же, 77). Суждения или мыслимые предложения существуют реально в определенное время, и если предложение-в-себе одно, то мыслимых предложений или суждений много, и с каждым актом мысли их число увеличивается. Больцано находит у Лейбница понимание предложений, близкое к своему, но не согласен с немецким философом в том, что предложение является возможностью мысли, или чем-то таким, что может быть мыслимо или составлять содержание мысли Больцано стремится отделить мыслимость предложения от него самого. Мыслимость может быть свойством предложения, но не входит в определение предложения-в-себе, не может объяснить его. Истина-в-себе является видом предложения-в-себе (см. там же, 112). Выражения «вечные истины религии», «вечные истины математики» имеют в виду не истину-в-себе, а лишь то, о чем говорят истины. Самой истине, как и предложению-в-себе, нельзя приписать никакой временной характеристики. Так, когда говорят о вечных истинах математики или морали — например, в следующих высказываниях: «порок делает человека несчастным», «прямая является кратчайшим расстоянием между двумя точками», — вечность как свойство характеризует не истину-в-себе, а те связи, которые она выражает, точно так же как некоторые истины выражают преходящие связи, например, в предложениях: «идет снег», «четверик зерна стоит три талера» (см. там же). «Высказать» истину в собственном смысле слова нельзя. Для характеристики истины бессмысленно указание на время и место.

Следует подчеркнуть, что предложения-в-себе используются Больцано как логические образы, абстрактные объекты. Истинностные характеристики «истина» и «ложь» определяются как самостоятельные логические значения. Чешский мыслитель отвлекается от конкретного смысла предложений, оперирует с ними как экстенсиональными объектами, а не интенсиональными.

Последними элементами, кирпичиками, из которых складываются предложения и истины-в-себе, являются представления-в-себе. Они также выражаются посредством слов или связи слов, но в отличие от предложений-в-себе в них ничего не утверждается и не отрицается. Представления нашей души субъективны. Мыслим ли мы что-либо, воображаем или воспринимаем внешними или внутренними чувствами, не судя, не утверждая ничего об этом, мы в данных случаях нечто представляем (см. 21, 1, 216). Например, я вижу розу и при приближении к ней воспринимаю запах. Все это субъективные представления, так как они предполагают субъект. Объективные представления имеются, когда никто не представляет их. Больцано с сожалением констатирует, что слова «представление-в-себе» еще хуже выражают смысл того, что он хочет сказать, чем слова «предложение-в-себе». В немецком языке слово «предложение» (Satz) можно перевести, например, и как закон, теорема, т. е. нечто объективное, независимое от деятельности сознания. Слово же «представление» всегда предполагает некоего субъекта, который что-то представляет. Больцано не находит в языке адекватных средств для выражения своих идей. Это и не удивительно: язык как бы сопротивляется попыткам философа отделить от него то, что не может существовать вне языка. Независимость представления-в-себе от субъекта он показывает на примере: число виноградин в виноградниках Италии прошлым летом. Этого никто не представлял и не представляет, но это представление-в-себе (см. 21, 1, 218).

Представления-в-себе, по Больцано, не являются ни истинными, ни ложными, таковыми могут быть лишь предложения-в-себе, которые состоят из представлений-в-себе. Когда говорят об истинности или ложности представления, то имеют в виду истинность или ложность только его применения к определенным предметам через предложение типа «это есть А», где А — представление. Многие современные логики защищают подобную точку зрения об истинности как свойстве только высказываний, а не их составляющих — понятий (см. 59, 183). Предложения-, истины- и представления-в-себе являются материей субъективных, или мыслимых, предложений, истин и представлений. Таковы в самом сжатом виде основные положения важнейшей части логики Больцано.

Проще всего было бы сказать, что Больцано возрождает в новом виде платонизм. Некоторые исследователи прямо заявляют, что Больцано, мол, не прав, говоря об оригинальности и новизне своего открытия сферы предложений- и истин-в-себе, что он мало знал Платона и других философов (см. 49, 329–330). Но чешский мыслитель, во-первых, сам говорит, что понятие предложений-в-себе, истин-в-себе, хотя и не совсем осознанно, употреблялось Лейбницем, Аристотелем, Гербартом, стоиками и эпикурейцами (см. 21, 1, 83; 116). Во-вторых, что касается учения Платона, то в заметках к логике Больцано пишет: «Поднялся ли Платон до этого понятия (истин-в-себе. — В. К.), я не знаю. Я этого, по крайней мере, не мог найти у него. Но Гегель, кажется, просмотрел это понятие» (22, 12, 103–104). Больцано, конечно, достаточно хорошо знал Платона. Впрочем, и при знакомстве с системой последнего в изложениях интерпретаторов нельзя пройти мимо учения об идеях. Перед Больцано стояла задача — дать философское обоснование математики, ее объектов и четко выделить значимые элементы логического учения, которое, как он считал, лежит в основе математики. Успехи применения в XIX столетии математического анализа, т. е. применения открытого Лейбницем и Ньютоном дифференциального и интегрального исчислений к задачам механики, приводили многих ученых к вопросу философского и логического его обоснования, оправдания его методов. Над этим и работал Больцано. Он делает одну из первых попыток создания логики науки, и прежде всего логики точных наук, стремится привести традиционное логическое учение, опирающееся на схемы и структуры естественного рассуждения, в соответствие с уровнем развития математики. Логика должна стать не просто логикой обыденного рассуждения, но логикой науки. Способы математического рассуждения Больцано использует для усовершенствования традиционной логики, точно так же как в логике стремится найти основу для математического рассуждения. В XIX столетии многие математики стояли на позиции платонизма. Для них абстрактные математические объекты, такие, как числа, точки, линии, уравнения, являлись не менее, а в каком-то смысле даже более реальными, чем вещи действительного изменчивого мира. Больцано понимает нелепость и грубость учения о некоем надвременном бытии идей и пытается найти более адекватную точку зрения на объекты математического и логического исследования. Два несомненных свойства приписывает Больцано предложениям- и истинам-в-себе. Первое — объективность, т. с. независимость от конкретной мыслительной деятельности субъекта. Больцано не согласен с Лейбницем, который утверждал, что истины если и независимы от людей, то во всяком случае не могут существовать без мышления бога. Для Больцано истины независимы и от мышления бога. Всеведущий бог знает, конечно, все истины, поэтому, полагает Больцано, нет ни одной истины, которая кем-то не познавалась бы, хотя она и независима от познания. Высший нравственный закон, считает он, является первой истиной-в-себе; она также независима от божественного рассудка и воли. «Истины, — пишет Больцано, — никем не полагаются, даже божественным рассудком. Не потому нечто истинно, что его так познает бог, но, наоборот, бог познает это так, поскольку это истинно» (21, 114). Здесь у Больцано заметно определенное колебание в абсолютной независимости предложений- и истин-в-себе от деятельности сознания. Вначале он говорит, что нет ни одной истины, которая кем-то не познавалась бы, но потом стремится подчеркнуть объективную значимость истин, даже их независимость от божества.

Второе свойство, по существу усиливающее первое, — это неизменность предложений- и истин-в-себе. Изменениям подвержены лишь существующие во времени и пространстве вещи. Только о том, что находится во времени, можно говорить как об изменчивом. К предложениям-в-себе неприменимо даже понятие вечности. Возражая на замечание Гегеля, что истины, которые нам достаются от древних, нами не только умножаются, но и модифицируются, Больцано спрашивает: «Модифицируются ли математиками теоремы Евклида?» (11, 12, 169–170).

К оценке учения Больцано о предложениях-в-себе нельзя подходить упрощенно. Наряду со значительной долей платонизма, объективного идеализма в нем содержится и положительное начало. С точки зрения развития логики введение в анализ объектов, действительно присутствующих в естественном и научном мышлении, было прогрессивным. С точки зрения философской, гносеологической учение Больцано нужно рассматривать с двух сторон: во-первых, Больцано стремится сознательно выделить значимые элементы логического рассуждения, ставит проблему логического существования, во-вторых, он невольно гипостазирует понятийное знание. Философ столкнулся со сложной проблемой способа бытия человеческого знания. Реально оно существует через язык и культуру, а точнее, через деятельность людей. Сама деятельность протекает во времени, она конкретно-исторична и преходяща. Духовная же сфера знаний есть нечто относительно устойчивое, постоянное, она не имеет вещественного бытия, но не менее реальна, чем предметный мир. Благодаря своему общественному характеру знание как бы навязывается каждому индивиду со стороны, извне. Оно объективно и общезначимо. Его исторически и практически обусловленный характер остается скрытым от индивида. В классовом обществе, где деятельность и продукт этой деятельности отчуждаются от самого субъекта, неизбежно возникает иллюзия отдельного бытия форм деятельности людей, закрепляемых в культуре и знаниях и господствующих над людьми. Это становится основанием для появления идеализма и религии. Знание как бы существует и в то же время не существует. В одном месте «Наукоучения» Больцано отмечает, что истины-в-себе являются чем-то «третьим», они «вне вещей-в-себе и нашего мышления о них» (21, 2, 23). Философ прав в том, что результаты познания действительно фиксируются в устойчивых образах теорий, понятий, методов — это способ их функционирования. Объективная реальность дана нам через знание и его формы. Процесс познания может осуществляться только через уже имеющиеся структуры и формы знания. Но Больцано не понял диалектики знания и реальности, не сумел исторически подойти к науке, он преувеличил момент объективности и устойчивости научного знания и таким образом внес в свое учение значительный элемент платонизма. Объективность знания вплетена в субъективную деятельность человека и не может рассматриваться так же, как, например, объективность реально существующего мира. В рассуждениях чешского мыслителя объективно-идеалистические элементы присутствуют наряду с верными теоретико-познавательными установками. Он стремится подчеркнуть особый характер объективности логических образов по сравнению с объективностью мира. Глубокое понимание сложности логических и математических абстракций и их соотношения с предметной областью их применения позволило Больцано сделать такие открытия в логической семантике, которые ставят его в ряд предшественников современной логики.

С историко-философской точки зрения пристального внимания заслуживает критика Больцано так называемого психологизма. Эта критика могла бы ускорить созревание и развитие современной логики, будь она известна широким кругам ученых. Только через 50 лет после появления «Наукоучения» Г. Фреге, а затем в 1900 г. Э. Гуссерль (первый самостоятельно, второй — в значительной степени повторяя Больцано и ссылаясь на него) дают критический анализ психологизма в логике и теории познания. Правда, самого термина «психологизм» у Больцано нет и его критика целиком подчинена позитивному изложению логики.

Что же собой представлял психологизм в логике и гносеологии? В начале XIX столетия некоторые философы, опираясь на эмпирические идеи Юма и Локка, пытаются сделать психологию основной философской дисциплиной. Под эмпирическими данными Юм, например, понимает психологические данные, а именно состояния нашего сознания, ощущений и восприятий. С позиций такого эмпиризма современники Больцано Я. Фриз и Ф. Бенеке выступили против рационалистического гегелевского идеализма. И тот и другой рассматривали логику как науку, производную от психологии. Следуя за Юмом, они считали, что путем самонаблюдения за состояниями сознания можно получить основные принципы и законы логики. Логика рассматривалась как ветвь психологии, а ее законы — как обобщения эмпирических данных сознания. Эта точка зрения, в основном опирающаяся на субъективный идеализм, единственным предметом исследования которого оказываются наши восприятия и ощущения, стала тормозом на пути развития логики. Недооценка теоретического знания, его качественного своеобразия по отношению к эмпирическому (последнее при этом не рассматривалось как отражение объективной реальности) мешала созданию логического метода исследования, выявлению форм и способов научного познания. Психологизм в логике получает широкое распространение особенно в середине и конце XIX столетия. Его представителями были такие видные философы и логики, как Д. С. Милль, X. Зигварт, Т. Липпс.