Бертран из Лангедока
Шрифт:
Я всё стоял в воротах и смотрел ему вслед.
Единственный на свете, неповторимый Бертран. Идет, немного пригнув светловолосую голову, легким размашистым шагом – неспешно и все же быстро. Острые широкие плечи, черный капюшон между лопаток. Вероломный Бертран – рыцарь, шателен и монах.
Вот он приблизился к остальным… Мгновение – и слился с ними. Я перестал различать его в этой черно-белой толпе. И сколько ни вглядывался, так и не смог выхватить его взглядом. Один из многих. Капля в море.
Больше мы с ним не встречались.
Минуло лет десять, прежде чем я снова оказался в Лиможе. Дела мои шли из рук вон плохо, как и следовало ожидать. Ни семьей, ни собственным домом я не обзавелся, а в мои годы это было бы нелишне. К тому же я начал терять остроту зрения.
В унылых раздумьях шатался я по Лиможу. Стояла осень. Начинались дожди. Как всегда в дурную погоду, да еще на голодный
Насквозь мокрый, я зашел в кафедрал святого Марциала. Загнали меня туда вовсе не благочестивые мысли, а желание переждать дождь и немного согреться. Одежда моя совершенно распалась и едва прикрывала мой срам, не говоря уж о том, чтобы согревать в непогоду.
Сперва я ежился на холодной скамье поближе к выходу, но потом осмелел и начал бродить по собору, как по лесу, разглядывая капители и статуи. Дождь шумел не переставая.
В соборе немного пахло затхлым, и от этого как будто становилось теплее. На гробнице святого Марциала, будто дрова в печи, потрескивали толстые желтоватые свечи. Гробница была покрыта прекрасным тканым покрывалом с золотыми кистями. Я полюбовался искусной работой, а затем протянул руки к огню, пытаясь согреть закоченевшие пальцы. Пламя свечей расплывалось перед моими глазами.
И вот, сонно глядя на гробницу и веселые живые огоньки, я вдруг сообразил, что свечей не семь, как было прежде, а восемь.
И тогда я понял, что Бертран де Борн умер.
От автора
Впервые имя Бертрана де Борна встретилось мне очень давно – еще в школьные годы, в «Книге для чтения по истории средних веков» под редакцией академика С.Д. Сказкина. Вот как это было:
«…Двери трапезной шумно распахнулись. Раздались приветственные восклицания, самодовольный смех графа, хихикание служанок. Граф, его оруженосец, а затем и паж церемонно приникли к протянутой им руке графини, а паж при этом опустился на одно колено.
Когда все уселись, начались распросы о герцогском дворе, об исходе турнира, на котором графине не удалось побывать из-за болезни. Граф обстоятельно отвечал, поощряемый вниманием графини, и прерывал свой рассказ лишь для того, чтобы сделать глоток вина. Когда любопытство графини было удовлетворено, а в бронзовом кувшине уже не оставалось вина, служанка, наклонившись к госпоже, что-то шепнула ей на ухо. Кивнув головой, графиня, подавшись вперед, задорно спросила:
– А моя просьба исполнена?
– Разумеется, – отвечал граф. – Ваш паж разучил прелестную песенку знаменитого трубадура Бертрана де Борна, которая вам так нравится. Герцогский трубадур несколько раз исполнял ее вместе с ним под аккомпанемент арфы.
– Мари, – приказала графиня служанке, – подай нам лютню, я сама попробую аккомпанировать моему славному пажу.
При этих словах паж с готовностью вскочил со своего места, откашлялся, выставил вперед одну ногу, закинул назад голову и запел:
Любо видеть мне народГолодающим, раздетым,Страждущим, необогретым!Люблю я видеть, как народ,Отрядом воинов гоним,Бежит, спасая скарб и скот,А войско следует за ним.Нрав свиньи мужик имеет,Жить пристойно не умеет.Если же разбогатеет,То безумствовать начнет.Чтоб вилланы не жирели,Чтоб лишения терпели,Надобно из года в годВек держать их в черном теле.– Браво, браво! – захлопала в ладоши графиня…»
Впоследствии мне неоднократно приходилось читать о Бертране как об оголтелом феодале и кровожадном певце феодализма. Думается, в очень большой степени так оно и было; если воспользоваться старой терминологией, то можно сказать, что Бертран де Борн был, несомненно, реакционным поэтом. Революционные веяния, еретическое свободомыслие – все это довольно далеко от нашего трубадура.
Данте помещает Бертрана в аду:
Я видел, вижу словно и сейчас,Как тело безголовое шагалоВ толпе, кружащей неисчетный разИ срезанную голову держалоЗа космы, как фонарь, и головаВзирала к нам и скорбно восклицала…«Знай: я Бертран де Борн, тот, кто в быломУчил дурному короля Иоанна.Я брань воздвиг меж сыном и отцом…Я связь родства расторг пред целым светом;За это мозг мой отсечен навекОт корня своего в обрубке этом».Более подробные пояснения дают «Жизнеописания трубадуров»:
«Бертран де Борн был владетель замка в епископате Перигорском – замка под названием Аутафорт. Беспрестанно воевал он со своими соседями – графом Перигорским и виконтом Лиможским, с братом своим Константином и с Ричардом, пока тот был графом Пуатье. Был он доблестный рыцарь и храбрый воин, куртуазный поклонник дам и трубадур отличный, сведущий в законах вежества и сладкоречивый, равно рассуждать умевший о добре и худе.
Когда бы ни пожелал, всегда умел он заставить Генриха короля и сыновей его поступать по его указке, а желал он всегда одного: чтобы все они – отец, сын и брат все время друг с другом воевали. Желал он также, чтобы всегда воевали между собой король французский и король английский. Когда же они мир заключали или перемирие, тотчас же старался он сирвентами своими этот мир разрушить, внушая каждому, что тот себя опозорил, заключив мир и пойдя на уступки. И от этого получал он великие блага, но и бед претерпевал немало.»
Еще одно художественное воссоздание образа Бертрана де Борна – роман Мориса Хьюлетта «Ричард – Львиное Сердце», переведенный на русский язык в 1902 году и переизданный в 1994-м. Здесь мы также встретим отнюдь не привлекательного героя:
«Бертран ненавидел Ричарда Анжуйца больше всего на свете не за то, что тот обидел его, а за то, что он слишком пренебрегал им. Задетый Бертраном, Ричард просто отодрал его за уши и послал к черту со всеми его шутками; очевидно, он не считал его достойным более важного наказания. Он считал его порочным негодяем, чудным поэтом, невыгодным вассалом, дармоедом в государстве своего отца. Ричард знал, что Бертран причинил ему безграничный вред, но не мог питать ненависти к такой поганой затычке. Бертран же доходил до белого каления от мысли, что его презирает такой великий человек…»
Можно упомянуть еще революционную пьесу Льва Лунца, созданную в 1925-м году, где Бертран де Борн произносит зажигательные речи в пользу вольности; и знаменитую «Розу и Крест» А.Блока, где использовано одно стихотворение Бертрана. О поэзии Бертрана замечательно выразился русский историк Н. Осокин (вторая половина XIX века): «Она энергическими звуками блистательно выражает военную бурю».
Конечно, основным источником при сочинении романа «Бертран из Лангедока» послужили знаменитые старопровансальские «Жизнеописания трубадуров», созданные в XIII-XIV вв. и изданные на русском языке в 1993-м году, – книга, великолепная во многих отношениях. Однако сведений, сообщаемых ею, оказалось явно недостаточно.
В частности, из примечаний было выловлено, что от двух жен Бертран де Борн имел четверых сыновей; больше же о его семье практически ничего не сообщалось. Согласно другому источнику, жена Бертрана, которую звали не то Эрменгарда, не то Раймонда, за два года родила четырех детей, после чего тут же скоропостижно умерла (если судить по приведенным там датам). Остальные данные обладают той же степенью достоверности.
О причинах вражды Бертрана с Константином сообщается и того меньше. Почему Аутафорт разделили между братьями? Какую роль играл в жизни Бертрана Ричард Львиное Сердце? Почему Бертран называл его «Да-и-Нет»? Кстати, довольно опасная шутка: трактат Абеляра под таким названием был сожжен всего за несколько лет до описываемых событий.
Да хотя бы дату рождения великого трубадура установить – и то было бы неплохо!
В феодальном Провансе XII века в ходу было всего пять-шесть имен (Бернар, Бертран, Раймон, Гильем, Арнаут). Одно и то же имя переходило от отца к сыну. А теперь представьте себе семейство де Борнов, прямо-таки кишащее Бертранами и лишь слегка разбавленное именем Итье.
Таким образом, автор, вслед за исследователями, оказался перед проблемой: кого из Бертранов де Борнов считать великим поэтом – того, кто родился приблизительно в 1145 году, или того, кто родился спустя 20 лет? Четыре поколения Бертранов подряд!
Усложнил ситуацию также старший сын трубадура, тоже Бертран и тоже трубадур.
Вся фактическая информация, которой пользуются исследователи, базируется на нескольких записях, хранящихся в Далонском аббатстве, – актах дарений и пожертвований. Эти отрывочные данные трактуются и так, и эдак, однако позволяют судить кое о чем однозначно: Бертран де Борн происходил из старой католической семьи и к сотрясавшим Лангедок ересям отношения не имел. Еще одна черта в пользу «реакционности».
Последние десять или пятнадцать лет он провел монахом в этом самом аббатстве цистерцианского ордена, основатель которого, святой Бернар Клервоский, настойчиво требовал строгого соблюдения бенедектинского устава. Подробнее об уставе бернардинского-бенедектинского монастыря можно прочитать в «Отверженных» Виктора Гюго.