Беспечные ездоки, бешеные быки

Тем временем в старом здании Гильдии режиссёров на бульваре Сансет состоялся первый публичный показ картины. Битти пригласил на него «гигантов» Голливуда, людей, дружбы с которыми так добивался — Чарли Фельдмана, Сэма Шпигеля, Жана Ренуара, Джорджа Стивенса, Билли Уайлдера, Фреда Цинпсмана, Сэма Голдвина, Билла Гетца и других мастеров не меньшего калибра. Нужно было набраться наглости, чтобы пойти на такое. Друзья считали, что Битти свихнулся — подобную компашку хлебом не корми, дай только поизмываться над болваном, который сыграл главную роль в собственном фильме. Подобного тщеславия не прощают. А накануне, в «Эсквайре», появилась скверная статья Рекса Рида под названием «Настоящий Уоррен Битти, пожалуйста, заткнитесь». Битти с трудом переживал унижение, никак не мог прийти в себя. Во время показа был не в настроении и едва смотрел на экран. «Бонни и Клайд» оканчивался «балетной» сценой засады. «Тогда люди ещё не привыкли к тому, что в каждом эпизоде головы разрывают на части сотни тысяч петард. В кино такого насилия ещё не показывали», — вспоминает Битти. Воцарилась тишина. Для Битти она длилась вечность. А потом зал взорвался аплодисментами. Кто-то рядов за десять позади режиссёра поднялся и сказал: «Ну что же, только что Уоррен Битти всех нас сделал».

Окрылённый результатом этого и других, не менее показательных по реакции просмотров, Битти бился за более выгодную дату премьеры. Но Гольдштейн оставался непреклонен: «Да с ума вы все посходили с этой картиной. Хватит, наконец!». Однако Битти не сдавался и Джо Хаймс убедил его с Пенном, что фестиваль в Монреале — превосходное место для премьерного показа. «Я вспомнил, что у них был фильм «Некто Микки», вещица так себе, но не провалилась она именно в Канаде. «Я сказал им: «Если уж ту картину приняли в Канаде, то эта, наверняка, пройдет на ура!, — рассказывает Хаймс. Так 4 августа 1967 года на Международном кинофестивале в Монреале, проходившем в рамках выставки «Экспо-67», состоялась мировая премьера «Бонни и Клайда».

«Вы спросите, как встретили картину? — вспоминает Ледерер. — Бесподобно! Актеров четырнадцать раз вызывали на сцену, зал рукоплескал им стоя. Когда всё закончилось, Битти вернулся в свой «люкс», завалился на кровать с девицей, которая, не раздеваясь, прильнула к нему. Это была очаровательная молодая француженка — «девушка кинофестиваля». Уоррен спросил её: «Дорогая, где в Монреале самое «крутое» место, куда можно податься сегодня вечером?». Девчонка ответила: «Мистер Битти, сегодня здесь самое «крутое» место во всём Монреале!».

В Нью-Йорке «Бонни и Клайд» вышел 13 августа в кинотеатрах «Мюррей-Хилл» и «Форум», на пересечении 47-й улицы и Бродвея, в самый разгар «Лета любви», всего несколько недель после того, как волнениями были сметены гетто в Детройте и Ньюарке. Босли Краутер посмотрел фильм ещё в Монреале и сразу возненавидел. В «Нью-Йорк таймс» он камня на камне не оставил от картины, назвав ее «дешевым беспардонным фарсом, где отвратительные бандитские налеты парочки подлых недоумков преподносятся как веселые проделки шутов эры джаза из «Вполне современной Милли».

Стоит заметить, что в те времена критика в печатных изданиях имела гораздо больше влияния на массы, чем сейчас. Кинокартины распространялись по стране медленно. Обычно показ открывали Нью-Йорк и Лос-Анджелес и лишь потом, неторопливо, как круги по воде, копии расходились по глубинке. Поэтому успех зависел от рецензий, устных отзывов и рекламы в печати. И всё же рецензирование кинопродукции к серьёзным занятиям не относилось — тон здесь задавали дилетанты уровня Краутера, который высоким никак не назовешь. А плохой отзыв вполне мог погубить картину. Позднее Краутер будет яростно выступать против показа в кино сцен насилия, клеймя не только «Грязную дюжину» Роберта Олдрича, но и «В упор» Джона Бурмена как лишённых искупительной социальной значимости. Краутер продолжил нападки на «Бонни и Клайда» в двух воскресных выпусках газеты подряд, напечатав рецензии в разделе развлечений. «Влияние Краутера до смерти испугало меня, ведь он и меня выставил отнюдь не в лучшем свете. Это был ощутимый удар», — вспоминает Ледерер.

Летом Бентон и Ньюмен вместе с семьями снимали дом в Бриджхэмптоне. Бентон сказал тогда Салли: «Это всего лишь фильм. Да, он много значит для нас, но в жизни всякое бывает». Прочитав разнос Краутера, он подумал, что через пару недель шумиха уляжется. Но и в других изданиях, особенно в столь влиятельных, как «Тайм» и «Ньюсуик», рецензии оказались не менее жёсткими. Например, в «Ньюсуике» Джо Моргенштерн назвал фильм «убогой стрелялкой». К счастью, к этому времени в редакцию «Нью-Йорк таймс» начали приходить письма от зрителей, которым фильм понравился. А главное, «Бонни и Клайд» понравился Полин Кэйл.

Кэйл, крохотная, чем-то напоминавшая птичку, женщина, вполне могла сойти за секретаря небольшого женского колледжа где-нибудь в Новой Англии. Но за непритязательной внешностью скрывалась страстная спорщица и прирожденный мастер по части обличений. Всё, что выходило из-под её пера, было пронизано электрическими разрядами, дышало любовью к кино и жаждой открытий. Пробавляясь написанием программок, исполненных на мимеографе [10] , для кинотеатров с некассовым репертуаром в Беркли, которые посещали одни и те же ревностные поклонники с вечно бледными физиономиями, Кэйл, женщина уже среднего возраста, была ослеплена блеском и великолепием медийного мира Нью-Йорка. Но быстро освоилась и приступила к работе. Она сторонилась политики, но кое-какие идеи программы «новых левых» проникали в её рецензии. Так, в интерпретации Кэйл ненависть антивоенного движения к «системе» выражалась в искреннем неприятии киностудий и четком понимании разницы между «мы» и «они». Даже Маркс, немало написавший о классовой борьбе, мог бы позавидовать той страсти, с которой она рассказывала о противостоянии режиссёров и руководителей киноиндустрии.

10

Мимеограф — устаревшее название ротатора, аппарата для размножения машинописного или рукописного текста небольшими тиражами с помощью трафарета, натянутого на цилиндр.

Кэйл была сторонницей активных действии и заступницей режиссёров — истинных создателей фильмов. Как и Саррис [11] , в своих заметках она не просто советовала читателям, как провести субботний вечер. Предстояла, по выражению публицистов, настоящая война с «краутеризмом», как в битве с филистимлянами. Одновременно интеллигенции разъясняли, что и так называемым «фильмам» Голливуда, до сей поры — деклассированным (произведения Уильяма Фолкнера и Скотта Фицджеральда, экранизированные Голливудом, становились жалким подобием оригиналов), никто не отказывает в праве достигать высот подлинного искусства.

11

Эндрю Саррис — авторитетный кинокритик, «идеолог» «нового» Голливуда, автор монографии «Политика и кино», Нью-Йорк, 1978 г.

Говорила Кэйл разумные вещи, но симпатии, которые она выражала столь откровенно, делали её уязвимой. Она легко попадалась на удочку — немало режиссёров были готовы пропеть ей печальную балладу о безутешном художнике, только бы получить благосклонную рецензию. Вот что говорит по этому поводу писатель и актер Бак Генри: «Все знали, что «впарить» Кэйл можно было всё, что угодно. Стоило присесть с ней рядом, подпоить, сказать пару нужных слов, и, будьте уверены — в той или иной форме они обязательно появятся в печати».

Кэйл сразу поняла, что Уорнерам, с их скудным умишком, оценить «Бонни и Клайда» не по силам, здесь нужен талант — её талант. И она ввязалась в бой, написав рецензию из 9 тысяч слов. «Нью рипаблик», где она на тот момент работала, печатать сочинение отказался. Закончилось тем, что «Нью-Йоркер» статью напечатал, да ещё и обеспечил ей в журнале постоянную колонку. В рецензии говорилось: «Бонни и Клайд» — самый американский из всех американских фильмов после «Маньчжурского кандидата» [12] . А наша публика давно созрела для того, чтобы воспринять эту картину». Кэйл пошла дальше, она возглавила кампанию по реабилитации фильма. Были у неё и помощники — критики, вставшие под её знамена, которых позже окрестят «птенцы Полин». Говорили, что именно она убедила Моргенштерна посмотреть картину ещё раз. Неделю спустя тот опубликовал беспрецедентное публичное покаяние.

12

Вышел на экраны США в 1962 г.

Вспоминает Ньютон: «Рецензия Полин Кэйл — лучшее, что было в жизни и у Бентона, и у меня. Благодаря ей мы стали знамениты. Ведь это был в общепринятом понимании гангстерский фильм, жанр отнюдь не высокочтимый, а она сказала людям: «Отнеситесь к фильму серьезно. Искусство — это не обязательно «черно-белый» Антониони, где двое отчужденно бредут по берегу». А вот замечание Тауна: «Без неё «Бонни и Клайд» издох бы, как бездомная собака». Воздавая должное в основном авторам сценария, Кэйл довольно пренебрежительно отозвалась о Битти, назвав его походя посредственным актёром. Тот позвонил ей и сумел обворожить. Позже, на съёмках документального фильма о Пенне, они, наконец, встретились. «Он активно домогался моей дочери, а ведь она тогда была ещё подростком», — вспоминает об этой встрече Кэйл.