Бесконечное настоящее. Правдивая история о любви, счастье и болезни Альцгеймера

Он не мог понять, какой же болезнью все-таки заболела бабушка.

– Бабушка реагирует на лунные фазы? – спросил он.

– Не думаю… – ответил я.

– Но если бабушка будет продолжать попытки убить кого-то чайником или выброситься голой из окна, что будем с этим делать?

– Ну, потеря памяти может случиться у кого угодно. Давайте-ка все наберемся терпения и посмотрим, что будет дальше…

Одна из рекомендаций, данная нашим лечащим врачом после ночного эпизода, была похожа на гигиенические нормы, которых придерживались врачи в далеком прошлом, когда для лечения любой болезни прописывали строгую диету или отдых в горах. Его рекомендации звучали так: «И займите уже чем-нибудь вашу синьору. Это поможет контролировать уровень ее тревожности и принесет пользу всем».

Слова доктора произвели такое сильное впечатление на нашего Танкреди, что с того самого дня он развел бурную деятельность. Каждый вечер он проводил много времени с бабушкой, как будто это превратилось в своеобразную миссию (мой брат поэтично окрестил ее ребяческой). Миссионер предложил провести модернизацию бабушки и обогатить ее способность к общению, обучив… языку жестов.

Идея показалась мне достойной похвалы, и я подумал, что это могло бы принести пользу и тому, и другому. Связь двух поколений, хронологически далеких друг от друга, могла бы дать начало очень ценному духовному взаимодействию. Уже через несколько дней моя жена Джорджия – сорокалетняя женщина родом из Венето, блондинка с голубыми глазами, – обратила внимание на уроки так называемой коммуникации, которую Танкреди преподавал бабушке. На практике внук пытался научить бабушку правильно показывать средний палец и жест по локоть. Плюс еще несколько гримас с языком, которые даже описать трудно.

И только ревматизм и нарушенная координация моей мамы не позволили ей стать экспертом в этом искусстве, которое, учитывая нестабильное психическое состояние, могло бы легко превратиться в маленький цирковой трюк. Разумеется, инициатива была решительно подвержена цензуре, но Танкреди это не остановило: однажды вечером он вошел в зал с большой картонной коробкой.

– Ну и что ты будешь с этим делать? – спросила моя жена.

– Я буду вести частный телевизионный канал для бабушки, – ответил он, засовывая голову в отверстие на дне коробки и устанавливая ее на плечах.

В результате перед нами предстало нечто среднее между говорящей головой телевизионного ведущего новостей и отрубленной головой из фильма ужасов.

Мы с Джорджией рассмеялись. Когда же сын объяснил все детали придуманного им проекта, мы пришли в восторг от такой находчивости.

– Бабушка ведь не умеет пользоваться компьютером, – начал он свое повествование из глубин коробки-телевизора с улыбкой, достойной настоящего ветерана голубого экрана.

– Телевидение убивает, давит на нее… Оно всех превращает в рабов. Надеюсь, вы это понимаете? Я же, наоборот, буду смарт-телевизором, умным и дружелюбным. Буду обращаться непосредственно к ней, спрашивать, как дела, задавать вопросы и отвечать на них. Есть и другие преимущества: буду включаться сам, пульт не нужен, а новости, которые я буду сообщать, будут только положительными! Помимо этого, я могу быть полезен и во многом другом – например, буду напоминать, какой сегодня день, ведь она беспрестанно задает этот вопрос! Таким образом, бабушка будет занята, ей это будет полезно. Ведь доктор так сказал, правда?

– По-моему, это классная идея, Танкреди! – ответил я и попытался было его обнять, но коробка на голове осложнила задачу.

Он был в восторге и помчался в свою комнату, чтобы усовершенствовать изобретение.

По правде сказать, никто из нас еще не свыкся с фактом, что моя мама больна. В целом, несмотря на явные и пугающие эпизоды, как тот, что произошел ночью, мы склонялись к тому, чтобы замалчивать проблему, и отказывались смотреть в лицо реальности.

Новизна ситуации уже сама по себе была шокирующей и для нас, и для нее (к несчастью, мама поняла, что больна и даже интуитивно почувствовала, чем она заболела). Буквально за одну ночь мы все вдруг превратились в солдат-призывников, «подневольных волонтеров» (еще один эпитет моего брата), вставших в ряды самой многочисленной армии в мире: ухаживающих или опекунов. Ухаживающие родственники. Только в Италии это войско насчитывает от трех до четырех миллионов человек.

Осознание того, что у моей мамы болезнь Альцгеймера, было похоже на выданное заключение о ее кончине, но в то же время она должна была остаться среди нас на никем не определенный срок.

Так началась фаза смирения с утратой, подобно тому, как это происходит после траура в семье. Очень деликатный период жизни, когда нужно принять множество решений и все они важные и сложные.

Как правило, что бы мы ни делали, ошибались.

Психологическое давление было настолько сильным, что я решил немного себя поддержать и завел дневник, чтобы отвлечься. Впоследствии он стал романом «Безнадежно потерянная», главный герой которого писал книгу. Это было чистой правдой: книга, которую тайком от всех писал мой персонаж, и был мой дневник. Иначе говоря, мой настоящий дневник родился в недрах фантазии художественной литературы.

Мне крупно повезло, потому что, если бы я не написал первый роман, никогда, наверное, не нашел бы смелости начать теперешний дневник. Просто потому (и здесь болезнь Альцгеймера дает нам очередной урок), что правды, в прямом смысле этого слова, в реальной жизни не существует: ее необходимо постоянно выдумывать.

Требуется много отваги, смелости, чтобы обнажить самые сокровенные уголки души – именно то, что болезнь Альцгеймера, как неутомимый шахтер, добывает без отдыха, без передышки, копаясь внутри нас своими когтями. Везде: в сердце, в чреве, в душе…

Болезнь Альцгеймера, знаете ли, безжалостна. Будь в ней хоть капля милосердия, она убивала бы. Но ведь нет, она оставляет в живых. И если ей позволить, она будет еще и потешаться над страданиями и того, кто болен, и того, кто находится рядом. В некотором смысле именно на близких она отыгрывается больше всего, потому что настолько жестока, что любит копаться в «живом мясе» самых глубоких эмоциональных отношений. Она копается в любви матери и детей, мужей и жен, дедушек-бабушек и внуков, словно пытаясь понять, на какой стадии эти чувства сначала становятся нетерпимостью, а потом перерастают в ненависть. Болезнь подвергает тяжким испытанием связь, соединяющую нас с людьми, с которыми мы делили любовь, надежды, самые важные моменты жизни. Как будто эта связь – всего лишь шнурок, который она тянет изо всей силы, чтобы увидеть, в каком месте он разорвется.

Здесь я возражу: если он разорвется.

Болезнь Альцгеймера принято считать болезнью пожилых, но, поскольку она чрезвычайно ненасытна, все чаще и чаще опережает события. Сегодня уход за пожилым человеком кажется настоящим сумасшествием, совершенно ненужным жертвоприношением – зачем и кому это нужно? И это заставляет задуматься о том, как ужасающе легко мы свыклись с тем, как жизнь в скоростном режиме перемалывает все наши эмоции, как безоговорочно все приняли такую концепцию, как «отправить на слом».

Когда-то пожилой человек был редкостью. Это наполняло его позитивным символизмом: всезнающий и почитаемый тотем долголетия, на которое могли рассчитывать совсем немногие. Сегодня же, наоборот, кажется, что четвертая возрастная группа стала самой многочисленной, скорее даже переполненной, нишей. Вчерашний мираж долголетия сегодня становится проблемой: куда мы их будем девать? Кто будет их кормить, содержать, ухаживать за ними? И еще добавлю: кто именно будет с ними нянчиться и прислушиваться к ним?

Старость стала символом одиночества и неприкаянности. Когда в семье нет необходимости в его пенсии, пожилой человек становится обузой, проблемой, которую нужно «решить». Это противное словосочетание «решить проблему», даже если слова не несут в себе ужасающего скрытого намека на запрограммированные убийства, которые наводили ужасный страх в не столь отдаленные времена диктатуры, сегодня это в любом случае синоним социального равнодушия, к которому нас приговаривают современные условия. Нас много, ресурсов и работы хватает не всем. Пожилые люди с их багажом опыта и жизненной мудрости потеряли свою ценность, превратились в невостребованный на рынке товар.