Бессонница

Увидеть что?

Ну ауры, разумеется. Конечно, а что же еще? И еще, быть может, то,

(три-четыре-пять, детка)

на что смотрела Розали. Ральф уже догадывался,

(гусыня пьет опять)

что это было, но он хотел знать наверняка. Весь вопрос в том, как это сделать.

Прежде всего как вообще человек видит?

Смотрит, конечно.

Ральф посмотрел на Розали. Посмотрел на нее внимательно, пытаясь увидеть все, что можно было увидеть: тусклый узор на голубом ремешке, служившем ей ошейником, пыльные клочья ее неухоженной шерсти, серую струйку под ее длинной мордой. Через несколько мгновений она, казалось, почувствовала его взгляд, поскольку повернулась, посмотрела на него и тревожно взвизгнула.

В этот момент Ральф почувствовал, как что-то провернулось в его мозгу, словно заработал стартер автомобиля. Возникло короткое, но ясное ощущение внезапной легкости, а потом яркость ворвалась в день. Он отыскал путь в этот более яркий мир с более глубокой структурой. Он увидел темную мембрану — она напомнила ему белок испорченного яйца, — возникшую вокруг Розали, и увидел темно-серый «воздушный шарик», поднимавшийся от нее. Однако поднимался он не от макушки черепа, как бывало у всех людей, которых Ральф видел в этом состоянии повышенного восприятия; «воздушный шарик» Розали поднимался от ее морды.

Теперь ты знаешь главную разницу между собаками и людьми, подумал он. Их души размещаются в разных местах.

[Песик! Сюда, песик, поди сюда!]

Ральф вздрогнул и отшатнулся от этого голоса, походившего на скрежет мела по классной доске. Ладони его метнулись к ушам, прежде чем он успел сообразить, что это не поможет; на самом деле он слышал этот голос не ушами, и то место, которое голос задевал сильнее всего, находилось глубоко внутри его головы, куда его руки достать никак не могли.

[Эй, ты, гребаный мешок с блохами! Думаешь, у меня есть в запасе целый день? Тащи сюда свою драную задницу!]

Розали взвыла и перевела взгляд с Ральфа обратно на то, на что смотрела до этого. Она начала вставать, но потом снова присела на задние лапы. Ремешок на ее шее задрожал еще сильнее, и Ральф увидел, как темный полумесяц стал наползать на ее левый бок, пока выливалось содержимое мочевого пузыря.

Он посмотрел на противоположную сторону улицы: там, между прачечной-автоматом и старым жилым домом, стоял док № 3 в белом халате (Ральф отметил, что халат был весь в пятнах, словно тот носил его очень долго) и своих крошечных джинсиках. Панама Макговерна по-прежнему торчала у него на голове, только теперь она как будто повисла на ушах существа; она была ему так велика, что вся верхняя часть его головы буквально утонула в ней. Он злобно ухмылялся, глядя на собаку, и Ральф увидел двойной ряд острых белых зубов — зубов людоеда. В левой руке он держал что-то похожее на старый скальпель или опасную бритву. Часть рассудка Ральфа пыталась убедить его, что он видит кровь на лезвии, но он был почти уверен, что это просто ржавчина.

Док № 3 засунул два пальца своей правой руки в уголки рта и издал пронзительный свист, вонзившийся в мозг Ральфа как буровое сверло. Розали на тротуаре отшатнулась и взвыла.

[Тащи сюда свою задницу, бродяга! Сейчас же!]

Розали поднялась, спрятав хвост между задних лап, и заковыляла по улице. Она подвывала на ходу и от страха хромала так, что едва двигалась; ее зад грозился выскользнуть из-под нее при каждом неохотном нетвердом шажке.

[— Эй!]

Ральф понял, что это крикнул он сам, лишь когда увидел маленькое голубое облачко, проплывшее перед его лицом. Оно было покрыто паутинкой серебряных линий, делавших его похожим на снежинку.

Лысый карлик круто обернулся на крик Ральфа, инстинктивно подняв при этом оружие, которое держал в руке. На лице его появилось выражение злобного удивления. Розали застыла с передними лапами в канаве и смотрела на Ральфа широко раскрытыми тревожными карими глазами.

[Чего тебе надо, Краткий?]

В этом голосе звучала злоба на то, что его потревожили, злоба на то, что ему бросили вызов, но… Ральфу показалось, что под ними скрывались и другие эмоции. Страх? Хотелось бы верить в это. Но замешательство и удивление казались более вероятными. Чем бы ни было это существо, оно не привыкло к тому, что его могут видеть такие создания, как Ральф, не говоря уже о том, чтобы звать его.

[В чем дело, Краткосрочный, язык проглотил? Или ты уже забыл, чего тебе надо?]

[— Мне надо, чтобы ты оставил эту собаку в покое!]

Ральф услышал самого себя двумя разными способами Он был совершенно уверен, что говорил вслух, по звук его реального голоса был далеким и слабым, как музыка, доносящаяся из на время снятых наушников. Стоящим прямо за его спиной мог бы услышать то, что он сказал, но Ральф понимал, что его слова прозвучали бы как слабый вздох — словно их произносил человек, которому секунду назад врезали под дых. Однако в его голове голос прогремел так, как не звучал уже долгие годы — молодо, резко и уверенно.

Док № 3, должно быть, услыхал его в этом, втором варианте, поскольку моментально отпрянул, вновь на мгновение подняв свое оружие (Ральф теперь почти не сомневался, что это скальпель), словно защищаясь. Потом он, казалось, передумал. Он подошел к краю Харрис-авеню, очутившись на усеянной опавшими листьями полоске травы между тротуаром и мостовой, ухватился через грязный халат за ремень своих джинсов, подтянул их и несколько секунд мрачно глядел на Ральфа. Потом он поднял ржавый скальпель и сделал им неприятный пилящий жест.

[Ты можешь меня видеть — ну и что? Не суй свой нос в то, что тебя не касается, Краткосрочный! Эта сука принадлежит мне!]

Лысый док снова повернулся к раболепно припавшей к земле собаке.

[Я больше не шучу с тобой, бродяга! Поди сюда! Быстро!]

Розали кинула на Ральфа взгляд, исполненный мольбы и отчаяния, и стала переходить улицу.

«Я не лезу в долгосрочные дела, — сказал ему старина Дор в тот день, когда дал ему книгу стихов Стивена Добинса. — Я и тебе говорил, чтобы ты не лез».

Да, в самом деле говорил, но у Ральфа было такое чувство, что теперь уже слишком поздно. А даже если и не поздно, он все равно не собирался оставить Розали этому гадкому гному, стоявшему перед прачечной-автоматом. Если только он сумеет помешать ему, вот в чем штука.

[— Розали! Иди сюда, девочка! Назад!]

Розали гавкнула один раз и потрусила к тому месту, где стоял Ральф. Она встала за его правой ногой, а потом уселась и, тяжело дыша, взглянула на него. И в этом взгляде Ральф снова уловил выражение, которое легко сумел прочитать: на одну треть — облегчение, на две — благодарность.