Бертолетова соль агентуры глубокого укрытия

человек. Один из них, - женщина, - сказал:

– И долго мы ещё будем здесь париться? Я устала, у меня нет сил, у меня накапливается

гиперстресс, мне срочно необходим курс релаксации, я хочу домой!
– Замолчала. Закурила. Ей

ответили:

– Леся, не трави душу. Не тебе одной тошно. У меня дома жена, тёща, тесть, дети; племянники, двоюродные сестры и братья; их тёщи, тести, свекрухи и свёкры; мать и отец; и все меня ждут, а

я, - обрати внимание, - молчу.

– Ну и дурак.

Снова под южными деревьями повисла тишина. Жужжали мухи и пчёлы, летали толстые шмели, планировали бабочки, и лился благоуханный запах орхидей на фоне пения средиземноморских

удодов.

– Маринин, - сказал молодому парню мужчина по подпольному имени Седой.
– Не трогай

женщину. У неё, как, кстати, и у меня, - кратковременная депрессия.

– Кратковременная?
– приподнялась Леся.
– Если это кратковременность, тогда что такое

вечность? Ты, Вова, говорил, что тебе должны позвонить, когда изготовят документы.

– Они давно готовы.

– Тогда почему мы не плывём в Киев?

– Нет команды.

– Чьей команды?

– Командира.

– Какого командира?

– У Седого зазвонил мобильный телефон.

Тот ответил:

– Я слушаю.

– Это Дубина. У вас всё в порядке?

– Нет, полковник, не всё. Поголовный депрессивно-неврастенический синдром.

– Это хорошо. Значит, вам необходима перемена образа жизни.

– Еще даже как.

– Вы её получите. Сегодня вечером, - в 19.01, в бухте Клеопатры будет сброшена капсула с

документами. Не упустите, рассортируйте, изучите, войдите в роль легенды и срочно

отплывайте в Киев. Здесь есть серьезное дело. Давай, Вова!
– отключился. Седой повертел в

руках телефон, кинул его в траву. Сказал:

– Ну, Леся. Ты просила, просила... И допросилась. Завтра утром отплываем в Киев. Но не на

блины. Мы теперь все подчинённые полковника Дубины. А он парень, - как бы это сказать - тот, который умеет запрячь лошадей.

– Я не лошадь, - сказал Маринин.

– Естественно. Ты конь.

Вечером на берегу бухты Клеопатры дежурили, ожидая посылки, Седой и Маринин. Остальные

остались в лагере и готовили катер к отплытию. Маринин посмотрел на часы.

– Восемнадцать пятьдесят восемь, - сказал.

– У тебя точное время?

– Каждый день проверяю по джи-пи-эс.

– Значит, осталось три минуты. Меньше.

Молча смотрели на море. Легкий бриз шевелил волну. Вдалеке играла парочка дельфинов.

Солнце клонилось к горизонту.

– Ага, что-то летит, - сказал Седой. На горизонте показалась быстро приближающаяся точка, и

вскоре над бухтой с грохотом промчался самолёт с треугольными крыльями и летящий на

высоте десяти метров, не более. Маленький парашют стал медленно опускаться в воду.

– Саша, быстро плыви, а то утонет.

Маринин разделся и кинулся в воду. Через пять минут, тяжело дыша, выбрался на берег, держа в

руках мокрый парашют и длинную, пластмассовую капсулу.

– Уффф...
– отряхнулся.
– Чего они так низко летают? Как он вообще этой посылкой в бухту

попал?

– Этот не промахнётся. Я его знаю. По самолёту определил. Его собственная разработка. На

авиазаводе переделан из списанного АН-2. Поставили турбореактивный двигатель, переварили

крылья, - между прочим, по секретной технологии Патона, его внук и варить помогал, -

прогнали в трубе, воткнули японскую электронику, - хорошая рабочая лошадка получилась.

Говорят, тысяча двести идёт. А так низко - чтобы радары не засекли. Он взлетает с Кольцевой

дороги, там и садится. Самолёт в трейлер и в кусты.

– Да, хорошая летающая тачка, - задумчиво сказал Маринин, глядя на горизонт. Надо же - так

быстро и так точно.

– Это чепуха. Он, - Бруклин, по-моему, его зовут, - на спор, ночью пролетел под всеми шестью

мостами Киева! Побил рекорд Чкалова. Ночью, на радаре, под всеми мостами. Представляешь?

– Нет, не представляю. Это давно было?

– Месяц назад.

– Да? А янки?

– А что янки? Пока они тупорыло врубались в чём дело, пока докладывали по инстанции, пока

"быстро" реагировали отряды быстрого реагирования - Бруклин слинял на Кольцевую. Погрузил

самолет в трейлер, и домой. Его до сих пор ищут. У Дубины голова болит от этого Бруклина.

Башка, говорит, сбита у этого пилота. Но, Маринин, у кого она не сбита? А этот ещё и лётчик.

– Верно, Вова.

– Я бы, честно говоря, с этим водилой в одну машину не сел. Но ему фартит. Что не вытворяет -

никаких проблем. Чистый самоубийца - под всеми мостами пролететь. Там, говорят, от

детонации оглушенная рыба всплыла. А ему всё до лампочки. Нет башни - нет проблем.

Зазвонил телефон. Седой ответил:

– Я слушаю.

– Это Дубина. Так, Вова, ситуация изменилась. Морские патрули блокируют все входы. Полетите

воздухом. Бруклин вас подбросит. Мы сегодня приварим к самолёту поплавки для посадки на

воду. Утром он будет. Все ясно?

– Ммм... Полковник, может мы всё же катером?.. Оно как-то надёжнее...

– Тебе что, не понятно? Патрули! Всё, не морочь мне голову. Я перезвоню.
– Кинул трубку.

– Твою лохматую бабку мать, - тихо сказал Седой. Попали. Летим с Бруклином. Ещё и садиться

придётся на воду. А парашюты он принципиально не берёт. Пойдём, Саша, я сообщу эту

радостную новость Лесе. Она хорошо знает этого летающего придурка. Вот обрадуется

предстоящей релаксации!

– Тебе не кажется, что мы похожи на идиотов?

– А может, так оно и есть?

Седой и Маринин сидели на Крещатике в подземном переходе, называемом в народе "труба".