Берсерк
Шрифт:
Я в смятении наблюдала за осторожными движениями грека. Стараясь ничего не потревожить, он пробрался сквозь кусты и протянул мне что-то блестящее. Золото? Зачем?
— Возьми, — вкладывая в мою ладонь тяжелую золотую бляху, сказал Тюрк и кивнул на мертвецов: — Положи туда. Ты забыла, что им не из-за чего было убивать друг друга. Пусть князь решит, они подрались из-за этого…
Тем же вечером воины Мечислава нашли тела своих приятелей, а в руке одного из них — золотую бляху. Князь долго вертел ее в руках и рассматривал узор, а потом махнул в сторону мертвецов:
— Уберите их. Не хочу видеть! Нашли время делить добро!
Ночью Ивара и
— Девка? В дружине? Охолонись!
А сотен было немало. Гейра собирала воинов со всех подвластных ей земель. Диксин то и дело куда-то уезжал и возвращался в окружении угрюмых, неряшливо одетых, вооруженных мужиков. Оказавшись на княжьем дворе, они растерянно озирались и кланялись всем подряд. Даже Тюрк не кланялся так часто и усердно, как новички ополченцы. Гейра упросила Изота обучать их воинскому делу, и лив частенько задерживался на ее дворе. Я же туда не входила, а сидела у ворот, поглядывала на сотников и выбирала, к кому из них подойти со своей просьбой. Мары указали на Датский Вал, и если я желала отомстить, то должна была слушаться.
— О чем думаешь?
Я подняла голову. Прислонившись плечом к верее и покусывая пожелтевшую травинку, рядом стоял тощий Тюрк. Я улыбнулась. Грек не объяснил, почему помог мне в лесу, но из-за чего бы он это ни сделал, он спас и меня и лива.
— Понимаешь…
— Как не понять. — Он отбросил травинку и указал на закат: — Смотришь туда, смотришь, а попасть не можешь. Конунг тебе отказал, сотники не берут, осталась только Гейра…
— Гейра?
— Она княгиня. Кому ж еще вершить людские судьбы, как не ей? Только нужно подождать, чтоб Диксин уехал, и подойти не просто так, а с хитростью…
— Какая хитрость? Попросить и дело с концом! Гейра — добрая душа, отпустит…
— Отпустить-то отпустит, но с кем? С этими? — Грек покосился на ополченцев и брезгливо поморщился. — С этими ты недалеко уйдешь. Половина из них сбежит по дороге. Им походная жизнь не по нутру. Вот викинги… — Он что-то вспомнил, помрачнел и смолк.
— Что «викинги»? — поторопила я. Когда-то урмане разрушили мое печище, но это было так давно! «Врагов нужно знать», — говорил Бьерн.
— Они отважны, хитры и в походах не думают о женщинах, — угрюмо ответил Тюрк. — Я служил многим из них, я знаю все их привычки и помню их лица. Особенно Хакона.
— Хакона-ярла? — сообразила я. Об этом ярле говорил на совете Мечислав. Похоже, князь считал его грозным противником.
— Да.
— Он бил тебя?
— Хуже. Он заставил всех поверить в то, что я родился рабом. Даже меня самого. Десять лет я служил ему — и десять лет ненавидел. А он думал, будто я просто жадный и хитрый грек. — Тюрк хрипло рассмеялся: — Он не ошибся: я хитер. Хитрость помогла мне обрести свободу, и она же поможет тебе попасть на Датский Вал!
Такая бескорыстная помощь была подозрительна. Никто и ничего не делает даром…
— С чего это я тебе так глянулась?
— Я не
умею махать мечом и стрелять из лука, но хочу увидеть, как будут умирать мои бывшие хозяева. Поэтому согласился провести войска Олава к Датскому Валу, — объяснил грек и замолчал.— Но при чем тут я?
— Ты — воин. Я чувствую исходящую от тебя силу. В обмен на мою помощь ты убьешь Хакона-ярла! Я засмеялась:
— Это глупо, Тюрк! Я даже не знаю этого Хакона.
— Я покажу его тебе.
— Но почему мне? В войске Олава много отважных воинов, и любому из них твое предложение покажется заманчивым…
— Верно. Но они — мужчины. — Лицо Тюрка скривилось. — Они всего лишь убьют ярла. А мне нужно другое… Хакон боится не смерти, а позора. Смерть от руки женщины будет для него достаточно позорней.
Теперь я начинала понимать. У грека были причины для союзничества.
— А может, я попросту уйду с тобой? — предложила я. Он покачал головой:
— Нет, я поведу ополчение Гейры, а ты отправишься… — Он оглядел двор, мужиков-ополченцев и неожиданно указал на Изота. Лив не замечал нас. Он показывал новичкам, как нужно работать мечом. Блестящее лезвие со свистом рассекало воздух, описывало радужные дуги над его головой и сверкающей полосой падало к ногам. Опытный воин в восхищении замер бы перед такой ловкостью и силой, но лица стоящих возле ополченцев выражали скуку. Им совсем не хотелось учиться убивать, они мечтали поскорее вернуться на свои дворы, к своим толстозадым женам и вечно ноющим детям…
— Ты пойдешь с ним и на его корабле! — заявил грек.
Я фыркнула. Тюрк был хитер, но не настолько, чтоб заставить лива ослушаться приказа своего конунга…
— Не веришь? Зря. Я успел многому научиться у своего последнего хозяина. — С этими словами грек отпустил верею и пошел через двор к княжьему крыльцу. Рядом со здоровяками ополченцами он казался совсем махоньким, но я не хотела бы стать врагом этого тщедушного человечка.
На рассвете следующего дня меня позвали к Гейре. Сама не знаю почему, я долго наряжалась, а когда наконец оделась и посмотрела на свое отражение в тазу с водой, совсем пала духом. Это только красавицам все платья к лицу…
Разозлившись, я скинула шитые бисером ткани и натянула привычный дружинный наряд. Коли не удалось позаботиться о красоте, позабочусь об удобстве!
Гейра приняла меня в той же горнице, где недавно шел совет. Маленькая княгиня сидела на высоком стольце [80] и мяла в тонких розовых пальчиках край широкой рубашки. За ее высоким кокошником виднелась голова Тюрка. Он подмигнул мне и покосился на княгиню. Я поклонилась.
— Ты была очень дружна с моим мужем, Дара, — тихо и неуверенно заговорила та. — Я знаю, ты ему как сестра…
80
Маленький стул-табуретка.
Я удивилась. Вот уж не думала, что Олав станет обсуждать с женой наши отношения! Не зная, что ответить, я едва кивнула. Княгиня приободрилась:
— Я ничего такого не замечала, Дара… То есть не думала… В общем… Пока Тюрк не сказал…
Она окончательно смутилась и опустила голову. Только теперь я увидела, что она еще совсем девчонка. Тощенькая, хлипкая и беззащитная малолетка, на которую взвалили непосильное ярмо княжьей власти. Как же трудно ей быть той смелой и нежной женщиной, что когда-то покорила сердце моего Олава!