Беседы о диалектике
Шрифт:
Сын. Это плохо укладывается в моей голове. Как же можно свойство превращать в особое вещество?
Отец. Действительно, сегодня это понять очень трудно. Но тогда люди только учились находить в потоке смутных, мелькающих впечатлений нечто устойчивое, постоянное. Этим «нечто» и оказались какие-то общие свойства тел, такие, как летучесть и горючесть. Алхимики и превратили эти свойства в особые субстанции, чтобы легче их изучать. И в этих «субстанциях» в зародыше уже содержалось первое разделение свойств, а значит, и явлений, на физические (связанные с летучестью веществ) и химические (связанные с их горючестью, то есть с их изменениями под влиянием химических реакций). Когда в конце средних веков арабские алхимики открыли сильные минеральные кислоты, то к первым двум свойствам добавилось еще одно — растворимость тел. В эпоху Возрождения швейцарский ятрохимик (медицинский химик) Филипп Парацельс добавил к двум прежним началам третье (соль)
Сын. Но ведь все это учение было неверным?
Отец. Конечно, но мы должны уметь исторически правильно его оценивать. Для своего времени, когда надо было научиться выделять нечто устойчивое в потоке мелькающих впечатлений, это учение выполнило свою роль, и на это ушло более тысячелетия — так медленно шло развитие науки на первых порах. Его особенность состояла в том, что как только ученые сумели перейти от мелькающих впечатлений к выделению этого «нечто», так сейчас же они заявили, что достигли цели и конца познания и что дальше, собственно говоря, двигаться некуда. Такая остановка на достигнутой ступени познания, как ты уже знаешь, называется метафизикой, которая прямо противоположна диалектике. Диалектика учит, что познание бесконечно, что нигде и никогда оно не может исчерпать всего и остановиться на достигнутом. Метафизика же, будучи антидиалектикой, утверждает, что познание способно достигнуть исчерпывающей, или абсолютной, истины и на этом остановиться. Этим метафизика разрывает реальный процесс познания и вносит в него препятствия для его дальнейшего развития. Делается это обычно на любой ступени познания. В данном случае имела место абсолютизация отдельных свойств тел в виде овеществления этих свойств, превращения их в особые субстанции. Я тебе сейчас только напоминаю еще раз о том, о чем я уже говорил раньше.
Сын. А как же было разрушено это неверное учение?
Отец. Это произошло во второй половине XVII века и в первой половине XVIII века. Прежде всего по-иному стали толковаться свойства тел. Раньше они представлялись как особые, неизменные, раз навсегда данные субстанции. Если в теле присутствует сульфур, это тело горюче независимо ни от чего. Однако при более глубоком и всестороннем изучении свойств тел оказалось, что в одних условиях одно и то же тело с одним и тем же сульфуром в его составе горит, а в других условиях — нет. Ведь хорошо было известно, что огонь и вода — это две противоположности и что вода тушит огонь, не дает телу гореть, выделять из себя мифический сульфур. Дальше — больше. Вот ключ и замок. Нельзя сказать, что ключ обладает отпирательной или запирательной способностью. Эта его способность целиком зависит от того, что форма ключа соответствует определенным образом форме того замка, к которому этот ключ подходит. Значит, свойства этих двух тел — это их определенное отношение между собой, а вовсе не какая-то особая «сущность» или «субстанция». Вне этого отношения между ключом и замком нет и их свойств. Ключ, взятый отдельно, без замка, представляет собой только кусок железа какой-то непонятной формы. Только его отношение к замку делает его ключом.
Сын. Понимаю! Значит, свойство не есть что-то вечное, постоянное — оно изменяется в зависимости от отношений между вещами, от условий, в каких они находятся.
Отец. Совершенно верно. И такой взгляд на свойство как на отношение был огромным шагом вперед по сравнению с предыдущим взглядом, когда свойство было превращено в субстанцию, возведено в абсолют.
Сын. А может быть, и на этот раз метафизика вмешалась в дела науки и попыталась сделать со свойством как отношением то же самое, что она раньше сделала со свойством, превратив его в особую субстанцию?
Отец. Ты догадлив, мой друг. Действительно, метафизика, верная своему стремлению абсолютизировать достигнутую ступень познания, превратила отношение вещей в нечто абсолютное. Тогда наибольшее развитие получила механика. Поэтому было естественно, что все отношения вещей стали сводиться к чисто механическим, толковаться как механические. Раньше, например, говорили, что ощущение боли есть особая способность тела. Теперь же Бойль рассуждал так: иголка обладает особой заостренной формой. Отношение этой формы к нашей коже и выступает как определенное ощущение боли. Боли нет ни в игле, ни в коже, это лишь их отношение. Голландский философ Бенедикт Спиноза объяснил резкие свойства азотной кислоты («селитренного спирта») тем, что ее острые частицы стоят вертикально и укалывают нас, а мягкие свойства селитры — тем, что те же частицы ложатся плашмя и не укалывают нас. Такое абсолютное сведение химии и других естественных наук к механике привело к выработке своеобразного механического взгляда на мир, и это
была разновидность метафизики.Сын. Неужели тогда допускали возможность свести к механике и живые существа, даже человека?
Отец. Да, речь шла именно об этом. А ведь на деле наука подошла к тому, чтобы нащупанные ею ранее в потоке мелькающих впечатлений «островки» превратить во что-то вполне определенное. Качество вещи и есть такое ее определение, вычленение ее из всеобщей связи вещей и явлений.
Сын. Мне это не вполне понятно: как это качество вещи может быть ее определением?
Отец. А что значит определить вещь? Это значит прежде всего отделить ее от всех других вещей. Для того чтобы сказать, чем она является, надо сказать, чем она не является. Значит, определение включает в себя обязательно отрицание, другими словами, указание тех границ, за которыми данная вещь перестает быть самой собой, выступает уже как другая вещь или «отрицается». Тот же Спиноза говорил поэтому, что всякое определение есть отрицание. Вместе с тем определение предполагает отношение между вещами: по одну сторону границы — одна вещь, по другую — другая, а граница и есть их отношение.
Сын. И это есть качество вещи? Или же я неправильно понял твои объяснения?
Отец. Для качества характерно следующее: оно указывает, во-первых, на то, что присуще данной вещи как ее отличительная, только ей свойственная особенность, выделяющая ее из всех других вещей, а во-вторых, на то, что совпадает с самой этой вещью и не может быть от нее отнято. Отнять от вещи ее качество — значит уничтожить саму эту вещь, превратить ее в другую. Если мы отнимем от дерева его качество, например, путем его сжигания, то получим другую вещь, которую нельзя уже назвать деревом.
Сын. А можно ли назвать качеством совокупность всех свойств данной вещи?
Отец. Сказать так будет не совсем точно. Ведь то или иное свойство у вещи может измениться, или исчезнуть вовсе, или же появиться заново, а вещь останется той же вещью, то есть будет обладать тем же качеством. Например, если ты выкрасишь белую рубашку, что сейчас на тебе, в синий цвет, она останется рубашкой, хотя и другого цвета. Или если ты укоротишь ее рукава — она будет все-таки рубашкой. А попробуй разрезать ее на узкие ленты, как во время войны делали иногда из рубашек бинты, разве она останется тогда рубашкой? Нет, так как она утратит тогда свое качество, благодаря наличию которого она может служить одеждой для верхней части твоего тела. Это и значит, что качество неотделимо от вещи. В диалектике это положение выражается так, что качество есть тождественная (в смысле совпадающая) с вещью (с явлением или с «бытием») ее определенность.
Сын. Теперь мне стало яснее, но все-таки в голове укладывается с трудом: как это качество может быть тождественной с вещью ее определенностью? Может быть, ты сумеешь мне это пояснить?
Отец. Хорошо, попробую. Вот понюхай этот цветок. Чувствуешь его запах? Потрогай котелок, что греется на костре. Чувствуешь его тепло? Посмотри на восходящее солнце. Видишь, какое оно красное? Ведь ты каждый раз ощущаешь своим обонянием, осязанием и зрением то или иное качество вещей. Немецкий философ Фейербах говорил поэтому так: первое, с чего начинается познание человека, — это ощущение, а в нем неизбежно дано и качество. В истории же науки качество вещей находится не в виде первого ощущения, а в виде ясно очерченного круга, в который попадают все вещи, существенно одинаковые между собой, или, как говорят, обладающие одним и тем же качеством. Так химики в XVIII веке путем качественного химического анализа нашли, что каждый металл представляет собой качественно особое вещество, особое качество. Таковы железо, медь, серебро, золото, свинец, олово, ртуть и другие. Эти металлы при химических превращениях веществ. не исчезают и не теряются, а сохраняются. Раньше считалось, что при растворении в сильной минеральной кислоте медь исчезает, перестает существовать. Но если в синий раствор образовавшейся соли меди опустить железный гвоздь, то его поверхность покроется блестящим красноватым металлом — той самой медью, которая перед тем была разрушена и растворена в кислоте. Оказывается, она не была уничтожена, а сохранялась как бы в замаскированном виде в образовавшемся синем растворе. Значит, медь как качественно особое вещество сохраняется при всех своих превращениях. Так химики пришли к первому своему научному понятию — «химический элемент», которое было введено в химию Бойлем. Это была ступень качественного исследования вещества.
Сын. Но ведь на этом развитие химии не остановилось?
Отец. Нет, конечно. С этого оно только началось, так как только с этого момента химия стала превращаться в науку. И без малого сто лет (точнее, около 90 лет) она развивалась на основе качественных исследований. И химикам все это время казалось, что они наконец достигли истины, познали до конца вещество и научились его исследовать.
Сын. Ты говорил сейчас о химии. А как обстояло дело в физике?