Бей в точку

Вдвоем мы удаляем селезенку, на что уходит около полутора часов. Френдли отправляет одного из моих студентов в патологию, чтобы потом сказать, дескать, это было продиктовано подозрениями на метастазы. Не самый плохой, надо признать, выход из положения.

После этого удаление желудка — вопрос времени. Мы порезали половину артерий в брюшной полости, уже нечему вытекать. Скилланте еще повезло, что кровь поступает в печень и прямую кишку.

Воссоединение пищевода с кишечником — задачка посложнее, это все равно что сшить вместе два сваренных куска рыбы, но в конце концов мы справляемся и с этим.

— Зашивайте, — говорит мне Френдли, — а я пошел писать отчет.

На зашивание уйдет битый час, а я уже устал как собака. Да и от пальцев правой руки, которые сводит судорога, проку не много. Но уж лучше я буду зашивать Скилланте в одиночку.

В человеческом теле столько разных наслоений, что при зашивании даже хороший хирург, если операция затянулась, может кое-что пропустить. Рядом заштопал и ладно, больной все равно не увидит. Другое дело, что возрастает риск разрыва в дальнейшем.

Что касается меня, то я хочу заштопать Скилланте от и до. Как латексное платье в облипочку.

Когда я выхожу из операционной, Френдли стоит в холле, потягивая Diet Coke и оглаживая зад перепуганной сестрички.

— Тряхни яйцами, дружище, — бросает он мне.

Неужели это происходит со мной наяву? Последние полчаса мне удалось продержаться только потому, что я себе внушал: «Вот только выйду отсюда и сразу завалюсь спать». Так, может, я уже завалился и вижу сон?

— Вы псих, — говорю в ответ.

— Слава богу, у нас не демократия, а попкократия. — Он мне подмигивает. — И в этом царстве я король.

Последние слова, обращенные к сестричке, проходят мимо моих ушей.

Пошатываясь, я бреду к выходу.

Я просыпаюсь то ли от визга, то ли от лязга, сопровождаемого голосами.

Я лежу на больничной койке. Где, почему — непонятно. Сзади стена, с трех сторон занавески.

Одновременно подают сигналы мой пейджер и будильник в часах, и я сразу вспоминаю: я прилег на двадцать минут в послеоперационной палате, рядом со Скилланте, на соседней койке.

Я вскакиваю на ноги и отдергиваю занавеску, которая нас разделяет.

Вокруг Скилланте толпится народ. Не только врачи и медсестры, но и несколько посторонних. Вероятно, члены семьи. Пришли узнать, чем все закончилось. И все пытаются перекричать друг друга.

Потому что Скилланте отдает концы.

На моих глазах синусоида ЭКГ превращается в прямую линию, и тут же раздается еще один сигнал тревоги. Медики наперебой втыкают шприцы в разные части тела.

— Электрошок! Электрошок! — кричит кто-то из посторонних.

Никто не реагирует. Это ничего не даст. Электрошок применяют, когда сердце дает сбой, но не когда оно остановилось. Потому-то он и называется дефибриллятор.

Короче, Скилланте покойник. Придурки из интенсивной терапии начинают выталкивать из палаты посторонних, чтобы наконец «заняться делом».

Я пытаюсь вычислить среди посторонних человека по имени Джимми, того самого, кому Скилланте наговорил про меня, чтобы тот передал эту информацию Дэвиду Локано, сидящему в федеральной тюрьме города Бомонт, штат Техас. Интуиция подсказывает мне, что это тип в тройке, на ходу достающий свой мобильник, но есть и другие кандидаты. Слишком много кандидатов, чтобы что-то предпринять.

Я подхожу к изголовью соседней койки и выдираю из ЭКГ весь рулон распечатки. Еще восемь минут назад кардиограмма была совершенно нормальной, как вдруг синусоида заплясала, вычерчивая то «М», то «U», словно машина тщилась написать слово «MURDER». [72] Я подбираю красную мусорную корзинку «Для биологически опасных отходов» и, вернувшись в отсек, где я немного прикорнул, вываливаю содержимое на постель.

Среди использованных шприцев и окровавленных марлевых подушечек я быстро обнаруживаю две пустые ампулы с пометкой «Мартин-Уайтинг».

72

Убийство. (Прим. пер.)

Еще недавно в них был калий.

ГЛАВА 18

Обеих жен Леса Карчера звали Мэри, но младшую в этой семейке любовно называли Сиська. [73] Старшую Мэри копы и парамедики нашли на лужайке перед домом, там, где мы со Скинфликом видели ее в последний раз. Голова ее была проломлена — по всей видимости, той самой чугунной решеткой от плиты, что валялась рядом. Если верить ФБР, никаких отпечатков пальцев на решетке они не обнаружили, зато на ней остались фрагменты мозгов. Что касается Сиськи, то она бесследно исчезла, как и трупы трех Карчеров. Вот только, в отличие от них, после нее не осталось следов крови.

73

Извиняюсь за кличку, но так ее называл даже обвинитель, в том числе один раз в суде, хотя из протокола эта фраза потом загадочным образом исчезла.

В том, что меня обвинили в убийстве двух Мэри, а не «карчеровской троицы», как ее окрестили в прессе, был свой резон. Во-первых, барышни вызывали больше симпатии, а во-вторых, имелся труп в качестве вещественного доказательства. Ну а если бы обвинение рассыпалось, на меня всегда можно было бы попытаться повесить эту троицу. [74]

С другой стороны, это был глупый шаг, поскольку я их не убивал. В основе любых «доказательств» стороны обвинения лежали бы сфабрикованные или превратно истолкованные факты, к тому же в суде они бы не смогли опровергнуть «альтернативную версию», а именно: что Сиська, чью психику изуродовали годы издевательств, размозжила голову старшей Мэри и сбежала с двумястами тысячами долларов, которые, как случайно подслушала одна из украинских пленниц, были припрятаны в доме и которые мы со Скинфликом просто не нашли.

74

Распространенное мнение о том, что в Америке нельзя судить человека дважды за одно преступление, на самом деле чушь собачья. Вас могут судить дважды за одно преступление — в федеральном суде и в суде штата, — и вам могут предъявить сколько угодно обвинений по одному преступлению. К примеру, вашему покорному слуге федеральный суд предъявил обвинения (каждое по двум пунктам) в следующем: предумышленное убийство первой степени; непредумышленное убийство первой степени; убийство с применением огнестрельного оружия во время совершения насилия или наркотрафика; убийство во время похищения; убийство по заказу; убийство, связанное с рэкетом; убийство, связанное с пытками; убийство, связанное с продолжающимися криминальными действиями; убийство, связанное с сексуальной эксплуатацией подростков; убийство с целью недопущения показаний свидетеля, жертвы либо осведомителя. При таком количестве обвинений, по мнению прокурора, жюри присяжных должно было осудить меня хоть в чем-то, ну и заодно довести срок моего потенциального заключения до четырехзначной цифры. И даже при этом федералы оставляли за собой возможность привлечения меня к суду по новым обвинениям, а также передачи меня в руки судьи штата.

Кстати.

Вот что, Сиська, я хочу тебе сказать. Если все произошло именно так, я на тебя зла не держу. Даже если, пока шел суд, ты где-то там читала ежедневные отчеты в газете «Нью-Йорк пост» и посмеивалась при мысли, что при желании могла бы спасти мою шкуру, да только подобного желания не испытывала, хотя это сомнительно, — твои действия или, лучше сказать, твое бездействие мне абсолютно понятно.

Хотя, повернись все по-другому, вполне возможно, я рассуждал бы иначе.

Моя «команда защиты» была сформирована адвокатской фирмой «Морадэй Чайлд». В нее входили Эд Лувак по прозвищу «Джонни Кокрейн трех штатов» [75] и Донован Робинсон, «единственный, кто ответит на ваши звонки, в то время как все остальные выставят вам счет на $450 за час прослушивания ваших сообщений на автоответчике». Донован, ныне специальный помощник мэра Сан-Франциско — Салют, Донован! — старше меня лет на пять, а значит, в то время ему было около двадцати семи. Он умен, но лицо у него глуповатое — Извини, Донован! Это неприятно, я знаю! — а это как раз то, что больше всего ценится в адвокате. Он делал все, чтобы мне помочь; наверно потому, что не считал меня виновным. По крайней мере, в тех преступлениях, за которые меня судили.

75

Джонни Кокрейн — знаменитый адвокат, защищавший О.Джей Симпсона. Три штата — это Висконсин, Иллинойс и Индиана. (Прим. пер.)

Так, именно Донован обратил внимание на такую «странность»: в убийстве с применением пыток обвиняют меня, при отсутствии каких бы то ни было улик, в то время как сразу несколько украинских девушек засвидетельствовали, что старшая Мэри если не напрямую участвовала, то, как минимум, пособничала весьма жестоким расправам. Поэтому можно было предположить, что обвинение не захочет поднимать в суде эту тему.

Однажды Донован пришел ко мне в камеру — как это ни удивительно, но, насколько я помню, Эд Лувак ни разу не почтил меня своим присутствием — и сказал: