Бешеный волк

— Сгинь, Ивона! Не до тебя.

Она невнятно пискнула и скрылась. Ей сегодня предстояло потрудиться больше обычного. Гости, как-никак.

«Надо будет кого-то отрядить ей в помощь…» — подумал Волк и тут же забыл. Прекратив мерить шагами комнату, он уставился на Разэнтьера. Тот сидел возле стола, сгорбившись и обхватив руками голову. Письмо-извещение валялось на столе небрежно смятым комом.

— И после всего вот этого ты считаешь, что я поступаю неправильно? — поинтересовался ифенху.

— Не знаю. — глухо ответил человек.

— Не знает он… Идеалист алденов! А им вот плевать на те высокие идеалы, которые ты так лелеешь. Ты что, всерьез представлял Орден сборищем праведно верующих святош? Может быть, и верят — лопухи вроде тебя, да такие же фанатики как Салегри! А в остальном всегда важнее деньги, что бы там кто не трындел. Поверь мне, я два века наемничал. И чем больше золота блестит у людей перед глазами, тем меньше у них в голове остается мыслей. Ты что думаешь, магистр дурак отказываться от такого куша? Вот и прикрылся тобой, как поводом.

Воладар только молча махнул рукой в ответ, и продолжение отповеди застряло у Ваэрдена в глотке. В самом деле, что тут еще можно сказать? И стоит ли говорить? Пустые слова, зря сотрясающие воздух, не вернут ни семью, ни облитую помоями честь. Кем надо быть и как надо мыслить, чтобы, не моргнув глазом, пускать в расход ничего не знающих невинных людей? Единым махом довести человека до той грани, когда остается или сунуть голову в петлю или в ярости удариться в месть и глупо погибнуть.

А ты можешь испытывать лишь горькое сожаление и вину без вины. Потому что позвал на помощь. Потому что ради тебя этот человек принес в жертву все без остатка.

«У тебя есть еще я» — хотел сказать Ваэрден — и не смог. Голос испуганно исчез. А ноги приросли к полу, не дали подойти и обнять. Не привык гордый Волк-одиночка утешать ни себя, ни других. Да и подобает ли лезть с ненужным сочувствием тому, из-за кого все это случилось?

Хотелось, скуля, ткнуться влажным носом в ладонь и лизнуть ее преданней собаки, только чтобы хоть немного ушла глухая тоска, отравившая обе души.

«Ну я же есть у тебя, ну!..»

Хлынула прочь из сердца клокочущая буря невысказанных слов и чувств, опустошила, отпустила. А Воладар вскинулся изумленно и тоже замер, глядя прямо в глаза. Неужели почуял? Неужели — понял?

«У тебя есть я».

— Ивона! — позвал Волк.

Девушка тут же с готовностью выглянула. Короткая жесткая косица растрепана, на лбу мучная полоса, в руках мокрое полотенце, а фартук заляпан кровянистой водой. Серые глаза не по-детски смотрят. Слишком жестко.

— Здесь вино приличное раздобыть можно?

— Да, господин, — кивнула она. — У интенданта есть ключ от погреба, так он его прячет, а сам всегда навеселе ходит.

— Пошли к нему Альера, пусть скажет, что я велел достать бутылку лучшего из того, что есть. И пусть только попробуют подсунуть дешевую брагу!

Ивона кивнула и скрылась.

Ваэрден молча плюхнулся на соседний табурет. В маленькое, забранное простой слюдой оконце вползали вечерние сумерки, заливали голубоватым бесцветьем стены, пол, потолок. Лампу зажигать не хотелось — этот источник ненужного человеческого света неизбежно заставил бы тонкую вуаль подступающей ночи огрубеть и сделаться темной. Пропала бы четкость очертаний, та особенная, ночная ясность звуков, которой не бывает даже в самый тихий день. Ифенху застыл, отрешенно слушая, как оживленное суетливое разноголосье крепости постепенно стихает. Человеку рядом с ним было плевать на то, что творилось вокруг, сдерживаемая доселе боль теперь разливалась вокруг него ядовитым, почти осязаемым маревом. И до чего он дойдет, подтачиваемый этой отравой — до самоубийства или до ненависти к Ордену, — зависело сейчас только от самого Волка.

Беззвучно явилась Ивона с бутылкой красного фалерского, и двумя жестяными кружками, поставила на стол и вышла, так и не проронив ни единого слова. Может быть, ей доводилось видеть мужчин, пьющих вот так, когда единственный способ удержаться от опрометчивого поступка — залиться вином до беспамятства. А может быть, и она наглоталась смертельного яда ненависти. Если Бешеный Волк еще не разучился разбираться в людях, то, едва дождавшись совершеннолетия, она напросится на обращение.

Ваэрден ударом под донышко бутылки вышиб пробку из горлышка и разлил напиток по кружкам. Знойно запахло виноградом и летом. Не из таких бы жестянок пить эту роскошь — из серебряных кубков. И не здесь, а у Змея на приеме. Тряхнуть бы интенданта за воровство, если до утра не сбежит…

Ифенху одернул себя и сунул одну из кружек в руки риану.

— Пей. И рассказывай.

Тифьин. Приморская жемчужина Юга. Город белых дворцов и зеленых садов, издавна не признающий власти ни одной короны. Множество пещер с целебными источниками влекли сюда людей со всех концов Ниерра. Местный люд быстро смекнул, что на этом можно неплохо разбогатеть — и небольшой городок стал постепенно разрастаться, привлекая желающую исцеления знать. Следом за дворянами потянулись и купцы, для разведки морских путей были посланы корабли — и вот, спустя несколько столетий, Тифьин расцвел великолепием.

Члены Торгового Совета, люди обстоятельные и состоятельные, решили, что вполне могут обходиться без монарших персон. Их тугие кошели позволяли не только содержать городское ополчение и наемное войско, но и отмахиваться от вездесущей Инквизиции, постепенно забиравшей все больше власти. Или не обращать внимания на клыки и когти, буде таковые у кого-то имелись — лишь бы деньги звенели.

Чем дальше Инквизиция тянула свои загребущие лапы, тем больше Темных бежало в вольный город, а вместе с ними — семейства Эр-риану. Их тоже не щадили, припоминая дружбу и частое кровное родство с лунными охотниками. Ифенху, не в силах десятилетиями сидеть на одном месте, в конце концов срывались в бега и пропадали без вести или гибли в массовых публичных казнях. А Эр-риану — оставались, из поколения в поколение храня верность старой дружбе, передавая потомкам если не преданность волкам, то хотя бы сочувствие.

Род Воладаров считался среди Эр-риану одним из самых знатных. Когда-то он был связан узами с Кланом Белой Птицы и Старейшиной Тэймийер Анэ Среброликой. Дом тон Анэ погиб одним из первых. Сиятельная ифенхи до последнего не хотела верить в предательство людей и не поднимала оружия. Говорили потом, что взбешенные рыцари долго и извращенно истязали ее на глазах у домочадцев и слуг прежде, чем убить… там бы нашли свой конец и Воладары, если бы не Тореайдр Змей.

Дом тон Манвин налетел на ошалевших от легкой добычи инквизиторов в полном составе и перерезал всех до единого. Выживших ифенху и приближенных вывезли из разрушенного замка. Темных, к несчастью, ожидала печальная участь — большинство из них скончались от ран и увечий, оправившаяся горстка не выдержала стыда и сошла с ума, несмотря на помощь верных риану. Их собственный дар обернулся против носителей, превратив тех в зверей, не разбиравших, кто друг а кто враг. Бедолаг милосердно убили свои же, чтобы избежать новых смертей.

Маг-эр-Тайер остался единственным выжившим ифенху дома тон Анэ. Когда войска Ордена взяли замок, он меньше года был птенцом мистресс Тэймийер, по сути ребенком. Оборвавшиеся узы в первые же дни подхватил Змей и заполнил собой огромную дыру в душе, пустоту на месте погибшей названной матери.

Воладары не остались с Кланом Змея. Как и многие осиротевшие семьи, они подались на юго-восток, в Тифьин. И начали строить жизнь заново, пробиваясь торговлей. Только через них южане могли заполучить легендарные клинки с клеймом Змея, не платя при этом тройной вес золотом.

Торговал ифенховским оружием и отец Разэнтьера. Товар ему доставляли тайно, через сеть пещерных ходов в горах, к которым Тифьин жался одним боком. Клинки эти попадали к нему в руки без перекупщиков, прямиком от мастера, а потому он мог себе позволить продавать их дешевле и больше. Семья быстро пошла в гору, набирая вес и влияние…

Когда Орден объявил Воладарам анафему, за них не заступился никто. Зато конфискованное имущество Торговый Совет и Инквизиция поделили между собой очень быстро.

— Поня-атно, — протянул Волк, отставив свою едва початую кружку и подлив вина Разэнтьеру в третий раз. — Просто нашли способ устранить соперников. Я же сказал тебе — деньги.

Риану поднял на него абсолютно трезвые глаза, хотя в почти полной темноте он не видел ничего. А вот Ваэрден сквозь прозрачную серь прекрасно различал и ссутуленные плечи и неопрятную щетину, и дикий, плещущий болью взгляд. Ни обнять, ни просто положить руку на плечо другу ифенху не рискнул.

— Если бы она не отказалась от меня во всеуслышание, — мертвым голосом проговорил Разэнтьер. — Воладаров бы вырезали до последнего человека. Женщин и детей тоже. Ты Салегри знаешь.

— Знаю, — мрачно кивнул ифенху. — Потому и собираюсь свернуть ему шею.

— Или он свернет твою, — хмыкнул риану.

Ваэрден промолчал. Хотя, многое мог бы порассказать о том, какие кошмары в последнее время мучили его самого.

Ему снились волки. Грязные, изувеченные, плешивые волки с разумными глазами оборотней, роющиеся в мусорных кучах за стенами человеческих городов. Они трусливо поджимали хвосты и убегали, стоило людям поднять на них палку или бросить камнем. Их прибивали к дорожным столбам в человеческом и зверином облике. Им отсекали лапы и отпускали ради смеха. В тех снах ощеренная голова болотного змея торчала над главной башней Цитадели Ордена в качестве украшения…

Ему снился Юфус. Приходил посреди ночи, садился на кровать и доставал пыточный арсенал. А сам Волк мог в этих снах разве что надрывать горло диким криком — но ни пошевелиться, ни дать отпор мучителю. После того как однажды, проснувшись посреди ночи, обнаружил рядом с постелью насмерть перепуганную Ивону — спать перестал вовсе, обходясь дремой.

Он все чаще слышал голоса. Они шептали. Манили и умоляли о помощи. «Схожу с ума» — горько думал Волк. «Скоро на людей кидаться начну. И тебе, мой риану, лучше об этом не знать».