Бесконечная империя: Россия в поисках себя

Не менее интересным, чем начало истории Советского Союза, был и ее конец. Результатом распада, случившегося в начале 1990-х гг., не стало, как это происходило в большинстве европейских стран, возвращение метрополии к границам, предшествовавшим началу фазы активной экспансии. На просторах бывшего СССР появилось произвольное число независимых государств, но внутри самой России сохранились, с одной стороны, поселенческие колонии на востоке, приобретенные на первой фазе империалистической экспансии (Сибирь и Дальний Восток), и, с другой стороны, владения, присоединенные чисто военным способом во время ее второй фазы (Северный Кавказ). В первом случае население, этнически принадлежащее к метрополии, составляет большинство, как в свое время в британских колониях в Северной Америке в середине XVIII века; во втором оно практически отсутствует, как во французских владениях в Индокитае в середине ХХ века. Эти обстоятельства воспроизводят Российскую Федерацию как наследника Российской империи со всеми свойственными последней противоречиями и сложностями. Более того, формально децентрализованная и, по сути, трехуровневая структура территориального управления, созданная в СССР, не только восстановила российскую имперскую структуру, но и создала целый ряд новых – включив несколько практически мононациональных образований в состав Грузии, придав Молдове этнически и исторически чуждое ей левобережье Днестра, произвольно прочертив границы в Центральной Азии. Не будет преувеличением сказать, что крах Советского Союза не разрушил существовавшие на его территории имперские структуры, а умножил их.

Разумеется, «теоретическая» часть исследования не может не быть дополнена и «прогностической» частью, посвященной как текущему моменту, так и возможным перспективам. Эти вопросы мы относим в заключительную, четвертую главу, посвященную становлению и развитию постсоветской России (называть ее «постимперской» мы пока не рискуем). Основным трендом в этой части книги мы называем новую, своего рода внутреннюю, «реконкисту», которая обращена уже не столько на собирание территорий бывшей империи (пример Крыма, с которого мы начали, отражает соответствующие стремления кремлевских вождей, но не указывает на возможность дальнейших приращений), сколько на воссоздание имперских социальных, политических и идеологических структур в относительно узких границах того, что скорее соответствует расширенной Московии, чем России в том смысле, какой вкладывался в это слово, скажем, в петровскую эпоху. Главной проблемой, с которой, на наш взгляд, сталкивается сегодня Россия, становится все более разительное несоответствие возрождаемых ею практик тем стереотипам поведения, которые сегодня распространяются в остальном мире, – в результате страна, которая на протяжении своей многовековой истории выступала окраиной нескольких цивилизационных центров, каждый из которых она затем опережала в своем развитии или по крайней мере становилась с ним вровень, сегодня стремительно превращается в глобальную периферию, которая с каждым годом внушает остальному миру все большие ужас и недоверие.

Завершая эту затянувшуюся вводную часть, мы хотим повторить основной посыл нашей книги, поясняющий ее название. Мы полагаем, что Советский Союз не был «последней империей» – даже последней из тех, что пришли к нам из Нового времени и впоследствии вернулись в естественные исторические границы европейских метрополий. Скорее Россия являлась и является своего рода бесконечной империей – как до своего формального провозглашения, так и многие десятилетия после своей, казалось бы, окончательной деструкции, она воспроизводит имперские стратегии и тактики поведения, оставаясь угрозой для соседей и продолжая подавлять ростки федерализма и самоуправления внутри самой себя. «Вертикаль власти» внутри и воображаемый «русский мир» снаружи – прямые продукты российской имперской истории, отказаться от которых она, судя по всему, в ближайшее время не сможет (в том числе и потому, что подобные структуры и представления не только насаждаются элитами, но и не отвергаются населением). Конечно, сегодняшняя Российская Федерация по причине как ограниченности собственных возможностей, так и изменившегося баланса сил в мире не может провести «реконкисту», сравнимую с осуществленной в 1920-е гг. Советской Россией, но у нас нет сомнений в том, что она без колебаний попыталась бы это сделать, изменись внешние обстоятельства.

Россия сложилась как империя во многом раньше своего времени, и, как только появились благоприятные условия для империалистической экспансии, она не упустила своего шанса. Она прожила гораздо более долгую жизнь, чем то было позволено историей остальным европейским империям, благодаря многочисленным и интенсивным «мутациям», которые с ней происходили. Она не мертва и сейчас, хотя экономически слаба, идеологически бессодержательна и геополитически изолирована. Ее (и наша) проблема состоит в том, что она не может восстановить свои прежние очертания в виде империи, но в то же время не способна и переродиться в нечто более современное – конвульсии последней четверти века показывают это совершенно ясно. Какое будущее ожидает эту империю в чуждом ей мире? Именно к этому вопросу нам придется обращаться практически на каждой странице книги, которая, мы убеждены, будет очень нескучной.

Глава первая «Окраинный» центр

На протяжении столетий европейцы относились к России как к периферийным стране и обществу; ее отставание от европейских наций казалось очевидным, а гигантские пространства ассоциировались с чем-то неизвестным и непознаваемым. Многочисленные заметки о России, оставленные европейскими путешественниками [77] , схожи по стилю с описаниями других далеких стран – от Монголии до Китая [78] . Даже тот факт, что Россия была страной христианской, не изменял отношения к ней как к чему-то не вполне европейскому – и оно сохранялось как минимум до XVIII века, а в некоторых смыслах не изжито и по сей день. Однако для нашего исследования важно не столько отношение европейцев к России как к «окраине» цивилизованного мира, сколько сам статус сначала Руси, а потом и Московии как исторического core современной России – статус, который также во многом изначально определялся ее окраинным характером.

77

Здесь можно привести свидетельства Паоло Джовио (см.: Иовий Павел. «Книга о московитском посольстве» в: Записки о московитских делах / под ред. А. Малеина. – СПб.: Издание А. С. Суворина, 1908. С. 251–275), Сигизмунда Герберштейна (см.: Герберштейн С. Записки о Московии. Тт. 1–2. – М.: Институт славяноведения РАН, 2008), Матвея Меховски (см.: Меховский М. Трактат о двух Сарматиях. – М.: Издательство Академии наук СССР, 1936), Генриха фон Штадена (см.: Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. – М.: Издание М. и С. Сабашниковых, 1925) и многих других.

78

См., например тексты Плано Карпини (см.: Карпини П. «История монгалов, именуемых нами татарами» в: Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. – М.: Географгиз, 1957), Марко Поло (см.: Поло М. Путешествие по Татарии и другим странам Востока. – СПб.: Издание П. П. Меркульева, 1873) и Маттео Риччи (см.: Cronin, Vincent. The Wise Man from the West: Matteo Ricci and His Mission to China, London: Harvill Press, 2000).

Формирование «великой окраины»

В современной исторической и социологической литературе нередко можно встретить утверждение о том, что Древняя Русь (о том, что это такое, мы подробнее поговорим позже) возникла и сформировалась как «фронтирное» общество и государство [79] , географически располагаясь на границе Европы и открытых степных пространств Евразии, населенных кочевыми племенами [80] , которые на протяжении столетий – с конца IV до середины XIII века – подчас угрожали самому существованию европейской цивилизации. Идея «фронтира», вошедшая в оборот в связи с описанием последовательного проникновения народа одной культуры в пространство обитания народов других культур [81] , в последнее время получила широкое распространение в том числе и в связи с политической конъюнктурой, благоволящей подчеркиванию как «неевропейской» природы России, так и особой миссии современной Украины, которая якобы «защищает Европу от варварства, тирании, терроризма, агрессии и милитаризма» [82] . Между тем, на наш взгляд, этот концепт уводит исследователей в сторону от понимания специфики процесса формирования Древней Руси и ее последующего развития.

79

См., напр.: Reid, Anna. Borderland: A Journey Through the History of Ukraine, New York: Basic Books, 2015, pp. 5–8; Savchenko, Andrew. Belarus, A Perpetual Borderland, Leiden & Boston (Ma.): Brill, 2009, pp. 15–24; Khodarkovsky, Michael. Where Two Worlds Met: Indianapolis (In.): Indiana University Press, 1992, pp. 14–19, и др.

80

См., напр.: Мавродина Р. Киевская Русь и кочевники. – М.: Наука, 1983, и др.

81

Изначально термин frontier society применялся к описанию расширения Соединенных Штатов на Запад (см.: Turner, Frederick. The Significance of the Frontier in American History, New York: Holt, Rinehart & Winston, 1920; Webb, Walter. The Great Frontier, Boston (Ma.): Houghton Mifflin, 1952 и Slotkin, Richard. Regeneration Through Violence: The Mythology of the American Frontier, Middletown (Ct.): Wesleyan University Press, 1973).

82

Порошенко П. «Украина защищает Европу от варварства, тирании и терроризма…» на сайте:(сайт посещен 10 марта 2020 г.).

Дискуссия об истоках Руси, ее названия, населения и традиций продолжается на протяжении многих десятилетий. Сегодня наиболее распространенной выглядит версия о том, что большинство ее жителей составляли наследники балтославянской общности, представители которой с давних времен жили в районе, с запада ограниченном Вислой и верховьями Днестра, на востоке – верхним течением Западной Двины и Оки, а на юге доходившем до Верхнего Поднепровья» [83] . «Традиционно эти племена увязывались с собирательным понятием венеды, упоминаемым выдающимися историками древности – от Плиния Старшего и Тацита [84] до Птолемея и Страбона [85] , и были практически последними, кого римляне определенно знали в качестве жителей территорий, отстоящих на северо-восток от имперских границ» [86] . На протяжении VI–IX веков славяне значительно расширили зону своего расселения, включив в нее территории от южного побережья Балтики до Балкан, от междуречья Одера и Вислы до Волги, Оки и Дона; сегодня некоторые исследователи считают этот процесс завершающим этапом великого переселения народов середины I тысячелетия н. э. [87]

83

Данилевский Игорь. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX–XII вв.). М.: «Аспект Пресс», 1998, с. 26.

84

См. Pliny [the Elder]. Natural History IV, 81–82 (в издании Loeb Classical Library, vol. 2, рр. 189, 191); Тацит, Корнелий. О происхождении германцев и местоположении Германии в: Тацит, Корнелий. Сочинения. Москва: Издательство «Наука», 1992, т. 1, с. 372.

85

См.: Птолемей, Клавдий. География, V, 7,9 (в издании Ptolemy, Claudius. The Geography, Mineo-la (NY): Dover Publications, 1991, рр. 119, 121–122); Страбон. География, VII, 3. 17 (в издании Страбон. География, Ленинград: Издательство «Наука», 1964, с. 280–281).

86

Отметим, что в науке оспаривается точная идентификация славян и упоминаемыми античными авторами этнонимами. См. напр.: Хабургаев Георгий. Этнонимия «Повести временных лет» в связи с задачами реконструкции восточнославянского глоттогенеза. М.: Издательство МГУ, 1979, с. 102.

87

См.: Горский А. От славянского Расселения до Московского царства. – М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 10–11.

Исторически славяне соседствовали с другими этносами: германцами, литовцами, финнами, уграми – и постоянно испытывали на себе культурные влияния еще более отдаленных соседей [88] . Равнинный регион, в котором они жили, был открыт к северу, к берегам Балтийского моря, к востоку, лесам Приволжья и степям юго-запада, и к югу – вплоть до Черного моря. Западные его рубежи, очерченные Карпатами, Днестром, Дунаем и непроходимыми в то время лесами нынешней Восточной Польши, выступали неким естественным пределом огромной малоосвоенной территории. По краям великой равнины постоянно ощущалось присутствие других цивилизаций: еще в VI–V веках до н. э. греки основали несколько своих колоний на северном берегу Черного и на побережье Азовского морей (Ольбию, Херсонес, Пантикапею и Танаис) [89] . Позже их освоили римляне, которые прочно закрепились также на западном берегу Черного моря, во Фракии и Дакии [90] . В IV–VI веках н. э. через южную часть равнины прошли массы готов, аланов и аваров, позже осевших на имперских территориях после крушения Рима, а в IX веке с востока на запад проследовали угры, позднее поселившиеся в срединном течении Дуная [91] . В IХ – XI веках здесь кочевали хазары, печенеги, кипчаки и куманы. С севера чувствовалось присутствие викингов, к VII веку освоивших почти все берега Балтийского моря [92] . В то же время византийцы, после побед над болгарами вернувшие контроль над западным черноморским побережьем, рассматривали огромные северные просторы и как источник угроз, и как потенциальное пространство для распространения собственного влияния.

88

Подробнее см.: Славяне и их соседи в конце I тысячелетия до н. э. – первой половине I тысячелетия н. э. / под ред. Б. Рыбакова. – М.: Наука, 1993.

89

См.: Graham, Alexander. “The Colonial Expansion of Greece” in: Boardman, John and Hammond, Nicholas (eds.) The Cambridge Ancient History, vol. 3, part 3: The Expansion of the Greek World, Eighth to Sixth Centuries BC, Cambridge: Cambridge University Press, 1982, pp. 122–130.

90

См., напр.: Bury, John. A History of the Roman Empire from Its Foundation to the Death of Marcus Aurelius, New York: Harper & Brothers, 1893, pp. 412–433.

91

См.: Контлер Л. История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы. – М.: Весь мир, 2002. С. 51–53; Halsall, Guy. “The Barbarian invasions” in: Fouracre, Paul (ed.) The New Cambridge Medieval History, Volume 1: c. 500 – c. 700, Cambridge, Cambridge University Press, 2005, pp. 49–50.

92

См.: Ловмяньский Х. Русь и норманны. – М.: Прогресс, 1985. С. 116.

Историки сходятся во мнении, что формирование государственности в этих местах началось в VIII–IX веках в среднем течении Днепра, вокруг современного Киева, где издревле жило племя полян [93] , но куда оказался направлен главный поток славянских переселенцев с севера [94] . Само название «Русь» («Рус») применительно к этой местности встречается уже в середине IX века и фиксируется во многих письменных документах, в том числе и в «Бертинских анналах»: «В лето от Воплощения Господня 839-е… Прибыли также греческие послы… с ними император прислал еще неких, утверждавших, что они, то есть народ их, называются рос и что король их, именуемый хаканом, направил их ради дружбы» [95] . Относительно этимологии этого слова продолжаются споры (cегодня финны и эстонцы называют русских «вене», тот же термин, что использовал Тацит, – «венеты», а шведов – руотси; в английских хрониках обитателей острова Рюген называли русами; русами Ибн-Фадлан называет исключительно скандинавов, тогда как славян он именует сакалибами), однако вполне вероятно, что оно стало заимствованием из северных языков, указывавшим на то, что двинувшиеся на юг славяне в той или иной степени объединили свои усилия с викингами [96] (версия об их координации выглядит более убедительной, чем мифологизированная гипотеза о «призвании» норманнских вождей «на княжение» [97] в Новгороде). Становление Киева в качестве центра славянской консолидации было обусловлено не только его выгодным географическим положением, располагавшим к превращению его в важный торговый центр, но и масштабной миграцией, существенно увеличившей население этих мест.

93

См.: «Повесть временных лет» в: Библиотека литературы Древней Руси / под ред. Д. Лихачёва и др. – СПб.: Наука, 1997. Т. 1. С. 65.

94

См.: Ловмяньский Хенрик. Русь и норманны. С. 144.

95

См.: Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия / под ред. Т. Джаксон, И. Коноваловой и А. Подосинова. – М.: Русский фонд содействия образованию, 2010. Т. IV. С. 18–19.

96

См.: Котышев Д. От Русской земли к земле Киевской. Становление государственности в Среднем Приднепровье, IX–XII вв. – М.: Центрполиграф, 2019. С. 41–47.

97

См.: Повесть временных лет. С. 75.

Объединение славян, викингов и местных племен привело к быстрым изменениям политического ландшафта: если до середины VIII века о живших в этих местах людях практически ничего не было известно, то в 860 г. они оказались у стен Константинополя, причинив серьезные проблемы Византии, чья армия вела кампанию против халифата Аббасидов [98] . Причина столкновения с Византией вряд ли была связана с одним только желанием захватить богатую столицу и уйти с большой добычей; многие авторы подчеркивают, что миграционная волна славян не имела Киев своей целью и cклонна была продолжить свое движение далее на юго-запад [99] , – однако Византийская империя, в отличие от Римской, не позволила выходцам с севера приблизиться к Средиземноморью, несмотря на серьезное давление, которое славяне оказывали на дунайские окраины империи.

98

См.: Gregory, Timothy. A History of Byzantium, Malden (Ma.), Oxford: Blackwell Publishing, 2005, р. 213; подробнее см.: Кузенков П. «Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение Руси в средневековых письменных источниках» в: Древнейшие государства Восточной Европы: проблемы источниковедения / под ред. Л. Столяровой. – М.: Восточная литература, 2003. С. 3–172.

99

См., напр.: Гиндин Л. «К хронологии и характеру славянизации Карпато-Балканского пространства» в: Формирование раннефеодальных славянских народностей / под ред. В. Королюка. – М.: Наука, 1981. С. 52–66.

История жителей Великой Восточно-Европейской равнины VI–IX веков отличается от истории большинства европейских народов как минимум тремя важными обстоятельствами.

Во-первых, для восточных славян колонизация новых территорий была важнейшей формой существования. Уже в IX веке ими были если не заложены, то в значительной мере развиты не менее десятка значимых городов, включая Киев, Новгород, Ростов, Полоцк, Псков, Муром, Изборск, Белоозеро, Любеч и Ладогу [100] , расстояние между самыми отдаленными из которых превышает 1,2 тыс. км. При этом такая колонизация не напоминала ни поведение постоянно мигрирующих кочевников, ни действия народов времен «великого переселения», которые перемещались из одного ареала проживания в другой, полностью оставляя прежнюю свою родину. Для славян, осваивавших Великую равнину, расселение было именно колонизацией: появление и возвышение Киева не предполагало упадка Новгорода, а основание и быстрый рост Ростова и Суздаля – пренебрежения к более древним центрам. Экспансия далеко не всегда требовала покорения соседних племен: для огромного протогосударства, выстраивавшегося вдоль главного торгового пути Восточной Европы, часто называемого «путем из варяг в греки», она обусловливалась контролем над этой важнейшей артерией, которая до XII века оставалась основным звеном, соединявшим Балтику и Византию и имевшим критическое значение как для Северной, так и для Южной Европы [101] . Земледелие, основанное на двухпольном и трехпольном севообороте и распространении в качестве основной зерновой культуры озимой ржи (важность последнего фактора подчеркивают многие исследователи [102] ), и развитие торговли расширяли освоенную территорию, оставляя, впрочем, города относительно редким явлением, так как они возникали как военные форпосты и лишь постепенно начинали исполнять функции торговых и ремесленных центров [103] . Масштабы экспансии в большей степени соответствовали не фронтирному, а именно окраинному характеру ранней Руси.

100

См., напр.: Тихомиров М. Древнерусские города. 2-е изд. – М.: Госполитиздат, 1956. С. 13.

101

См.: Рыбаков Б. «Торговля и торговые пути» в: История культуры Древней Руси: домонгольский период. Т. 1: Материальная культура / под ред. Б. Грекова и др. – М., Л.: Издательства АН СССР, 1948 и Noonan, Thomas. The Dnieper Trade Route in Kievan Russia (900–1240), Ann Arbor (Mi.): University of Michigan Press, 1967, pp. 8–22.

102

См., напр.: Поляков А. Киевская Русь как цивилизация. – Оренбург: ООО ИПК «Университет, 2015. С. 65–66.

103

См., напр.: Тихомиров М. Древнерусские города, с. 18–22 и Dolukhanov, Pavel. The Early Slavs: Eastern Europe from the Initial Settlement to the Kievan Rus, London, New York: Routledge, 2013, pp. 179–181.