Бесы с Владимирской горки
Шрифт:
– Или не утратит!
– Но ты никогда не сможешь это проверить. Никогда не узнаешь, была ли моя любовь неподдельной. Ты боишься, вдруг после Отсухи я разлюблю тебя.
– Мне кажется, это ты боишься, – Маша засунула руки в карманы, ее пальцы коснулись мешочка с разрыв-травой.
И вздрогнули…
Разрыв-трава, открывающая любые двери, замки и преграды, разрывающая
Она прямо посмотрела на Мира, проверяя себя.
– Ты боишься разрыв-травы? – с ужасом проговорила она. – Все, что ты наговорил мне сейчас – реакция на Отсуху. Она действует на тебя как на кота валерьянка. Ты говоришь обидные вещи, ты злишься и наезжаешь на меня без причин, ты словно в истерике… Потому что ты сам боишься меня разлюбить? Или ты правда… Мир, ты и правда перестаешь любить меня, когда чуешь Отсуху?
Она резко выбросила вперед руку с разрыв-травой.
Мир исчез.
И сразу стало темно – словно слившись с сумерками, темный дух Мира Красавицкого окончательно превратил день в ночь.
И словно в ответ на тьму, на мосту зажглись фонари. Невысокая фигура Маши отбросила длинную-длинную тень, а затем тень ожила, выпрямилась, обрела вес и объем…
И перед Машей явился Киевский Демон.
Дух вечного Города, господин Киевицкий, стоящий по Левую руку от трона Киевиц, он не появлялся уже очень давно, и вряд ли его появление сулило нечто хорошее.
И, черт возьми, как некстати он появился сейчас, когда младшая из Трех Киевиц собралась заплакать, словно девчонка-старшеклассница, от осознания уязвимости своей Великой любви.
– Позвольте дать вам совет, уважаемая Мария Владимировна, – произнес Киевский Демон. – Никогда не разбирайтесь с любовями на мосту Влюбленных. Насколько я помню, сразу после своего появления в 1910-м этот милый мостик был прозван Чертовым мостом и мостом Самоубийц. Ну, а заодно и мостом Влюбленных, ибо одно никак не исключало другого. Отсюда традиционно прыгали вниз все местные самоубийцы, гимназисты, гимназистки, студентки и прочий молодой романтический люд, разочаровавшийся в этой самой любви. Кажется, рядом с мостом
даже специально поставили городового, дабы тот удерживал влюбленных от необратимых поступков! Но безрезультатно. И, насколько я помню, лишь в вашем XXI столетии с моста слетело уже человек двадцать… – Демон задумчиво посмотрел на черный асфальт дороги под мостом, омытый кровью влюбленных. – Люди, слепые, воистину удивительные создания. Неужто именно о подобной убийственной любви и мечтают все те, кто приходит сюда вешать замки и выяснять отношения?«Да еще и нижняя терраса под Мариинским парком издавна именовалось киевлянами Провальем… – подумала Маша. – И само название Провалье как бы намекало: все лучшее, включая любовь, проваливается здесь в тартарары!»
Да уж, не стоило говорить с Миром тут. Но ведь она и не говорила, лишь принимала упреки. И осадок от разговора остался неприятный – липкий сгусток из чувства вины и без вины виноватости. И обреченности – будто тут, на мосту, годы их отношений и впрямь провалились в чертову бездну.
Зачем только Мир решил облечь ее грусть в такие ненужные слова? Грусть прошла бы… А слова останутся. Как и вопросы.
Неужели любовь Мира и в самом деле исчезнет, стоит лишь подобрать для него достаточно сильную Отсуху?
Не может, не может этого быть!
– Ваша нежить реагирует на Отсуху, как черт на ладан, – голос Демона был неприязненно-скучливым. Г-н Киевицкий не любил Мирослава, и тот платил ему абсолютной взаимностью. – Но ладан не убивает чертей – он лишь чертовски неприятен для них.
Маша невольно усмехнулась: наконец-то они нашли достойную тему для Чертова моста.
– Но уверяю вас, уважаемая Мария Владимировна, в Книге Киевиц нет Отсухи, способной изменить вашу нежить и заставить ее разлюбить вас, – сказал Демон, и Маша поняла: кабы подобный рецепт существовал в природе, он сам давно применил бы его, чтобы лишить Мирослава чрезмерной силы, столь раздражавшей духа Города, почти всемогущего, но не имевшего никакого влияния на ненавистную «Машину нежить».
Конец ознакомительного фрагмента.