Бесшумный фронт
Шрифт:
Глава двадцать восьмая «Крест боевых» 1954…
Очередная схватка на бесшумном фронте закончилась. Не удался врагу и этот фрагмент операции «Ловкач»… Настало время поговорить о приговоре за шпионаж и о награде за отвагу. 7 декабря 1953 года военный суд в Щецине приговорил Врукка и Ландвойгта к смертной казни, а Махуру к пожизненному заключению. Завербованные Врукком шпионы также вскоре предстали перед судом.
Виктор Крогуль приговорен к пожизненному заключению. Леокадия Беренд и Ядвига Гельхард получили по заслугам — по 10 лет тюрьмы, а Стефания Важна и Альберт Врукк — по 12 лет. В конце января 1954 года Первый сенат окружного суда во Франкфурте-на-Одере приговорил к 12 годам тюремного заключения
Награду за мужество получил Мариан Возьняк. Это он первый из пограничников в памятную ночь на Одере автоматной очередью защитил сотрудника контрразведки от геленовского перевозчика. Вскоре после той ночи Мариан Возьняк дождался окончания срока службы, демобилизовался и вернулся на старую работу по специальности. 28 января 1954 года были вручены награды также сотрудникам контрразведки и пограничникам, которые особо отличились при ликвидации сетки генерала Гелена в Польше. «Крест боевых» — это в мирное время особенно высокая награда. Мариан Возьняк не смог прибыть в Варшаву вовремя. Поэтому двум офицерам было поручено отвезти и вручить ему в Кутне заслуженную награду.
Глава Глава двадцать девятая Территория, которую завоевали Врукк и Ландвойгт
Мой брат был храбрый летчик,
Пришел ему вызов вдруг.
Собрал он быстро чемодан
И укатил на юг.
Мой брат — завоеватель.
В стране у нас теснота.
Чужой страны захватить кусок —
Старинная наша мечта.
И брат захватил геройски
Кусок чужой страны:
Длины в том куске метр семьдесят пять
И метр пятьдесят глубины.
(Бертольд Брехт. «Мой брат был храбрый летчик». Из цикла «Детские стихи». Перевод с немецкого Вл. Нейштадт)
Ландвойгт, который был задержан пограничником Возьняком, посылал после приговора письмо за письмом в Берлин жене и постоянно получал от нее ответы. В письме от 15 января 1954 года посланец Аденауэра не жалеет (запоздалых) претензий по адресу своего канцлера: «Я надеялся, что в течение этих шести недель, прошедших со дня моего приговора, обо мне позаботится мое правительство, так, как это делается в каждом государстве, но, к сожалению, вижу, что ошибался. Попросту смертник провинился и на том конец. Достаточно того, что я согласился таскать для них каштаны из огня, а потом никто уже обо мне не беспокоится…Допускаю даже, что эти господа теперь не считают меня немцем. Но уже поздно разбираться теперь. Я не знаю, моя дорогая, когда получу ответ на свою просьбу о помиловании и каков будет этот ответ. Однако на всякий случай, чтобы ни о чем не забыть, хотел написать: из-за меня ты не губи свою молодую жизнь… Иди туда, где тебе нравится, пользуйся жизнью. Прости мне ту боль, которую я тебе причинил, и не держи на меня зла за это. Я сам виноват во всем…»
Пусть эти слова прочитают в Западном Берлине все те, кого генерал Гелен собирается использовать в качестве очередных «камешков» в наш огород. Пусть прочитают прежде, чем двинутся на восток — в Польшу или СССР. Пусть прочитают и хорошенько подумают над этими словами! Пусть также знают, что в отношении Врукка и Ландвойгта Государственный Совет Польской Народной Республики не воспользовался своим правом на помилование. Пусть не забывают этого!
Часть четвертая ЕЩЕ ДВОЕ, НО НАВЕРНОЕ, НЕ ПОСЛЕДНИЕ…
Столица Польши заканчивала свой трудовой день — четверг 28 января 1954 года. Витрины магазинов уже были закрыты металлическими жалюзи, а в жилых домах постепенно гасли огни. Однако, если бы вы зашли в большое здание на улице Фоксаль, 11, то увидели
бы, что свет здесь горит — как и каждую ночь — почти во всех окнах.Перед самой полуночью радисты ПАП (Польского агентства печати), помещающегося в этом здании, как раз начали передавать очередные телеграммы. Спустя минуту из аппаратов разных систем, работающих на приемных станциях в разных городах мира, начали выползать длинные полосы бумаги с текстом сообщения. Над ним склонились сотрудники московского ТАССа, пекинского Синьхуа, его принимали англичане из агентства Рейтер, что находится на Флитстрит в Лондоне, и в европейской дирекции американского агентства Юнайтед Пресс во Франкфурте-на-Майне… Одни аппараты были приспособлены к приему сообщений на русском языке, другие — на английском, третьи… Но все тексты звучали идентично:
«Двадцать восьмого января в районном суде в Ополе начался процесс по делу группы агентов геленовской разведки…»
Таково было начало этой депеши, переданной по телетайпам одновременно и во все польские газеты. Корреспондент ПАП передавал из Ополя, что «…зал судебного заседания переполнен публикой. Процесс слушают многочисленные представители населения Опольщизны, которое в долгие годы террора и зверства гитлеровского режима выстояло в борьбе за польскую независимость до самого Дня освобождения».
Нам пришлось бы долго искать начало этого дела и совершить дальний экскурс в историю. Пожалуй, лучше всего начать с…
Глава тридцатая «Посланцы»
1953 год. Мы с вами находимся в Новой Соли, старинном поселке солеваров, расположенном на тракте Зелена Гура — Глогув. Перед нами маленькая квартирка номер 7 в доме номер 21 по Школьной улице. Траута Будзинская, двадцатилетняя продавщица местного продовольственного кооператива, в этот июльский день вернулась домой немного раньше, чтобы отоспаться после развлечений, которые у нее были в прошлую ночь. Она собралась было лечь в кровать, когда кто-то неожиданно постучал в дверь. Траута набросила халатик и подбежала к двери.
— Кто там?
— Это я, отворяй!
При звуке знакомого голоса девушка быстро повертывает ключ. Да, это он! Значит, вернулся все-таки, сдержал данное им слово! Вот обрадуется Рита!..
Девушка впускает в комнату двух мужчин, небритые и усталые лица которых свидетельствуют о тяжелом ночном пути. Один из них здоровается и бормочет какое-то имя, представляя своего спутника.
— А где же Рита?
— Вероятно, скоро придет… Она все время твердила, что ты вернешься, и, наверное, поблагодарит за ту хорошую посылку, которую получила от тебя на Новый год… Ой, да входите же, входите в комнату! Я вижу, вы с дороги, устали, конечно, и голодны? Сейчас я подам воды, а потом что-нибудь перекусим…
Через минуту на кухне уже грелся большой котел воды, чтобы прибывшие могли заняться своим туалетом. Сами они тем временем сидели в комнате. Знакомый Трауты, которого она все время называла Генриком, коротко рассказывал девушке о своей жизни за последние несколько месяцев.
— …и вот, когда я выехал из Польши в Берлин, то получил там работу в одной монтажной фирме. Специалист я, как ты знаешь, неплохой, и мне жилось там довольно хорошо. Теперь послали меня сюда, чтобы я организовал поставки для Польши. Побуду тут некоторое время, а потом вернусь в Берлин…
— Эх, Генрик, Генрик! Всегда ты любил привирать! Ну что ты рассказываешь мне такие глупости? Ведь мы с Ритой были в Ловковицах у твоей матери, и она нам сказала, что ты попросту удрал отсюда! Зачем же ты говоришь, что приехал сюда как монтер?
Генрик стал уверять девушку, впрочем, довольно слабо, что все так и есть, как он говорит. Но когда пришла сестра Трауты — Рита Будзинская, начал рассказывать уже иную историю. У девушек даже глаза заблестели, когда их старый знакомый Генрик Кой поведал о своих делах. В эту маленькую квартирку вдруг ворвался ветер сложной, опасной жизни. Им просто не хотелось верить, что перед ними тот самый Генрик Кой, с которым Траута познакомилась еще в те времена, когда работала официанткой в столовой.