Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер

Теперь настало время поведать вам о майоре Руйбере, которого на самом деле звали Станислав Сланина (точности ради я упомяну, что речь идет о том самом Руйбере-Сланине, который сразу после войны занял высокий пост в министерстве иностранных дел, став близким соратником Яна Масарика).

Итак, в августе 1942 года британцы сбросили с самолета майора Руйбера, но сбросили (бурной ночью с 16 на 17 августа) так неуклюже, что порыв ветра немедленно подхватил его парашют и уволок майора к самому центру города, где он и закончил свое путешествие на верхушке храма святого Якуба. И беспомощный (и разъяренно извивающийся) майор ждал, что утром его обнаружат патруль СС, полицейские, немецкие солдаты или же коллаборационисты и предатели. И вот наступил рассвет.

17 августа рано утром, можно сказать, еще затемно, я вышла из дому, не помню уже, по каким делам, мои первоначальные планы были сметены лавиной последующих событий. И когда я пересекала Якубскую площадь, первый солнечный лучик звякнул на грязной мостовой, я наклонилась и — надо же! — это оказался вовсе не лучик, а золотая авторучка, одна из тех, что английский премьер Уинстон Черчилль, будущий лауреат Нобелевской премии по литературе, дарил самым храбрым офицерам секретной службы. Я подняла голову и увидела майора Руйбера, из кармана которого эта авторучка как раз и выпала. Разумеется, я еще не знала, что это майор Руйбер-Сланина, не знала я ничего и о золотой авторучке, которую держала в руке. Но когда я смотрела наверх, мне было совершенно ясно, что с парашютистом, болтавшимся на звоннице, словно карп на удочке, надо что-то решать.

Дело выглядело совершенно безнадежным, потому что к тому времени про парашютиста могли уже знать очень многие. Однако мне тут же пришло в голову, что если уж он висит именно на церкви, то не держит ли перед ним какой-нибудь ангел-служка ширму, надежно охраняющую парашютиста от взглядов тех, кто не должен его видеть. Но вот как долго захочет ангел эту самую ширму держать? И я предпочла поторопиться.

Я позвонила возле дверей здания в новоготическом стиле, что помещалось напротив церкви, и, едва господин священник высунул голову, указала на башню. Общими усилиями нам удалось снять майора со шпиля и втащить в звонницу, а последующие дни и недели доказали, что ангел-служка и впрямь внес свою маленькую лепту в дело Сопротивления, ибо он держал ширму до тех пор, пока мы не убрали еще и парашют и не ликвидировали на верхушке храма все следы присутствия парашютиста.

Майор с первой же минуты безоговорочно доверял нам, да и что ему, бедняге, оставалось, такую уж мы со священником являли собой достойную доверия пару И все же он открывал нам секреты лишь по мере необходимости и под давлением обстоятельств. Да и неудивительно, ведь речь шла о самой секретной военной операции второй мировой войны, а мы не принадлежали к числу тех, о ком Черчилль решил, что их можно хотя бы отчасти посвятить в суть дела.

41) Операция Уинстона Черчилля

Идея зародилась, разумеется, в мозгу великого выдумщика Черчилля. Существует лишь один надежный и быстрый способ закончить войну, а именно — ликвидировать главных нацистов: Гитлера, Геринга, Геббельса, Гиммлера и Бормана. И ради этого все британские и советские разведывательные, и секретные, и контрразведывательные службы должны объединиться в операции, которая не имела бы себе равных и ставила своей целью разом покончить с войной и одновременно продемонстрировать возможности сотрудничества антигитлеровских сил не только на фронтах.

На Высочине, неподалеку от Девяти скал, где в то время действовали несколько недолюбливавших друг друга партизанских отрядов, должны были высадиться актеры разработанного Черчиллем действа, и я совершенно не убеждена, что их бы ожидал успех. Но гроза, слава Богу, унесла самолет подальше от Высочины, а когда она ненадолго стихла, открылось отверстие, этакая узенькая щель среди низко нависших грозовых туч, и с самолета заметили густую зелень, лиственные и хвойные деревья, огромные яворы, высокие ели и сбросили туда актеров, будучи совершенно уверены в том, что самолет находится рядом с Девятью скалами или в крайнем случае неподалеку от Жаковых гор. Но как раз тогда, когда подошла очередь командира операции, майора Руйбера, гроза возобновилась с удвоенной силой и уволокла парашютиста в сторону церковного шпиля (о чем, конечно же, экипаж самолета не догадывался и потому с чувством выполненного долга возвратился к своим лункам для гольфа).

Когда же майор описал нам этот прямоугольник густой зелени, который виднелся в щели между грозовыми тучами и над которым и были сброшены участники операции, то мы со священником обменялись взглядами и кивнули. А майор, сгорая от нетерпения, рвался туда прямо немедленно. Впрочем, в конце концов мы все же убедили его, что разумнее будет дождаться темноты.

42) Актеры

Как только стемнело, мы с величайшей осторожностью вошли в огромный городской парк и принялись опасливо продвигаться вперед. Тут-то внезапно и выяснилось, сколь прозорлива я была, когда уволилась из отдела каталогизации книжных фондов и устроилась в Управление брненских парков и общественных садов. Я и в темноте чувствовала себя здесь как дома, знала каждый кустик и догадывалась, где скорее всего следует искать парашютистов — если, разумеется, они не попали в руки гестаповцев и кузен Гюнтер не клеймит уже своей сигаретой их спины.

А потом мы услышали негромкое ворчанье, и в траву перед нами пять раз что-то упало, и там загорелись пять пар глаз. Господин священник Палечек, единственным связующим звеном которого с животным миром был кастрированный кот Шаламоун, тут же испуганно отступил. Но майор сжал ему плечо и сказал:

— Не бойтесь, отец, эти звери не страшнее барашков.

— Бог свидетель, не хотел бы я быть пастырем над таким стадом, — признался достойный муж, обороняясь от сидящих полукругом волков вытянутыми перед собой ладонями.

— Да от вас этого и не требуется, — успокоил его командир мохнатых парашютистов.

И я тут же догадалась, что это потребуется от меня. И мое сердце запрыгало от радости, потому что благодаря Бруно я любила всех живых существ и восхищалась ими, в особенности теми, у кого было четыре конечности (шесть меня все-таки иногда шокировали), да-да, господа, я во францисканском, и индуистском, и буддистском духе общалась со всеми Божьими тварями. И тут как по заказу месяц выставил свое покрытое оспинами лицо, и в его неверном свете мы увидели, какие это наипрекраснейшие экземпляры — с большими угловатыми головами, с мордами, хотя и суженными, но зато имевшими могучие челюсти, с косыми, как и положено настоящим волкам, глазами. У этих созданий, дорогие мои, были втянутые бока, и на горле, загривке, брюхе и хвосте косматилась черная шерсть, а подшерсток у них был нежно-серый. И вот они сидели полукругом, глядя на нас, и в длину имели сто двадцать сантиметров каждый, а их хвосты (лучеобразно высунутые из полукруга) равнялись сорока пяти сантиметрам.

Не стану отрицать, господа, что я мгновенно влюбилась в этих волков, и потому не только была согласна выполнить задание, которое на меня взваливали, но едва ли сама — со слегка вздыбившейся шерстью — не помчалась ему навстречу.

— Так вы рискнете? — спросил меня майор Руйбер. Но вопрос этот можно было и не задавать, ибо весь парк уже просто флюоресцировал от моего восторга. И майор Руйбер и священник Палечек на цыпочках удалились.

43) Жизнь с волками

И вот я осталась там, чтобы пасти стаю волков, а точнее — волкодлаков, про которых я вам сейчас все объясню, в общем, милых моих «вервольфов».

Это тоже была идея Черчилля, заключавшая в себе одновременно и его прихоть, и дьявольскую иронию: использовать для удушения нацистского рейха именно волкодлаков, немецких мифологических существ. По-русски волкодлаков чаще именуют ОБОРОТНЯМИ, а целью Черчилля как раз и был — стремительный переворот!

Я дала оборотням имена, соответствовавшие именам тех нацистских главарей, чья ликвидация была им поручена. Так, например, оборотня, который должен был задушить Геринга, я называла Германом, оборотня, предназначенного для ликвидации Бормана, — Мартином (сразу признаюсь, что Мартина я любила больше других), оборотня, собиравшегося перегрызть горло Геббельсу, — Йозефом, оборотня, натренированного на Гиммлера, — Генрихом, а гитлеровского оборотня — Адо. Оборотни тоже очень быстро меня полюбили. Тем более что я говорила по-русски, то есть на родном языке солдатиков, зашитых в эти волчьи шкуры. Тренировку они проходили в Англии, так что им даже трудно было вспомнить, когда и кто к ним в последний раз обращался по-русски. Майор беседовал с ними исключительно по-немецки, на языке их будущих жертв, чтобы им легче было привыкнуть к среде, в которой они окажутся. Да что там — им вообще запрещалось говорить на любом языке, тренировки перевели их в разряд бессловесных тварей.