Бескрылые птицы

Указания босяков соответствовали действительности. Без особого труда Волдис разыскал угольные штабеля Андреевской гавани. У берега стояло несколько судов, с них были переброшены сходни, не переставая гремели лебедки, визжали колеса тачек; в воздухе висела густая угольная пыль.

— Где форман? — решительно спросил он у первого попавшегося грузчика.

Тот указал на моложавого человека в кожаной куртке. Волдис направился к нему.

— Простите, вы форман?

— Да, я. Что вам нужно?

— Я ищу работу.

Моложавый человек в кожаной куртке внезапно рассердился. Он как-то искоса посмотрел на Волдиса.

— Какое мне дело, что вы ищете работу? У меня достаточно рабочих, мне никого больше не нужно. Где это видано, чтобы на третий день после прихода судна просили работу?

— Простите, я не знал.

— Я-то думал, у него ко мне дело, а он просит работы! — сухо засмеялся сердитый человек.

Волдис, слегка смущенный, отошел в сторону. Руки его почернели от одного прикосновения к канатам сходней, а в пароходном трюме, откуда подымали корзины с углем, царил полный мрак, сквозь тучи угольной пыли нельзя было разглядеть ни одного человека. И как вообще там мог кто-нибудь оставаться, чем там дышали, как работали?

Волдис направился дальше. Он больше не поднимался на суда, где разгрузка уже началась: там стояли такие же сердитые люди в кожаных куртках, которым не нравилось, когда у них просили работу.

В конце Андреевской гавани, почти у самого элеватора, в этот момент швартовался низко сидевший в воде норвежский пароход. На берегу толпилось около полусотни мужчин в черной лоснящейся, грязной одежде, с покрытыми неотмывающейся, впитавшейся в кожу угольной пылью руками. Одни из них от скуки и нетерпения насвистывали надоевшие фокстроты, другие осаждали какого-то более опрятно одетого человека.

Волдис нерешительно остановился и стал искать глазами кого-нибудь внушающего доверие. Он боялся громко высказать свою просьбу, чтобы опять не опозориться публично.

Пожилой человек, стоявший в стороне, посасывая трубку, не казался ему зубоскалом. Волдис подошел и заговорил с незнакомцем.

— Скажите, пожалуйста, нужны здесь еще рабочие?

Человек с трубкой сплюнул коричневую слюну и, не глядя на Волдиса, пробурчал:

— Еще не все взяты, но свободные места берегут для друзей. Они нынче кончают разгрузку вон того «шведа», и многие из них придут на это судно. Я ничего определенного не знаю, поговорите с форманом.

— Кто же из них форман?

— Вот тот, что разговаривает у автомобиля с хозяином.

Хотя Волдис старался говорить совсем тихо, окружающие прислушивались к их разговору; они пытливо разглядывали его. Здесь не скрывали своих чувств. Конкурент в солдатской форме был принят не очень любезно. Провожаемый косыми взглядами и едкими замечаниями, Волдис подошел к форману, когда тот кончил беседовать с хозяином.

— Простите, господин форман…

— Ну, что вам?

— Не нужны ли вам еще рабочие?

— Обождите. Я еще ничего не могу сказать. Увидим, через сколько люков пароход будут разгружать. Если станут подавать из всех четырех люков, возможно, найдется дело и для вас.

— Благодарю вас.

От нескольких слов, сказанных этим человеком, Волдису сразу стало легче. Босяки не обманули его. Эти славные парни, правда, лодыри, но лживость не относилась к числу их пороков. Надежда, почти определенные виды на работу опять вселили в него бодрое отношение к жизни. Не все еще потеряно!

Волдис смешался с толпой и, напевая какую-то старую мелодию, наблюдал, как швартовался пароход. Часы показывали половину первого, когда таможенные чиновники явились на поиски контрабанды и для выполнения всяких формальностей.

— Сегодня уже мостки не будем делать! — сообщил форман ожидавшим работы.

Они стали понемногу расходиться. Тогда Волдис опять подошел к форману.

— Скажите, пожалуйста, в котором часу мне нужно завтра явиться на работу?

— Вам? Я вас совсем и не записывал. Как ваша фамилия? Витол? Ну ладно, приходите в половине восьмого. Если будет надобность, я вас возьму. Вам приходилось работать на разгрузке угля?

Что ему оставалось делать? Сказать, что еще в глаза не видывал парохода, и потерять всякую надежду на работу?

— Да, мне на военной службе приходилось иногда разгружать уголь! — лгал он. — О, я умею обращаться с лопатой.

Что-то пробормотав, форман вынул записную книжку.

— Тогда приходите в половине восьмого. Я вас записал.

Волдис вернулся в город. Он шел не торопясь, времени у него было много. Впереди длинная ночь, и Волдис не знал, как ее провести. Опять давала о себе знать мучительная пустота в желудке. Взгляд Волдиса все чаще задерживался на витринах булочных. Вон они лежат — соблазнительные хлебцы, пироги с яблоками и ватрушки с творогом. Над полупустыми противнями с пирогами летали мухи, в маленьких баночках лежали миноги.

Зачем они выставили эту снедь на витрину, когда мимо проходит столько голодных людей? Может быть, для того, чтобы люди не забывали о божественной власти куска хлеба?

На углу, возле часового магазина, Волдис заметил маленького щуплого человечка с обветренным лицом и бритой головой. Он сидел на земле, засунув руки и рукава. Человек был без ног. Рядом с собой на тротуар он положил шапку. Он не просил милостыни, не произносил ни слова, но взгляд, которым этот человек глядел в лица прохожих, был неотразим. Не отрываясь, смотрел он прямо и требовательно в глаза. Что-то страшное было в этом немом взгляде. Многие не выдерживали и начинали рыться в карманах в поисках мелочи. Калека не благодарил, даже не наклонял головы, только ни на минуту не спускал страшных глаз с подающего милостыню. Да… и у него не было ног. Короткое туловище опиралось о каменную стену.

Волдису приходилось видеть слепых, людей с провалившимися носами, горбатых, безногих, но никто из них не оставлял такого гнетущего впечатления, как этот молчаливый, требовательный калека. Чувствуя себя в чем-то виноватым, Волдис с опущенными глазами прошел мимо него.

«Как это можно допустить, — думал он, — чтобы в таком большом и богатом городе были нищие? Неужели в Риге нет ни одной богадельни?»

По самой середине улицы, навстречу, шагал полицейский. Он не глядел по сторонам, но впечатление, произведенное его появлением, было поразительным. Молодые накрашенные, кричаще одетые женщины торопливо разбежались по узким переулкам, а молчаливый калека ловко вскочил, отряхнулся и поспешно зашагал по набережной Даугавы, — как по мановению волшебного жезла, у него появились стройные ноги!

«Вот чудеса! — усмехнулся про себя Волдис. — А у меня болело за него сердце… Какое смешное это глупое сердце».

Он шел по узким улицам Старой Риги [10] , из которых вместе с темной прохладой на него пахнуло стариной. Дойдя до Бастионной горки [11] , он остановился, не зная, можно ли ему взойти на нее. Идущие туда в одиночку и парами люди были опрятно одеты, в светлых костюмах и платьях. Волдис облюбовал скамью на берегу канала и смотрел, как молодые люди катались в ярко раскрашенных лодках. Сняв пиджаки и оставшись в белых полосатых рубашках, они неуклюже гребли.

10

Старая Рига — древнейшая часть Риги, прилегающая к реке Даугаве. В XIII–XIX веках ее окружали городская стена и вал. Здесь сохранился ряд ценных историко-архитектурных памятников.

11

Бастионная горка — В 1857–1859 годах, когда были уничтожены рижские городские укрепления, причем был срыт окружавший Старую Ригу земляной вал, на месте одного из бывших бастионов был насыпан холм, ставший частью пояса зеленых насаждений вдоль городского канала. Этот холм получил название Бастионной горки.