Бейкер-стрит на Петроградской

Эта картина нужна была прежде всего норвежцам. В Норвегии она имела колоссальный успех, потому что они к своей истории относятся чрезвычайно трепетно. Я многому научился в работе над этой картиной. Она была постановочно довольно сложная. Нас не миновали все те трудности, что неизбежно возникают в совместных постановках, когда перед разными сторонами стоят разные задачи и цели.

Нас с Кнутом сплотило честное отношение к работе, без фальши и политесов. Искренность, доходившая до скандалов без переводчиков (отличная практика для моего английского), родила дружбу. Долгие годы после той работы мы ездим семьями в гости друг к другу.

Помню премьеру фильма в Осло.

— У тебя есть смокинг? — Кнут с тревогой смотрел на меня.

— Какой смокинг?!

— Будет король!

В прокатной конторе смокинг подогнали по моей фигуре. Очень ладно сидел!

Король Улаф V и вправду пришел на премьеру! Когда нас представили ему, он признался, что плакал на просмотре в тот момент, когда услышал голос своего отца, короля

Хоккона VII. Каждый норвежец со школьной скамьи знает эту речь, произнесенную в изгнании. Герои нашего фильма слушали в каменоломне эту речь по радио из Лондона. Это был призыв к народу восстать против оккупантов.

На самом деле звуковой копии этой речи не было. Кнут нашел в Копенгагене известного датского актера-имитатора, которого мы и записали. Датчанин был нужен потому, что сам король Хоккон VII говорил с датским акцентом.

И сын поверил нашей имитации! Позже мы подарили королю кассету с этой речью.

В Советском Союзе фильм прошел незамеченным.

СТАКАН ВОДЫ

Я мечтаю о свободной любви и терплю неудачу с «Казенным имуществом».
– Таланкин рекомендует меня Пановой.
– «Сентиментальный роман» и кофе с коньяком.
– Табличка двенадцать на двадцать пять.

«...У Верховного правителя Города Солнца есть три соправителя — Пон (Мощь), Син (Мудрость) и Мор (Любовь).

Ведению Любви подлежит, во-первых, деторождение и наблюдение за тем, чтобы сочетание мужчин и женщин давало наилучшее потомство. Заботясь усердно об улучшении пород собак и лошадей, нельзя пренебрегать в то же время породой человеческой...

...Общность жен принята на том основании, что у них всеобщее!»

Этот бред средневекового утописта Томаса Кампанеллы вдохновлял в начале двадцатого века не только Гитлера с его заботой о чистоте расы, но и наших революционеров — Льва Троцкого, Ларису Рейснер, Александру Коллонтай и даже Розу Люксембург с их теорией «стакана воды».

О свободной любви писали в двадцатые годы многие. Л. Сейфуллина, например, в повести «Налет», или В. Вересаев — «Исанка», или Н. Огнев — «Дневник Кости Рябцева».

Нас же с Валуцким заинтересовала повесть Леонида Радищева «Казенное имущество». Я о ней уже упоминал.

Двадцатые годы, максимализм страстей, «wild west» по-советски — время, о котором многие режиссеры хотели снять кино.

Развивая острый, вестерновый сюжет повести, я параллельно представлял себе двух комсомольцев-фанатиков (он и она), начитавшихся Кампанеллы и утопистов, наслушавшихся Троцкого и леваков, поверивших их речам, которые призывали к свободной любви, к тому, чтобы все было общее: жены, кухни, постели и дети...

Мы мечтали сделать фильм о комсомольской ячейке, где живут по принципу свободной любви, провозглашенной Коллонтай, которая утверждала, что «сойтись с мужчиной — все равно что выпить стакан воды».

И вдруг точно гром среди ясного неба к этим комсомольцам-фанатикам приходит Любовь и поражает их разрядом высочайшего напряжения.

Они любят друг друга по-настоящему — по закону природы, а не комсомола.

Однако сценарий у нас с Валуцким не задался. Объединение отнеслось к нему кисло. Володя ушел с головой в сценарий «Города и годы» для Александра Зархи.

«Казенное имущество» развалилось...

Мой очередной «простой» нарушил телефонный звонок:

— Это Игорь Федорович Масленников?

— Да, я слушаю...

— С вами говорит Серафима Михайловна Юрьева — литературный секретарь Веры Федоровны Пановой...

Писательница Панова, известная в то время на весь Союз, была уже в преклонном возрасте и пользовалась услугами литературного секретаря.

— Вера Федоровна хотела бы предложить вам работу...

Юрьева поинтересовалась, не занят ли я как режиссер на данный момент. Я ответил, что свободен.

— Вера Федоровна хотела бы, чтобы вы поставили на «Ленфильме» экранизацию ее «Сентиментального романа», — заключает Юрьева. — Вы читали это произведение?

Панову я никогда раньше не видел и почти ничего не читал (правда, в молодости в университете мы проходили ее популярные «лауреатские» повести «Спутники» и «Кружилиха»). Мы договариваемся о встрече.

И вот я в гостях у Веры Федоровны. В просторном кресле передо мной сидит разбитая параличом старуха, полуслепая и полуглухая, с затрудненной речью, с четками в руках, в кружевной черной накидке и с крестом на груди.

Разговаривает трудно, глухо. Что мне отчетливо врезалось в память — поразительной красоты руки, лежавшие на подлокотниках кресла.

Мне предложены кофе и коньяк.

Она тоже пьет, неловко вытираясь бумажными салфетками и бросая их под стол.

Оказывается, «Сентиментальный роман» — любимая вещь самой Пановой. Она говорит мне о том, что сама хотела бы написать сценарий по этому роману и надеется, что я поучаствую в этом как кинематографист.