Бессонный патруль (сборник)

— Да, это так… Выпил в Алма-Ате на автовокзале, упал с лестницы. Пропахал носом… — Он попытался улыбнуться, но улыбка не получилась.

— Напиши объяснение, как это было. Вот тебе бумага, ручка — пиши.

— А как писать? — тихо спросил Алим.

— Так и пиши… По существу заданного мне вопроса о происхождении ссадины на лице могу пояснить следующее… И далее о том, что случилось на вокзале, и когда. Ничего мудреного.

В машину сел Матасов, сказал, что здесь все закончено — копия протокола выемки вручена хозяину дома, и изъятый мотоцикл передан на хранение участковому уполномоченному Бурлубаеву.

— А тут без тебя разговорились, — сказал Бычков. — Видишь, у Алима ссадина на переносице? Оказывается, на автовокзале упал на лестнице. Пишет объяснение.

— Повезло ему, — заметил Михаил Михайлович. — На этих ступенях шею сломать можно, а он царапиной отделался, словно на сучок напоролся.

Алим молча протянул объяснение Бычкову. Задумался, вспоминая что-то.

— Нет, товарищ лейтенант, не так было… Вспомнил я. Это я курицу задавил на улице. Здесь, в селе… Не удержался, упал… Вот тогда-то и покарябал лицо.

— Запамятовал, стало быть. Бывает. Вот тебе еще лист бумаги, пиши второе объяснение. Про курицу…

Алим написал.

— Точно, помнишь, что курицу? Соседи видели?

— Видели, наверное, — неопределенно ответил Алим. — Курица белая была.

— Пойду проверю. Народу много, может, кто и видел.

Через несколько минут Игорь Алексеевич вернулся.

— А знаешь, Михаил Михаилович, Алим-то верно сказал. Задавил он… Действительно задавил… Только не курицу… Петуха.

Ожившее на мгновенье лицо парня снова померкло.

— Так кого же ты все-таки задавил — курицу или петуха?

Наступило молчание.

— Петуха.

— Ну вот! Так ты у меня всю бумагу изведешь. — И третье письменное объяснение легло в планшетку старшего лейтенанта. Матасов сказал, что все — пока хватит, можно ехать, и ему, Алиму, — тоже придется съездить вместе с ними в Талгар, в райотдел милиции. «Включай двигатель, я только сбегаю предупредить отца».

Задержание хотя и является исключительной мерой процессуального принуждения, но и Матасов и Бычков в данном случае считали, что имеется достаточно оснований предполагать виновность Алима в совершении преступления, за которое по уголовному закону может быть назначено лишение свободы. А раз так — статья 109 Уголовно-процессуального кодекса Казахской ССР дает право на краткосрочное задержание подозреваемого.

…Солнце стояло еще довольно высоко, но уже чувствовалось приближение вечера, и за машиной по нагретому за день асфальту неслась косая короткая тень. Игорь Алексеевич только сейчас вспомнил, что они с Матасовым сегодня так и не пообедали, но эта мимолетная мысль сразу же выпала из сознания и уступила место сложной комбинации фактов, кажущаяся взаимосвязь которых могла значить нечто большее, чем случайное стечение обстоятельств. Помятые, надломленные ветви кустарника и царапины на переднем крыле мотоцикла… Следы крови на листьях и ссадина на лице Алима. Его путанные объяснения. А отпечаток протекторов шин на месте происшествия? На этот вопрос ответят эксперты… Что еще? Мотоцикл был спрятан в сарае…

Спрятан? Так почему же его владелец сразу показал тайник? И какой смысл вообще прятать мотоцикл? Нет, он его не прятал! Скорее другое… Убрал подальше с глаз, чтобы не думать, не терзаться, напрочь позабыть все, что случилось. Если так, можно, пожалуй, понять и странное поведение Зины… Пока версия кажется надежной.

Михаил Михайлович молча сидел рядом с Бычковым, а на заднем сиденье, понурив голову, о чем-то своем думал Алим.

* * *

В Талгар приехали около семи, начальника уголовного розыска райотдела майора Кенжетаева на месте не оказалось, и Алим провел ночь в КПЗ. Утром его вызвали на допрос. В кабинете он увидел уже знакомого старшего лейтенанта. Вполоборота к нему, подперев подбородок, сидел майор и, казалось, внимательно слушал. На столе перед ним лежала пачка чистой бумаги, а рядом — веером — Алим уловил это сразу — письменные объяснения, которые дал он вчера в милицейской машине.

— Садись, — Бычков кивнул на свободный стул. — Спалось-то как? Неважно? Ясно, не санаторий…

В распахнутое настежь окно ветерок занес легкий запах бензина. Шторы лениво колыхнулись.

— Вы вызваны на допрос, — сказал майор Кенжетаев. — Прежде чем начать выяснения обстоятельств, послуживших основанием для вашего задержания, я хочу объявить вам, что вы подозреваетесь в совершении автодорожного происшествия, повлекшего за собой смерть человека.

Затем майор назвал дату, время и место происшествия и спросил, может ли Алим сообщить что-либо по существу преступления, в котором он подозревается.

— Я ничего не знаю, не был я там и ничего сказать не могу. Я уже говорил, что дальше села не ездил.

— Ты мне со вчерашнего дня твердишь, что дальше села не ездил. А ведь неправда это! Неправда! Забыл Бочаровых? Сколько раз ты к Зине приезжал на своем мотоцикле? Вспомни! — Игорь Алексеевич едва сдерживал раздражение. — Тебе что, очная ставка с Ольгой Федоровной нужна?!

Губы юноши дрогнули, плечи бессильно обмякли, словно слова Бычкова враз надломили тот внутренний стержень, благодаря которому он держался все эти дни, и мог разговаривать, работать и даже войти в этот кабинет с какой-то смутной надеждой.

— Успокоитесь, Алим! — сказал майор. — Мы вас не принуждаем давать показания. Учтите только, что чистосердечное раскаяние является смягчающим вину обстоятельством, которое суд обязательно принимает во внимание. Подумайте об этом. Время у вас пока есть.

В кабинете стало тихо. Бычков отвернулся к окну, майор подвинул к себе стопку бумаги и аккуратно выровнял ее — листок к листку. Слова, показалось, прозвучали неожиданно и неестественно спокойно, и именно поэтому Кенжетаев почувствовал, что парень все-таки поборол себя, принял решение, и теперь его уже ничто не волнует, так как самое страшное — неунимавшаяся боль, глухая сосущая тоска, страх и неимоверное напряжение, связанное со всем этим, — остались позади.

— Да… Да, я… Но я совсем не думал, что так получится… А ведь вышло.

Майор писал протокол.

«Ехал я из Талгара домой в Алгу. Поздно уже было, темно. Я специально выехал так поздно, потому что выпил два стакана вина. Думал, проскочу, а если без номера, да еще пьяного остановят — кончится плохо. Все шло нормально, инспекторов на дороге не встретил. Вдруг вижу: на обочине парень стоит, руками мне машет. Я остановился. Он попросил подвезти его до соседнего поселка, километра три — не больше. Я отказывался, говорил, что вожу мотоцикл плохо, прав нет, да и выпил еще. А он засмеялся и говорит: «Брось ты эту ерунду. Ты — пьяный, я выпивши, так к доедем, ничего не случится». Взял я его. Он меня слегка обхватил руками сзади, едем. Потом почувствовал я вдруг, что он убрал руки, и тут же — минуты не прошло — мотоцикл потерял равновесие, потянул вправо, в кювет, и заглох в кустах. Я сразу не понял, что случилось, провел по лицу — кровь… Потом меня, как током ударило, — где же парень этот? Выскочил на дорогу, гляжу — лежит он, руки в стороны разбросаны, в одной — коробок спичек. Испугался я, ноги не держат, кое-как завел мотоцикл и уехал».

— Вот так это и было. — закончил Алим. — Когда пришел в себя, хотел заявить об этом, да думаю, поздно уже все равно. Так и не пошел.

Протокол прочитали. Алим согласился с текстом и подписал его. Затем подписали Бычков и Кенжетаев.

— Да, наломал ты дров… — Бычков провел ладонью по щеке и встал, собираясь уходить.

— Такое с каждым может случиться…

— Правильно. С каждым и случается, между прочим, случается! Но люди-то ведут себя иначе, по-человечески. Раз несчастье — кричат, звонят, машины останавливают, чтобы только помочь человеку в беде, выручить его. А ты убежал…