Бесстыдница (Эксгибиционистка)

Каррера, как бы между прочим, сказал, что в конце недели из Сомали прилетает Рене Бланжи.

– Да?

– Да. Он играет главную мужскую роль в нашем фильме, – напомнил Каррера.

– Ах, да, конечно.

Она совершенно не помнила Бланжи и даже не была уверена, упоминал ли его Рауль хоть раз.

– А что он делает в Сомали? – спросила она.

– Охотится, наверное. Он любит мотаться в Африку в перерыве между съемками. Расслабляется.

– Понятно, – сказала Мерри.

– Но ты не вешай нос – он вовсе не так уж туп, как большинство любителей сафари. Напротив, он довольно умен. Внешность у него довольно необычная, но приметная и очень фотогеничная. До сих пор еще никому не удавалось сделать из него положительного героя. Он играет только подонков и головорезов. И при этом по-своему весьма привлекателен. Мне не терпится начать с ним работать.

– Что ж, в таком случае мне это тоже интересно.

– Вот и хорошо, – сказал Каррера. И вдруг переменил тему. – На прошлой неделе в салоне Картье я видел очень симпатичное ожерелье. Если ты не против, может быть, сходим и взглянем на него днем? Вдруг оно тебе очарует?

– О, Рауль, это вовсе ни к чему.

– А мне хочется, – отрезал он. Потом поднял на нее глаза, улыбнулся и снова уткнулся в тарелку.

А двумя неделями позже Каррера и Мерри ужинали вместе с Бланжи и Каяяном в небольшом уютном зале на втором этаже «Лаперуза». Мерри весь вечер было не по себе: все трое мужчин большую часть времени говорили по-французски, и она не поспевала за нитью беседы. Тем более что речь шла главным образом о бизнесе, в котором, правда, затрагивались и ее интересы, но в котором она крайне мало смыслила. Ее контракт отослали в Нью-Йорк, чтобы его посмотрел Джаггерс. Мерри не помнила, какая сумма ей причиталась, поскольку расчеты велись во франках, но одно помнила твердо: ей полагалось двадцать пять процентов от прибыли.

Не принимая участия в беседе, Мерри могла сосредоточиться на изысканных кушаньях, заказанных для нее Каррерой. А блюда были – пальчики оближешь: яйца в желе, обжаренные в сухарях брюшки лангустов «Жоржетт», яблочное суфле и совершенно восхитительные хрустящие блинчики «Мона». Однажды Каррера уже приводил ее в «Лаперуз», но заказал совершенно другой ужин. Все было восхитительно вкусное, так что Мерри с нетерпением предвкушала, какие сюрпризы ждут ее сегодня. И вдруг Бланжи, потянувшись через стол за сигаретами, положил руку ей на бедро.

Мерри как раз ставила на скатерть бокал с вином, когда ощутила прикосновение к бедру. Бокал завис в воздухе. Она не могла решить, поставить ли его на скатерть или отпить снова. Кинула быстрый взгляд на Карреру, но тот смотрел в другую сторону, да, и что бы он мог ей сказать? Мерри снова поднесла бокал к губам, отпила и только потом поставила.

Бланжи, который безостановочно сыпал какими-то цифрами и процентами, принялся уже откровенно ласкать ее бедро, водя ладонью вверх и вниз. Она прижала ладонью его руку, чтобы остановить его, но вышло как раз иначе: словно она пыталась удержать руку Бланжи на своем бедре. Мерри замерла в нерешительности. Ей требовалось время, чтобы найти выход. Еще неделю назад она решила, что подчинится желаниям Карреры, но теперь же столь решительный натиск со стороны необыкновенно привлекательного Бланжи сбил ее с толку и нарушил все планы. Вынырнувший из-за спины официант наполнил ее опустевший бокал вином, и Мерри показалось, что глухое звяканье льда в серебряном ведерке как нельзя точнее отражает ее внутреннее состояние. Умом она была по-прежнему настроена на то, чтобы хранить верность Каррере, но – что под этим подразумевать? Верность самому Каррере или его предложению? Она все еще ломала голову, когда официант забрал грязные тарелки и подал десерт. Бланжи убрал руку.

– Какая прелесть! – воскликнул он и набросился на блинчики.

Мерри была раздосадована: она так и не успела прийти к какому-нибудь выводу, а причина для раздумий уже исчезла! Покоробило Мерри и другое: она не привыкла оставаться на вторых ролях, а тут ей предпочли какие-то дурацкие блинчики!

Впрочем, гневалась она недолго. Покончив с блинчиками, Бланжи уронил на пол зажигалку. Нагнувшись, чтобы достать ее, он бесцеремонно задрал подол вечернего платья Мерри. Затем, одной рукой щелкнув зажигалкой, он запустил другую руку под платье Мерри и протиснул ее между бедер. Мерри же, не отвергнув его прежних притязаний, теперь уже считала себя не вправе противиться ему.

Самое поразительное, что за весь вечер Бланжи не перекинулся с ней и десятком слов!

– Извини, дорогая, – обратился Каррера к Мерри по-английски. – Мы тебя так бессовестно забросили. Хватит, джентльмены, с делами покончено. Отныне беседуем только по-английски.

– Замечательно, – просиял Каяян, который говорил по-английски правильно, но с ужасающим акцентом.

– Потребую из всех сил, – сказал Бланжи. Каррера фыркнул и пояснил:

– Он хотел сказать, что попробует изо всех сил.

– Да, я именно это хотел сказать, – подтвердил Бланжи. И многозначительно стиснул ее бедро возле самой промежности. Да, в самообладании ему не откажешь, подумала Мерри, бросая на него изучающий взгляд.

Довольно высокий, но крепкого сложения, со сплющенным носом, серыми с поволокой глазами. Квадратным подбородком и неровным шрамом на лбу, он походил на уродливую версию Хамфри Богарта.

Каррера пригласил обоих мужчин заехать к нему домой и пропустить по рюмочке бренди. Каяян отказался, а Бланжи согласился. Мерри ничуть не удивилась. Сидя в лимузине, который вез их домой, она решила, что это зашло уже слишком далеко. За ужином она еще его терпела, но больше терпеть не намерена. Она любила Рауля и ради их любви готова на любые жертвы. Придя к этому выводу, Мерри, сидевшая сзади между Каррерой и Бланжи, взяла Рауля за руку и нежно стиснула ее. Он ответил ей тем же.

Приняв решение, Мерри вздохнула с облегчением. Теперь она может вдоволь повеселиться. Высадив Каяяна возле его дома, они поехали к дому Карреры. Каррера предложил Бланжи бренди, но актер сказал, что предпочитает виски.

– Я тоже, – сказала Мерри.

– Что ж, тогда я присоединяюсь к честной компании, – улыбнулся Каррера и смешал всем виски с содовой.

Беседа шла легко и непринужденно. Бланжи на своем потешном английском языке с увлечением рассказывал о приключениях в Сомали, когда зазвонил телефон.

Каррера снял трубку.

– Oui. Oui. Non. Oui. [35] – Потом прикрыл ладонью микрофон и сказал: – Я перейду в другую комнату. Прошу прощения. Разговор очень долгий и важный. Положи, пожалуйста, трубку, когда я крикну.

Он перешел в кабинет и крикнул Мерри, что она может класть трубку. Мерри послушалась и услышала, как дверь кабинета закрылась.

Бланжи прошествовал к бару, плеснул себе еще виски, потом, не выпуская из рук бутылку, вопросительно посмотрел на Мерри.

35

Да. Да. Нет. Да. (фр.)

– Да, я, пожалуй, тоже выпью еще, – сказала она. Бланжи наполнил ее бокал и подсел на софу рядом с Мерри. Мерри на миг напряглась, но потом успокоилась. Чего ей бояться? Она живет с Раулем, и Бланжи это прекрасно знает.

– Когда начнутся съемки, все будут смеяться над моим французским, – сказала Мерри. – И куда больше, чем мы сегодня веселились по поводу вашего английского.

Бланжи ухмыльнулся.

– Вас продубляжит француженка, – сказал он. – Да и диалогов в фильмах Рауля – кот накакал.

– Наплакал! – прыснула Мерри.

– Да, – кивнул Бланжи и залпом осушил свой стакан. Потом он отставил его в сторону и, взяв из руки Мерри ее бокал, поставил его рядом со своим. Затем, без малейшего промедления, притянул ее к себе. Не успела Мерри и рта раскрыть, как Бланжи уже впился в ее губы. Мерри так и застыла на месте, но через несколько секунд сбросила оцепенение и оттолкнула Бланжи…

– Как вы смеете? – Ее глаза метали молнии. – Рауль в соседней комнате. Он сейчас войдет!