Бесовские времена

— Я так и сделаю, синьорина, — Тристано д'Альвелла исчез.

— Гнилая кровь… — снова тихо прошептал Песте. Мысли его путались. — Глория Валерани… Умная, сдержанная, праведная… — Чума был ошарашен. — Что она в микстурах и лекарствах разбирается, это Дианора говорила. Она даже Бениамино советы давала… Но я её никогда бы не заподозрил.

Дженнаро Альбани судорожно вздохнул.

— Дочь моя, пока убийц не задержали — будьте осторожнее, — и, ссутулившись, тихо вышел.

Гаэтана столь же величаво покинула покои мессира Грандони в сопровождении мессира Альмереджи, сколь царственно вошла в них. Шедший за ней Ладзаро не думал об убийцах, но заторможено, словно в полусне озирал красотку, которой предстояло… да, которой предстояло… взять его в мужья. д'Альвелла не оговорился. Ладзаро на миг представилось, что он проваливается в страшную бездну, точнее, падает куда-то… Голова его кружилась, и пол двигался под ногами. И это… его будущая жена. Решаясь на брак, Ладзарино не хотел ни измен, ни бравых похождений — просто устал от них, но теперь с грустью понял, что его желания, в общем-то, не имеют значения. Хотел, не хотел… Ему просто никто не даст ни изменить, ни метнуть кости, ни выпить лишний стаканчик. Он хотел праведности, устав от греха. Теперь он на праведность был обречён. Ладзаро смиренно склонил голову.

Что ж… коемуждо поделом его.

Портофино, Грациано и Камилла, оставшись одни, несколько минут сидели молча, и каждый был погружен в свои мысли. Первым пришёл в себя отец Аурелиано.

— Наталио… — он невидящим взглядом смотрел в стену. — Живой мертвец, существо с человеческим лицом, внутри которого ползают смрадные черви, набухает гной и тихо смеется сатана… — инквизитор содрогнулся. — Я знал, что он бездушен и циничен, но… Един в трех лицах. Конечно… что им стоило: ведьма травит и убирает следы, двое кладут жертву на постель… Все по очереди исчезают, после прикрывают друг друга… Бедная Черубина. Да, глупая овечка.

— Но неужели Гаэтана права, и Глория… сама… отравила Черубину? — Чума был ошарашен. Когда он понял, что было причиной убийств, он и подумать не мог, что убийцей может оказаться Глория. — И Дианора ничего не замечала? Впрочем, Ладзаро прав — я сам, если бы что и заметил, глазам не поверил бы.

Камилла сидела бледная, закусив губу, и наконец проронила.

— Стало быть… на меня напал Джулио… Глория просила спуститься к колодцу и принести ей воды, а он поджидал меня на лестнице… Она много раз хвалила его мне, но он казался таким ничтожным… И тогда она… Мне померещилось, что она нарочито… но… я не была уверена, что это Джулио, гнала и мысль об этом. Я тоже не могла поверить…

Песте скрипнул зубами, а Портофино вскочил. Он не слышал Камиллу, думая о своём.

— Ведьма… Я же носом чуял… Тогда на отпевании… смердело же… — инквизитор, не попрощавшись, выскочил в коридор.

Глава 20. «A cada puerco le llega su San Mart'in…»

Гаэтана Фаттинанти оказалась права не только в своих умозаключениях, но и в своих пророчествах. Глория Валерани уже покидала свои покои, надежно упаковав деньги в дорожный сундук, когда на неё обрушились люди д'Альвеллы. Её сына и внука схватили в комнате мессира Валерани, тоже сидящих на дорожных узлах и ожидавших наступления темноты. Оказалось, они оба уже отпросились у герцога в короткую поездку в Рим, а Глория сказала герцогине, что неважно себя чувствует и хочет провести пару недель в своём поместье.

Тристано д'Альвелла и Аурелиано Портофино уединились перед допросом в подвале, где хранились запасы герцогских вин. Здесь их не могли ни увидеть, ни подслушать, и Тристано смело признался Портофино, что боится. Боится увидеть негодяев и допрашивать их. Он боялся даже подойти к живым мертвецам, внутри которых ползают смрадные черви, набухает гной и тихо смеется сатана, грабивших живых и хладнокровно делавших из них покойников. Портофино понимал его и успокоил тем, что тоже боится. Правда, боязнь мессира Портофино разнилась со страхами мессира д'Альвеллы. Иквизитор опасался, что едва увидит мерзкую ведьму, может в гневе придушить её, а это, воля ваша, противоречило процессуальному кодексу Святой Инквизиции.

В итоге арестованных доставили в герцогскую тюрьму, и допросы первоначально провёл прокурор инквизиции Андреа Митти, но на них присутствовали и д'Альвелла, и Портофино, и Ладзаро Альмереджи, и каноник Дженнаро Альбани, и шут Песте, сидевший в углу и заворожено разглядывавший Глорию Валерани. При аресте старуха визжала, отбивалась и царапалась, как разъяренная кошка, и с ней едва справились трое мужчин. Наталио не сопротивлялся, понимая, что это бесполезно, Джулио упал в обморок.

Допросы продолжались часами, но арестованные запирались недолго: первым не выдержал Джулио, потом — Наталио. Старуха Глория на первом допросе не проронила ни единого слова — к вящей радости мессира Портофино. Его милость уже потирал руки, предвкушая пытки мерзавки, но, узнав о показаниях сына и внука, старая ведьма поняла, что молчание бесполезно.

Однако, услышав рассказ Глории, сам инквизитор подумал, что лучше бы ему этого не слышать, д'Альвелла чувствовал, что у него на голове шевелятся волосы, а Песте малодушно помышлял то сбежать с допроса, то заткнуть уши, то напиться — последний помысел был тем страннее, что Грациано никогда не хмелел.

В понимании Чумы, Глория была умна, точнее, разумна: в отличие от Черубины, она никогда не изрекала глупости и никогда их не делала. Хладнокровие и спокойствие этой женщины нравились Чуме, но к чему, Господи, это привело? Грациано заледенел, когда из допросов встала подлинная картина произошедшего, тем более страшная, что многое было необъяснимо. Где и как в эти души вошла неизлечимая порча распада?

Наталио в молодости, после смерти жены, закутил, семейное состояние таяло. Между тем, Валерани не привык отказывать себе в чем-либо, не хотел ограничивать себя. Подросший сын Джулио, воспитанный отцом-мотом, тоже полагал, что глупо лишать себя удовольствий. Но денег не хватало катастрофически, а аппетиты все возрастали. Глория же, вместо того, чтобы вразумить и умерить траты сына и внука, злилась на недостаток средств. Почему дурочка Черубина лопается от флоринов? Почему так богат муж недалекой Бьянки? Почему Фаттинанти богатеет год от года, а ей самой приходится с трудом скрывать нищету? Недоумевал и Джулио — почему он не может позволить себе те отрады и наслаждения, что были доступны его приятелям-камергерам?

Растление души есть уклонение от мудрости. Пожелав злого, ум растлевается и развращается, Дух Господень отступает от растленного, и как в мертвом теле плодятся черви, так в растленных душах расплодились, будто черви, зависть, лукавство, ненависть, злопамятство, гордыня, спесь, лихоимство, похоть, пересуды, поношения, богозабвение, бесстыдство и всякое зло, ненавистное Богу. И перестали люди сии быть образом Божиим, а стали подобием диавола. В живом теле пребывали отныне мертвые души, погребенные как во гробе. Гробы ходили, а души в них были бездыханны…

…Тиберио Комини намекнул однажды Джулио, что щедро вознаградит его, если тот согласится ублажить его. Искаженная жадностью душа колебалась недолго. Честь мужчины и достоинство дворянина стали призрачным фантомом в свете возможности легкого заработка. И сжимая зубы от услад похотливого старика, Джулио чувствовал не оскорбление, но обиду совсем иного рода. Он бесился при одной мысли о том, что вынужден зарабатывать задним проходом, тогда как сам Комини всегда позвякивает дукатами в кармане. Тиберио были нужны деньги, чтобы покупать его, Джулио, задницу, но что стоит прибрать к рукам деньги Комини, а заодно — убрать его самого? Но мысли эти развития не получили — Джулио был осторожен и понимал, что старый содомит жизнь задешево не отдаст.

Наталио тем временем всерьез задумался о продаже последнего, что было в семье — загородного дома и небольшого виноградника в Пьяндимелето. При нём было много земли, но заброшенной. За него нельзя было выручить больше пятисот флоринов, а что потом? Побираться? Валерани тяжко вздыхал. И тут он заметил в руках сына золотые, обратил внимание на роскошные покупки Джулио — седло, упряжь, новые дублеты… Откуда? Наталио проследил за сыном и быстро понял, откуда взялись деньги. Его на минуту взбесило, что старый мерзавец Комини растлил его сына, но сам Джулио, припертый отцом к стенке, зло обронил, что не приучен грабить, вот и зарабатывает, чем может! Щенок ждал оплеухи, но услышал вдруг странный вопрос, исполненный мертвенного холода и тонкого любопытства. «А сколько платит старый мужеложник?» Сынок пояснил отцу, что свидание обходится мерзкому фенхелю во флорин, но его интересуют задницы посвежее…