Без крови
Шрифт:
— Что вы имеете в виду?
— Кажется, что для вас ничто не имеет значения.
Женщина возразила, что, напротив, для нее все имеет значение, — даже слишком большое. Ей дорого каждое событие из ее жизни. Она сказала это твердым, а не печальным голосом. Продавец билетов погрузился в молчание и наблюдал за посетителями.
Он думал о Салинасе. Его нашли мертвым в собственной постели через два года после истории с Рокой. Утром. Кажется, что-то с сердцем. Затем пошли слухи, что врач Салинаса отравлял его, медленно, день за днем, месяц за месяцем. Долгая агония. И мучительная. Полиция провела расследование, но ничего не выяснила. Врача звали Астарте. В войну он сделал небольшое состояние на препарате для лечения лихорадки и разных инфекций. Препарат они открыли вдвоем, врач и аптекарь. Препарат «Ботран».
Так была спрятана от посторонних глаз Нина, уцелевшая дочь Мануэля Роки.
Продавец смотрел вокруг невидящим взглядом, весь в своих мыслях.
Детская жестокость, — так думал он.
Мы перелопатили землю с такой силой, что пробудили детскую жестокость.
Он вновь повернулся к женщине. Та глядела на него. Он услышал ее слова:
— Правда, что вас звали Тито?
Продавец сделал утвердительный жест.
— Вы были знакомы с моим отцом до того?
— …
— …
— Я знал, кто он такой.
— Правда, что вы стреляли первым?
Продавец склонил голову.
— Какая разница…
— Вам было двадцать. Меньше, чем остальным. Вы воевали один только год. Эль Гурре обращался с вами, как с сыном.
Потом женщина спросила его, вспоминает ли он все это.
Продавец смотрел на нее. И лишь в этот миг он наконец-то увидел — сквозь ее лицо — лицо той девочки, распростертой на полу, безупречно правильной, совершенной. Он увидел те глаза сквозь эти, и неслыханную силу, скрытую за спокойно-усталой красотой. Девочка: она повернулась и посмотрела на него. Девочка: вот она. Как все-таки иногда головокружительно время. Где я? — задал он себе вопрос. Здесь, сейчас — или там, тогда? И есть ли хоть одно мгновение, которое не становится тем мгновением?
Продавец ответил женщине. Да, он вспоминает. Он годами только тем и занимался, что вспоминал это.
— Годами я спрашивал себя, что же мне делать. Но, по правде говоря, так и не решился никому про это сказать. Сказать, что в тот день она была там. Можете не верить мне, но так и есть. Вначале, конечно, я не говорил из страха. Но шло время, все менялось. Война больше никого не занимала, люди хотели смотреть вперед, их не интересовало, что было раньше. Все казалось похороненным навсегда. И я начал думать, а не лучше ли обо всем забыть. Выкинуть из головы. Но в какой-то момент появился слух, что дочь Роки жива, что ее прячут в провинции, где-то на юге. Я не знал, что и думать. Казалось немыслимым, что она могла выжить после этого ада, но с детьми всякое случается. Наконец кто-то встретил ее и клялся, что это именно она и есть. Я понял, что не смогу развязаться с этим. Ни я, ни остальные. Само собой, я стал спрашивать себя, что она могла видеть и слышать тем вечером в усадьбе. Запомнила ли она мое лицо? Трудно понять, что творится в такие минуты в детской голове. У взрослых — память, чувство справедливости, по временам жажда мести. Но у ребенка? Я успокоился ненадолго, полагал, что все обойдется. Но тут умер Салинас. Умер непонятной смертью.
Женщина слушала его. Неподвижно.
— Продолжать? — спросил он.
— Продолжайте.
— Оказалось, что в деле замешан Урибе.
Женщина смотрела на него взглядом, где ничего не отражалось. Поджав губы.
— Может, и совпадение, но странное совпадение. Девочка кое-что знала, — так все понемногу стали считать. Сейчас сложно представить себе то необычайное время. Страна с невиданной скоростью неслась вперед, все дальше от той войны, все забывая на ходу. Но множество людей осталось там, на войне. Им не удалось найти свое место в этой счастливой стране. Я был одним из них. Все наши — тоже. Для нас война не кончилась. А девочка представляла
опасность. Мы часами говорили о ней. Дело в том, что смерть Салинаса никому не была нужна. В конце концов мы решили, что девочку надо уничтожить, так или иначе. План может показаться безумным, но тем не менее в нем была логика. Страшная логика. Мы решили ее уничтожить и поручили это графу Торрелавиду.Продавец замолк на несколько секунд. Он глядел на свои руки. Казалось, ему надо было привести в порядок воспоминания.
— Всю войну граф вел двойную игру: работал на тех, но был одним из наших. Он отправился к Урибе. И спросил его, хочет ли тот окончить свои дни на каторге за убийство Салинаса или исчезнуть в никуда, оставив ему ребенка. Урибе был трусом. Сохрани он спокойствие, никакой суд не решился бы вынести ему приговор. Но он испугался и сбежал. Оставил девочку графу и сбежал. Урибе умер лет десять спустя, где-то по ту сторону гор. После него осталась записка. Что он ничего не сделал и Господь будет преследовать его врагов вплоть до ворот ада.
Женщина обратила взгляд на какую-то девушку: она громко хохотала, опершись на стойку. Взяла шаль, висевшую на спинке стула, и накинула себе на плечи.
— Продолжайте.
Тот продолжил:
— Все ожидали, что больше не услышат о девочке. Но граф поступил по-другому. Он поселил ее у себя в имении. Ему дали понять, что девочку необходимо убить. Он не сделал ничего, продолжая прятать ее в своем доме. Наконец он заявил, что о девочке можно не беспокоиться. И женился на ней. В городе несколько месяцев только о том и болтали. Но потом слухи затихли. Девочка выросла и принесла графу троих сыновей. Никто в округе больше ее не видел. Звали ее Донна Соль, — такое имя дал ей граф. Рассказывали странные вещи. Что она не говорит. Что она никогда в жизни не говорила. Еще во времена Урибе никто не слышал от нее ни единого слова. Возможно, болезнь. Возможно, просто такой характер. Неизвестно почему, но люди ее боялись.
Женщина улыбнулась. И отбросила волосы назад совершенно детским жестом.
Вечерело. К ним подошел официант — спросить насчет обеда. В углу кафе появились трое музыкантов и принялись играть. Танцевальные ритмы. Продавец сказал, что он не голоден.
— Я вас приглашаю, — ответила с улыбкой женщина.
Продавцу билетов это показалось нелепостью. Но женщина настаивала. Они могли бы съесть по десерту.
— Вы любите десерты?
Продавец билетов кивнул головой:
— Ладно, пускай десерт. Возьмем по десерту.
Хорошая идея, поддержал официант. И добавил, что они могут оставаться за столиком сколько хотят. Нет проблем. Это был молодой парень с чудным акцентом. Он повернулся в сторону стойки и прокричал заказ кому-то невидимому.
— Вы часто заходите сюда? — спросила женщина.
— Нет.
— Хорошее место.
Продавец посмотрел вокруг. Да, согласился он.
— Все эти истории рассказали вам друзья?
— Да.
— Вы верите им?
— Да.
Женщина пробормотала что-то вполголоса. Потом попросила рассказать все до конца.
— Зачем?
— Пожалуйста.
— Это не моя история, а ваша. И вам она известна лучше, чем мне.
— Кто сказал?
Продавец покачал головой.
И опять уставился на свои руки.
— Однажды я сел на поезд и поехал в Белситу. Столько лет прошло. Ночью мне удалось заснуть, вокруг меня были люди, и никто из них не звал меня Тито. Я подумал, что все позади, что война и впрямь закончилась, что осталось сделать лишь одно. Я сел на поезд и поехал в Белситу — рассказать графу о двери в подвал, о девочке, обо всем. Он знал, кто я такой. Он был чрезвычайно любезен, провел меня в библиотеку, предложил выпить и поинтересовался, чего мне надо. Я спросил:
— Вы были тем вечером в Мату Ружу?
Он ответил:
— Нет.
— Когда случилось это… с Мануэлем Рокой…
— Не понимаю, о чем вы.
Граф говорил очень спокойно: мягкость и прямота вместе. Он был уверен в себе. И не испытывал колебаний.
Я все понял. Мы поговорили немного о делах, о политике, затем я встал и ушел. До станции меня доставил на машине паренек. Ему было четырнадцать, и все же он управлял машиной с разрешения взрослых.
— Карлос, — перебила его женщина.