Бессердечное богатство

Я тупо уставилась на него.

— Честно, я плохо поняла.

Он кивнул.

— Я видел такое же выражение на лицах моих учеников. Нас уже не так много.

— Этому ты учишь? Идеям Аристотеля?

— В основном этике. Вот в чем заключается мои исследования.

— Интересно.

Я удивилась сама себе, прислонившись к перилам рядом с Пенном. Мне следовало отступить и проигнорировать этот разговор. Мне не нужен был урок философии в конце такого невероятного дня. Я должна была просто уйти. Но, так или иначе, я не могла, я хотела узнать больше. Мне хотелось услышать, как он говорит о своей страсти — философии. Именно это и привлекло меня к нему тогда. И даже, зная, чем все закончилось ранее, не заставило меня уйти сейчас.

— Значит... счастье? — Спросила я.

— Видишь ли, для некоторых людей прошлое — темное место. В основном, то что не следовало делать, но все равно делали. До тех пор, пока не найдешь способ достичь счастья, не сможешь отказаться от своего прошлого. Чтобы достичь более счастливой, более наполненной жизни.

Он, не отрываясь, смотрел на меня, не отводя глаз, и я поняла, что он хотел мне этим сказать. Шесть лет назад в Париже, он был совсем не тот, кем был сейчас. Он пытался стать другим, лучше, чем был раньше. Конечно, у меня не было никаких доказательств на руках, что он стал лучше. Но он и не пытался навязать мне свое мнение. Он открыто мне высказал свою точку зрения.

— И все твои лекции посвящены этой теме? — Спросила я с неуверенной улыбкой.

Он рассмеялся и покачал головой.

— Нет, они гораздо скучнее, чем проводить время с тобой.

Я открыла рот, чтобы ответить, но тут же закрыла. Я не знала, как на это отреагировать. Даже не поняла своих чувств на его замечание... да и чувств по поводу его самого. Все очень запуталось.

Но прежде чем я успела хоть слово сказать, появилась Кэтрин.

— Натали! Вот ты где. Давай. Мы все пошли в джакузи.

— Конечно, — ответила я.

Мой взгляд метнулся к Пенну, выглядевшему довольно сдержанно. Выглядевший очаровательным секунду назад и совершенно отстраненным — в следующую. Какой из них был настоящим, а какой нет?

— Ты идешь, Пенн? — Спросила Кэтрин с быстрой, коварной улыбкой.

— Да. Буду через минуту.

Я оглянулась на него, прежде чем последовать за болтающей Кэтрин в джакузи, пытаясь забыть о разговоре с Пенном. И насколько легко мне удалось завязать с ним такой глубокий разговор. И то, как меня раздражало, что я опять попалась на его удочку... опять.

9. Пенн

— Ты уже проигрываешь, — заявила Кэтрин.

Плюхнувшись своим тощим телом поперек моей кровати в коттедже. Она сменила купальник, но была одета только в красную шелковую ночнушку. Она явно пыталась привлечь мое внимание всей этой демонстрацией, но мне не нравились вещи, которые были настолько откровенными.

— Вряд ли, — ответил я, повернувшись к ней спиной, схватил блокнот и опустился в кресло. — Мы только начали.

— Она исчезла вместе с Льюисом на полчаса. Как ты думаешь, чем они там занимались?

— Думаю, она осматривала его библиотеку.

— О, это так сейчас называется? — Съязвила Кэтрин.

Я закатил глаза.

— Она писательница. Она, на самом деле, осматривала библиотеку, Рен.

— Ради Бога. — Кэтрин покрутила левой рукой в воздухе. Алмаз блеснул на свету, и она нахмурилась, глядя на него. — Я думаю, что она не готова будет еще раз рискнуть своим маленьким сердцем.

— И поэтому у тебя на пальце кольцо Перси?

Она перевернулась на живот и ухмыльнулась.

— Ревнуешь?

Я проигнорировал ее и вернулся к своей последней записи. Я нацарапал заметку на полях — мысль о Никомаховой этике Аристотеля, возникшей у меня на яхте Уоррена, наконец пришла в голову.

— Ты пишешь обо мне?

— Угу, — пробормотал я.

— Что ты написал? Ты не разрешаешь мне читать твои работы.

— Там написано, что ты стерва.

Кэтрин усмехнулась.

— Лжец.

Я усмехнулся, глядя на нее снизу вверх.

— Ты не читала. Откуда можешь знать?

— Потому что я знаю тебя, Пенн Кенсингтон.

Я добавил еще одну заметку с напоминанием о трактате, который хотел расшифровать. Затем сунул ручку в блокнот и бросил его на стол.

— Почему ты так одержима моим блокнотом?

— Потому что ты все время что-то в нем пишешь. Это же интересно? Ты никогда не разрешал нам читать его.

— Думаю, тебе просто придется умереть от любопытства.

Кэтрин закатила глаза и соскользнула с кровати. Ее шаги были хищными, когда она двинулась ко мне. Я всего лишь бесстрастно смотрел на него. Мы с Кэтрин уже очень давно играли в эту игру. Здесь не было победителя. Обычно все заканчивалось гневом, сексом, слезами или криками. Иногда всем вместе. Но никогда не заканчивалось хорошо. Черт, да и начиналось все тоже не хорошо.

Мы были замечательными друзьями. Но мы были просто ужасными (совершенно чертовски ужасными) во всем остальном. Она знала это. И я знал это.

И все же она оседлала мои колени своим крошечным телом в ночнушке и запустила пальцы мне в волосы.

— Давай сегодня поиграем во что-нибудь другое, — промурлыкала она.

Я сохранял невозмутимое выражение лица.

— Я пас.

— Это будет весело.

— Если ты выбрала такой путь, у тебя ничего не выйдет, — сказал я ей совершенно спокойно.

— А кто говорит о победе? Может я просто хочу тебя.

Я усмехнулся и встал, опустив ее в кресло.

— Мы играем только в одну игру сейчас, Кэтрин. — Я использовал ее полное имя как оружие. — Другие игры меня не интересуют.

Она каким-то образом заставила себя грациозно подняться на ноги, но я видел яд в ее взгляде. И тут должен был последовать тайфун гнева ... может крик. Хотя я никогда не знал, что выберет Кэтрин.

— Я всего лишь пошутила, — наконец выдала она. — Ты оказывается можешь держать себя в руках.

Держать. Мать твою. В руках?

Иногда я готов был поклясться, что она говорит такие вещи только для того, чтобы меня позлить. Я отгородился от семьи, чтобы отгородиться от всего. Я безумно любил свою команду. Но было легко отойти от них и от Кэтрин.

— А ты?

— Что я? — спросила она, остановившись на полпути к двери.

— Зачем подначиваешь?

— О, наблюдать, как ты выставляешь себя дураком — забавный вид спорта. Мне нравится наблюдать, как я выигрываю, даже не пошевелив пальцем.